Великая огнестрельная революция - Виталий Пенской

В соответствии с изменившимися тактическими задачами новая гусария получила более или менее стандартизированный комплект доспехов и набор древкового, клинкового и огнестрельного оружия. Описание баториевых гусар оставил, к примеру, Р. Гейденштейн. Описывая устроенный в 1579 г. смотр гусарских хоругвей, он писал: «В Дисне Мелецкий показал королю конницу и польское войско почти в полном сборе, превосходнейшим образом на вид устроенное и разделенное на эскадроны и полки, которые проходили перед королем (Стефаном Баторием. – П.В.) под знаменами. Всадники, покрытые железными панцирями и шеломами, кроме копья, все были вооружены саблей, дротиком и двумя пищалями (пистолетами. – П.В.), прилаженными к седлам, так что и всадники во время маневров производили такой же треск и гром, как и пехотинцы, принадлежностью которых были ружья…». В выданном в 1577 г. королем «листе пшиповедном» на набор гусарской надворной хоругви было отмечено, что «…каждый ротмистр должен стараться, чтобы кони этих солдат (внесенных в реестр хоругви. – П.В.) были добры и сильны, а они сами вооружены по-венгерски, имели хороший доспех, шишак, наручи, копье, мизерикордию (тонкий кинжал. – П.В.), меч, называемый кончаром, пистолет при седле…»303.

Хорошо защищенные доспехами и вооруженные длинным копьем-древом, новые гусары представляли грозную силу на поле боя, которой с трудом противостояли даже немецкие ландскнехты, не говоря уже о легкой московской, татарской или турецкой коннице, не любившей рукопашного боя304.

С выделением гусарии была упорядочена и служба легкой конницы, сведенной в «казацкие» (преимущественно коронные) и «пятигорские» (главным образом литовские) хоругви и отличавшиеся от гусар облегченным защитным и стрелковым вооружением. Как правило, из доспехов казаки носили кольчуги, легкий шлем-мисюрку или прилбицу с кольчужной же бармицей, саблей, пикой либо луком, либо карабином и парой пистолетов305. Примечательно, что ускоренное перевооружение польско-литовской конницы, как тяжелой, так и легкой, огнестрельным оружием связывается современниками с реформами Стефана Батория. Так, Р. Гейденштейн указывал, что на смотр 1580 г. гетман Я. Замойский вывел казацкие хоругви, которым он «…вместо лука и колчана… дал карабины в два локтя длиной, которые они имели у себя за плечами, и, кроме того, более короткие ружья – пистолеты, привешенные к поясу, оставив у них по старому обычаю короткую саблю с левой стороны и пики…»306.

При этом, что характерно, на первых порах как количество гусарских хоругвей, так и численность их личного состава составляли большинство новой польской конницы. При Батории они составляли до 85–90 % конных хоругвей, тогда как легкие казацкие и пятигорские – около 10 %, а в 1600–1605 гг. – 60–70 %. К примеру, в ливонской кампании 1601 г. польско-литовская армия на 3500 гусар имела 1270 казаков и пятигорцев и 500 чел. прочей конницы, в июле 1609 г. в начале Смоленского похода коронная армия располагала 14 гусарскими хоругвями с 2030 конями против 6 легких хоругвей с 600 конями; в 1610 г. под Клушином на 5556 гусар приходилось 1000 казаков и пятигорцев307. Однако вскоре после этого начался постепенный процесс сокращения численности гусарии. Так, уже в ноябре 1612 г. под Вязьмой гетман Я. Ходкевич имел 13 хоругвей (1244 коня), в том числе 7 гусарских с 662 конями и 4 легких (450 коней). Впоследствии численность гусарии сократилась до 40 %, и на этом процесс не остановился. В 1652 г. под Берестечком в составе польской армии было 2346 гусар и 11 161 казак, в 1676 г. – 2920 и 10 180, а в 1680-м – 3500 и 10 960 соответственно308.

Причина снижения удельного веса гусарии была вполне очевидна – до поры до времени посполитое рушение и магнатские почты худо-бедно заменяли собой недостаток легкой конницы, но после завершения Ливонской войны на смену окончательно пришли наемные легкие хоругви, отличавшиеся большей боеспособностью. Кроме того, как отмечали польские историки Т. Новак и Й. Виммер, «…гусария была отборным родом войск, не терпевшим импровизации. Ее создание требовало долгого обучения, доведения навыка владения военным ремеслом до уровня рефлекса». Успешные действия гусар зависели во многом от слаженных действий всех гусар хоругви, их умения маневрировать на поле боя как одно целое, от способности хоругви атаковать в сомкнутом строю и в случае необходимости быстро перестраиваться и снова атаковать. Вдобавок ко всему весьма недешевыми были амуниция и оружие гусар, а также гусарские кони – от состояния коней напрямую зависела боеспособность гусарской хоругви. Гусарские же кони стоили значительно выше, чем обычные, по вполне понятным причинам. Так, Р. Монтекуколи, имперский фельдмаршал, в своих записках писал, что гусар хорош только тогда, когда хорошо обучен и сидит на хорошем коне и атакует неприятеля на ровном месте. Вот и получалось, что еще в конце XV в. «страховая» выплата со стороны казны за утерянного «доброго» копийничьего коня равнялась 15 злотым, «ровный» стоил 10, а «малый» – 7 злотых. «Добрый» же стрелецкий конь обходился в 7 злотых, а следующие категории – соответственно в 6 и 5 злотых. Прошло еще сто с лишком лет, и Г. де Боплан, описывая польских гусар, отмечал, что «…у них очень хорошие лошади, самая дешевая из которых стоит не менее 200 дукатов; все лошади происходят из Анатолии, из провинции, называемой Караманья…»309. Одним словом, гусары оказались слишком дорогим и узкоспециализированным родом конницы, чтобы иметь ее в большом количестве.

