Застава - Ирина Крупеникова

«Засохни, салага! — вырвавшаяся из плена невесомая муть качалась над пустырём. — Теперь не возьмёшь!»

— Ты уже первый, — как мог спокойно повторил юноша. — Твоя мама ждёт тебя. Единственного и самого лучшего сына.

От реки подул мёрзлый ветерок. У Лиса зачастило сердце. Это дуновение, пришедшее с другого берега, он помнил хорошо, с раннего детства. Так открывался Переход.

— Для своей мамы ты всегда и во всём — первый и самый главный. Оглянись, посмотри. Она зовёт тебя.

Последнее было чистейшим блефом. Но пока призрачная субстанция впитывала эхо с той стороны света, Лис быстро обернулся к братьям.

— Ворон, покажи ему мост.

— Что?

— Покажи ему дорогу в земную память, — Лис от возбуждения тяжело дышал. — Он уйдёт навсегда, и никакого третьего задания уже не будет. Ворон, сосредоточься. Ты обязан помнить!

— Что ты несёшь? — глухо произнёс Тур и тревожно посмотрел на близнеца, на лбу и щеках которого неотвратимо проступала снежная белизна.

— Тур, держи его. Держи дверь открытой! — не унимался юноша.

Близнецы не двигались.

— Тур! Ворон! Ну же! — прошипел Лис.

«Мама. Мамочка! — шепелявый Паша растёкся от умиления, будто ребёнок, и тронулся навстречу неведомой стороне, звавшей издалека. — Я иду, мама!»

Клочья бледного тумана опустились на землю и растаяли в объятиях утренней зари.

Ворон пошатнулся и рефлекторно полез в карман за чёрными очками. Тур обнял его, предупредив неизбежное падение, вынудил сесть на землю и прижал ладонь ко лбу, мокрому от проступившего холодного пота. Лис попятился.

— Всё закончилось, успокойся. Мы оба здесь, — Тур наклонился к уху близнеца. — Оба. Слышишь меня?

Ворон не шелохнулся, и Лис перепугался не на шутку.

— Что с ним? — пробормотал он издали.

— Ворон, очнись, — Тур не заметил вопроса. — Близняшка, давай, возвращайся.

Тот выдохнул глухой стон и с трудом приподнял голову.

— Что, опять припадок? — выдавил он едва слышно.

— Похоже. Держись, сейчас отойдёт.

Пальцы Тура аккуратно скользили по виску брата.

— Где Паша?

Тур оглянулся в поисках ответа, но пояснять происшедшее взялся Лис.

— Кажется, ты всё-таки проводил его в Переходе. Он канул в память. Ну, в царство информации, которое охраняет наш отец…

— Лис. Замолчи, — грозно перебил Тур.

Губы юноши дрогнули. Но не от обиды, а от страха перед сгустком ярости, ринувшимся на него вместе с категоричным требованием.

— Он нашёл Марину, — тихо произнёс Ворон. Глаза его, тусклые и холодные, смотрели в пустоту светлеющего неба.

— Он унёс с собой информацию о ней, — робко вставил Лис и покосился на Тура. — Те, кто велел ему найти, ничего не получили. Ведь они заложные, им нет дороги в память.

Ворон опустил веки и расслабился на руках близнеца.

— В эту байку я поверю с удовольствием.

Тур вздохнул, как выгнал из себя тяжёлые капли тревоги.

День десятый

Возвращаясь из операционной, доктор Полозов заметил возле ординаторской заведующего, отчитывавшего медсестру. Резкая жестикуляция и багровый оттенок лица предвещали беспокойный день персоналу отделения, и хирург замедлил шаг, намереваясь дождаться, когда начальник скроется в своём кабинете. После двух подряд экстренных операций не было ни малейшего желания попадать под горячий язык шефа, склонного заводиться по любым пустякам с пол-оборота.

— Полозов!

Отчитанная с ног до головы Лидочка моментально выпала из зоны внимания.

— Полозов, зайдите в мой кабинет немедленно!

Заведующий зашагал по коридору в полной уверенности, что его приказ будет сию секунду исполнен. Доктор Полозов, впрочем, спешить не стал.

— Всеволод Васильевич, — Лидочка подпорхнула к хирургу. О полученном нагоняе напоминали теперь только пурпурные ушки, украшенные крошечными серьгами. — Говорят, вы жизнь ребёнку спасли в субботу?

Доктор Полозов тревожно посмотрел на удаляющийся белый халат, полы которого едва поспевали за журавлиными ногами.

— Это преувеличение, — обронил он.

— Всеволод Васильевич, вы скромничаете! Вам с вашими-то руками!..

Она захлебнулась, не найдя в запасе слов, которыми могла бы выразить свой восторг.

— Полно вам, Лида. То же самое сделал бы любой врач.

