Сперанский - Владимир Томсинов

Свобода манер и речей нового императора немедленно передалась подданным его. Повсюду с необыкновенной смелостью заговорили о пороках российского управления, о путях и способах их исправления. Александр всячески подбадривал в своих подданных смелость высказываний об общественных порядках, несмотря на то, что выливалась она почти исключительно в их порицание.

С самого начала молодой государь дал понять окружающим, что дело не ограничится в его царствование одними разговорами. Из близких друзей им был создан так называемый «Негласный комитет», предназначенный для решения вопросов подготовки реформы «безобразного здания управления империей». По замыслу Александра, данный комитет должен был «сначала представить действительное положение вещей, затем — приступить к реформе различных частей администрации… и, наконец, увенчать эти установления гарантией в виде конституции, согласованной с истинным духом нации». В состав «Негласного комитета» вошли воспитанные на передовых западноевропейских политических идеях молодые аристократы: граф Павел Александрович Строганов, его двоюродный брат Николай Николаевич Новосильцев, граф Виктор Павлович Кочубей и князь Адам Чарторижский.

Первое заседание «Негласного комитета» состоялось 24 июня 1801 года, последнее — если судить по записям, которые вел П. А. Строганов, — 9 ноября 1803 года. На заседаниях данного комитета Александр I обсуждал со своими друзьями проекты реформы Сената, учреждения министерств, вопрос о преобразовании «Непременного совета», крестьянский вопрос, проблемы внешней политики России и др. Все эти административные преобразования должны были создать, по замыслу членов «Негласного комитета», предпосылки для осуществления государственной реформы, призванной «обуздать деспотизм нашего правительства». В связи с этим на заседаниях комитета звучало непривычное для русского общества слово «конституция» — причем, как ни странно, из уст прежде всего самого императора. Александр предлагал, в частности, своим друзьям-реформаторам «самым точным образом» ознакомиться «со всеми известными конституциями», справиться о них по книгам, «чтобы, исходя из полученных данных, попытались создать нашу». Намечая направления реформ, его величество говорил: «Перед тем как привести в действие конституцию, необходимо упорядочить свод законов таким образом, чтобы он стал ясным, последовательным и понятным от начала до конца, чтобы, поняв его, каждый хорошо знал свои права и не надеялся на поблажку. Только после этого шага конституция может вступить в действие».

Либерализм императора Александра являлся в значительной мере уступкой настроениям, распространенным среди русских аристократов. В период правления Екатерины II при царском дворе сложилась целая группа сановников-либералов. В нее входили такие лица, как братья Никита и Петр Панины, князь Д. А. Голицын, граф А. Р. Воронцов, князь А. А. Безбородко и др. Все они выступали против неограниченного произвола монарха в отношении дворян и дворян-помещиков в отношении крестьян, высказывались в своих записках и проектах преобразований за установление режима законности, конституционной монархии, ослабление крепостной зависимости. Екатерина II, считая либерализм исключительно своей прерогативой как императрицы, относилась к сановникам-либералам с большой подозрительностью, но со службы их особенно не гнала. Это были все-таки влиятельные в русском обществе люди, и предельно осторожная в проявлениях своего властолюбия государыня не хотела ссориться с ними по пустякам. Не встречая к себе со стороны императрицы Екатерины особых симпатий, сановники-либералы возлагали все свои надежды на ее сына и цесаревича Павла Петровича, который хорошо понимал значение в жизни общества законности и свободы. Читая в ноябре 1778 года записки кардинала де Реца[2], Павел выписал из них среди прочих следующую мысль: «Когда правители государств не ведают ни их основных законов, ни свойственных им нужд, с ними случается несчастье». В записках же французского государственного деятеля и мыслителя герцога Сюлли[3] Павлу понравилось высказывание: «Первый закон для государя — соблюдение всех законов. Выше его самого два повелителя: Бог и Закон. Правосудие должно восседать на престоле; кротость должна быть прочнейшею его опорою». В 1779 году великий князь Павел Петрович писал Петру Ивановичу Панину: «Свобода, конечно, первое сокровище всякого человека, но должна быть управляема прямым понятием оной, которое не иным приобретается, как воспитанием, но оное не может быть иным управляемо (чтоб служило к добру) как фундаментальными законами». В 1784 году П. И. Панин составил даже «Письмо к Наследнику Престола при законном вступлении его на престол» и проект манифеста о начале царствования Павла. По замыслу П. И. Панина, Павел должен был после своего восшествия на престол объявить о необходимости «фундаментальных прав» и во время своего царствования «выдавать их отечеству по толику, по колику в сочинении их успеть будет можно».

Павел, став императором, надежды сановников-либералов оправдал, но довольно своеобразным способом — не так, как они предполагали. Он оправдал надежды русских либералов тем, что… усилил монархическое самовластие. По словам А. И. Герцена, «в такой простой, такой наивной форме самовластье еще ни разу не являлось в России, как при Павле». Неумеренное своеволие Павла отрицательно сказывалось на его царствовании, но оно положительно действовало для правления его наследников. Своим произволом он убедительно демонстрировал дворянам вред деспотизма монарха и тем самым высоко поднимал в их глазах цену закона и значение упорядоченного управления. Историк Н. М. Карамзин вспоминал впоследствии о том, какой дух «искреннего братства» господствовал в столицах: «Общее бедствие сближало сердца, и великодушное остервенение против злоупотреблений власти заглушало голос личной осторожности». Деспотизм Павла готовил, таким образом, либерализм Александра.

В петербургском обществе за время Павлова царствования резко усилились либеральные настроения, и Александр, взойдя на престол, не мог не считаться с ними. Однако его либерализм был не только уступкой данным настроениям. В объяснении «прекрасного начала» Александрова царствования нельзя забывать о самом Александре.

При том воспитании, каковое было ему дано, он не мог и сам не разделять до известной степени либеральных настроений. Мировоззрение российского императора сформировалось под большим влиянием философа из Швейцарии Фредерика-Цезаря Лагарпа. «Я вам обязан тем, что знаю»[4],— писал Александр ему в письме от 16 января 1808 года. Александр Иванович Михайловский-Данилевский, служивший в 1813–1816 годах при особе его величества, привел позднее в своих записках слова, сказанные ему однажды государем: «Никто более Лагарпа не имел влияния на мой образ мыслей. Не было бы Лагарпа — не было бы Александра». «Всем, что я знаю и, может быть, всем, чего я стою, я обязан именно господину Лагарпу»[5], — заявил император Александр в 1814 году королю Пруссии, представляя ему своего швейцарского наставника.