Попытался Баторий, хотя и с меньшим успехом, преобразовать и польскую пехоту. Папский дипломат И. Руджиери в конце 60-х гг. XVI в. писал в Рим папе Пию V, что основа польско-литовской армии – это конница, тогда как пехота, набранная из «хлопов» (очевидно, Руджиери имел в виду драбов посполитого рушения), плохо оплачивается, весьма немногочисленна и в целом пригодна только для несения обозной или гарнизонной службы310. Так или иначе, но для большой войны нужна была пехота, способная не только поддерживать действия конницы на поле боя, но и вести осадные работы, штурмовать стены и валы неприятельских крепостей (а их у османов и русских было немало). Поэтому, готовясь к наступлению на Россию и в перспективе к войне с турками, Баторий попробовал упорядочить службу польско-литовской пехоты. Прежних драбов он попытался если не заменить, то дополнить иной пехотой, более многочисленной и дешевой. По предложению короля сейм 1578 г. утвердил создание в коронных землях так называемую «пехоты выбранецкой» (piechota wybraniecka, выборная пехота – налицо аналогия со стрельцами Ивана Грозного. Они также на первых порах отличались от земских пищальников своим статусом отборной, «выборной» пехоты). Каждые 20 лан должны был выставить в случае необходимости для хоругви своего воеводства 1 пехотинца, полностью вооруженного и экипированного311. Записанные в «выбранецкую пехоту» рекруты освобождались от повинностей и налогов и должны были проходить в течение года 3-месячные военные сборы. Постановление 1590 г. о «выбранецкой пехоте» гласило, что каждые 20 ланов королевских владений должны выставить «доброго» пахолика, вооруженного ручницей, саблей, топором, в добром обмундировании, а десятники вооружались алебардой. И снова заслуживает внимания характерная черта национальной польско-литовской пехоты – ее специализация на ведении огневого боя. Стефан Баторий отказался от создания в ее рядах пикинеров и сделал упор на всемерное развитие ее огневой мощи312.

В 1595 г. набор выбранецкой пехоты был распространен и на Великое княжество Литовское313. Правда, численность ее никогда не была велика. Теоретически коронные земли могли выставить до 3 тыс. пехотинцев, а литовские – до 1 тыс., но на практике этих цифр достичь практически никогда не удавалось. В Полоцком походе 1579 г. участвовали всего лишь 614 выбранцев, а в кампании 1580 г. – 11 рот с 1100 пехотинцев, сведенных в роты (типичной по организации может считаться рота ротмистра Б. Жолтовского, в которую, помимо самого ротмистра, входили поручик, барабанщик, хорунжий, 26 десятников и 236 рядовых пехотинцев). В следующем, 1581 г. под Псков прибыло 12 рот с 1878 выбранцев (Г. Котарский дает даже меньшую цифру – в тех же 12 ротах насчитывалось, согласно его сведениям, всего 1407 выбранцев), а в 1590 г. коронные земли выставили 2306 выбранцев. В последующих 1595–1600 гг. численность выбранецкой пехоты колебалась от 1500 до 1244 чел.314. Да и сама боеспособность выбранецкой пехоты оказалась на деле много ниже, чем ожидалось (хотя бы потому, что зачастую в «выбранцы» отбирались не самые лучшие крестьяне, отнюдь не горевшие желанием воевать), почему она так и не смогла стать польским аналогом русских стрельцов.

Естественно, что, ощущая нехватку хорошей пехоты, Стефан Баторий попытался, и не без успеха, компенсировать недостаток национальной пехоты наймом в более широких, нежели ранее, масштабах иностранных наемников, в особенности немцев и венгров. Причем, что характерно, наемники нанимались теперь целыми «региментами»-полками в несколько сот или даже тысяч человек в каждом. Наемников можно было встретить и в коннице, и в пехоте, но, подчеркнем это еще раз, больше все-таки в последней. К примеру, в июле 1609 г. коронная армия, направлявшаяся к Смоленску, имела на 14 гусарских и 6 легких хоругвей всего лишь 2 наемных роты немецких рейтаров – 300 всадников во главе с ротмистрами Генрихом фон Розеном и Эберхардом Гейгом. В пехоте соотношение было иным. Немецкий пехотный регимент полковника Иоганна Вейгера имел 1400 солдат, тогда как 3 роты польской пехоты – 700 чел. и наемная венгерская пехота – еще 700 чел.315. Причина была вполне очевидна. На сейме 1579 г., оправдываясь перед депутатами-послами за использование иностранных наемников во время войны с Иваном Грозным, король отвечал следующим образом: «Побуждаемый крайностью, пользовался он во время этой войны услугами иноземных войск, потому что королевство, имея хорошую конницу, которая может не только поравняться с другими государствами, но даже превзойти их, не располагает достаточной пехотой (выделено нами. – П.В.)…»316.