— Операцию умирающему мальчику на дому? Всеволод Васильевич, мы уже всё-всё знаем, — Лида открыто заулыбалась.

— Вот как? — доктор Полозов помрачнел.

— В перинатальное позвонили из детской областной, — заспешила бойкая медсестра. — У одного доктора там жена работает. К ним милиция приезжала, узнавали обстоятельства, потом сюда заявились, а вы как раз на операции были. В общем, мы вас все поздравляем! Это потрясающе. Такая профессиональная смелость!

До настоящего момента Всеволод Полозов был уверен, что о его вынужденном «подвиге» коллеги не узнают. К разговору с представителями органов он морально подготовился, но поздравления Лидочки стали сюрпризом.

— Как мальчик себя чувствует? — спросил он, чтобы извлечь хоть что-то полезное из вездесущих слухов.

— Прекрасно! Говорят, уже бегает по палате. Его мать жаждет вас увидеть.

— Полозов!! — прогремело с другого конца коридора.

— Похоже, он тоже жаждет меня увидеть, — усмехнулся хирург и громко ответил. — Иду.

— Он сегодня не в духе, — Лидочка не уловила иронию.

— Я заметил.

Заведующий отделением, где работал доктор Полозов, славился в больнице вспыльчивым нравом и отвратительным характером. Хирург-дежурант никогда не прислушивался к сплетням в коллективе и понятия не имел, как довольно молодой и весьма посредственный врач занял столь видный пост. Прямых конфликтов с начальником Полозов не имел и был несколько удивлён состоявшейся «чисткой на ковре». Причиной, как он и предполагал, стала домашняя операция.

После четвёртой вариации на тему «как вы посмели рисковать репутацией больницы», двух упоминаний о местных газетах и одном о письме, которое кто-то собирался направить главврачу, доктор Полозов догадался, что именно взвинтило шефа.

— Я не вижу предмета для обвинения, — сохраняя невозмутимость, заявил он, когда шеф смолк, чтобы перевести дух. — Мальчик жив и скоро будет здоров. Следовательно, «если бы» в данной ситуации не является аргументом.

— Какая разница — здоров или не здоров! — бухнул молодой заведующий, приподнявшись над столом. — Вы нарушили правила проведения операции!

Всеволод Полозов сжал кулаки, ибо чувствовал, как не защищённые перчатками ладони превращаются в куски льда.

— Ради жизни человека нужно нарушать правила! Если вы считаете мою дальнейшую работу в вашем отделении угрозой своей репутации, — он отчётливо выделил «вашем» и «своей», — я готов подать заявление об уходе.

Уродливый блик ярости продолжал кружить над огорошенным начальником, но здравомыслие вернулось и вместе с ним осознание сказанного и услышанного.

— А вы, оказывается, обидчивый, Всеволод Васильевич, — заведующий выдавил из себя усмешку и опустился в кресло. — Когда я вызвал вас к себе, я не планировал оголять ставку дежуранта.

— Разумеется, — доктор Полозов скрестил руки на груди. — Однако мне с этого момента будет неприятно работать под началом медика, предпочитающего писанные кем-то правила здоровью людей.

Всеволод Полозов отдавал себе отчёт в том, какую оплеуху закатил своему непосредственному шефу и какого врага получил в его лице. Остановившись возле открытого окна в рекреации, он расстегнул ворот хирургической пижамы и вздрогнул от холода собственных пальцев. Негодование отступило, и досада оскоминой осела во рту. Нужно ли было вообще отвечать человеку, занятому исключительно собственной персоной? Последняя фраза породила гнев и ничего более. И причиной тому стали не слова, прозвучавшие подобно обвинению, а сам факт отпора, данный начальнику подчинённым.

Гордость предъявила рассудку ноту протеста в виде шальной мысли, отпечатавшейся на высоком лбу глубокой складкой: уж не следовало ли прикинуться беспомощным ягнёнком и тихо уйти, потупив взор?

Всеволод Полозов посмотрел на свои руки, покрывшиеся синюшными пятнами. Обычно он списывал странные изменения эпидермиса на последствия ожогов, полученных во время армейской службы в Афганистане. Хотя с высоты медицинского опыта прекрасно понимал несостоятельность этого вывода. Истина не допускалась до сознания. А время откровения с самим собой неуклонно приближалось, подстёгнутое мистическими явлениями последних девяти дней…

Гордыня, гнев, зависть, тщеславие, жадность, эгоизм и чёрствость впитываются в человеческую сущность и легко овладевают теми, чьё ядро не готово противостоять извечным порокам. Укрепив занятые позиции, то, что испокон веков звалось Злом, делает человека послушной марионеткой в театре экономических игр, социальных переворотов, политических лабиринтов. Бешеный информационный век заглатывает личности, переваривает и выплёвывает единую податливую массу.