Исполнительница темных желаний - Галина Романова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Сергей, тебя к телефону, – зычно заорала она с порога, будто преодоление пятиметрового пространства от дома до беседки было для нее невероятным расстоянием.
– Кто? – отозвался он с неохотой.
Гробить свой выходной, такой редкий и такой желанный, пускай даже рядом с нежеланной женщиной, он не желал.
– Терехов! – с благоговейным трепетом проорала Тая, приложив трубку к груди, чтобы абонент ее не слышал. – Иди скорее! Кажется, там что-то случилось!
Случилось?! Опять случилось?! Да когда же перестанет что-то случаться? Когда наступит конец плохим известиям?! Он уже устал бояться всяких страшных новостей. Устал…
– Да, Иван Сергеевич, слушаю вас, – уважительно проговорил Хаустов, добежав до жены и вырвав у нее из рук трубку.
К Терехову он относился если не с благоговением, то с тем уважением, с каким обычно относятся к коварным и сильным хищникам. Он не любил его никогда, нет. Но всегда уважал за мощь и достойное соперничество. Сергей подозревал, что Иван Сергеевич испытывает к нему чувства сродни его. Любить не любит, но уважать и считаться был вынужден.
– Беда, Сережа, беда! – Странный, незнакомый голос, даже отдаленно не напоминающий голос Терехова, раздался в телефонной трубке.
– Иван Сергеевич, это вы? – решил уточнить Хаустов.
– Я… – подтвердил тот, и снова не был узнан. – Беда у меня, Сережа, беда! Приезжай, ты мне нужен!
– Да что случилось?! Иван Сергеевич, не томите, что?!
Отвратительный ползучий холодок прошелся под ребрами, ткнул в сердце тупой бездушной мордой, и тут же свил себе гнездо в глотке, взяв под контроль его дыхание.
– Вера… Моя девочка… Верочка моя…
Старик, которого никогда прежде Хаустов не осмелился бы так назвать, заплакал глухо и надсадно.
– Что с Верой, Иван Сергеевич? – спросил Сергей с настойчивостью, а про себя подумал, что мог бы и не спрашивать, очевидно же, что беда случилась. – Она?.. Она жива?!
– Нет, Сережа! – ответил Терехов с трудом минуты через три. – Нет ее больше. Так глупо, так… Так отвратительно гадко и глупо погибнуть! Приезжай, ты мне нужен…
Он стоял потом неизвестно сколько, тупо уставившись на резиновые тапки, в которые обулся выходя из дома. Рассматривал нетленные фирменные полоски, глупо попутно порадовался, что не зря отвалил за них столько денег: тапки служили второй год. Потом взгляд его сместился на мраморную плитку, которой был выложен пол перед входной дверью. К досаде своей, отметил крохотную щербинку. Не иначе Тайка опять со своей экономией влезла в дела отделочные. Поднял глаза на нее, любопытным истуканом застывшую напротив, и злобно рявкнул, не сдержавшись:
– Что?!
– Что? – вздрогнула она. – Что случилось, Сережа?
– Что-то с Верой, – со вздохом ответил он нехотя. – Кажется… Кажется, она погибла.
– Верка?! Господи, как же так?! Когда? Где? – запричитала Тая, без конца тиская громадную левую грудь. – Мы же вот с ней виделись… Господи, как страшно! Сережа, да когда это закончится?!
Он не знал. Не знал, с чего все началось, не знал, когда и чем закончится. Правильнее, когда убийца и на ком сумеет остановиться.
– Господи, у нас же дети, Сережа! – начала выть и цепляться за его плечи жена. – Что будет с ними, со мной, если вдруг что-то с тобой?!
– Я умирать не собираюсь, – поморщился он в досаде, осторожно стряхнул с себя ее руки и стал подниматься к себе, чтобы переодеться. – Не надо хоронить меня раньше времени. Да и с Верой пока ничего не ясно. Она ведь принадлежала к группе риска, могла и вляпаться куда-нибудь.
Он почти угадал, хотя и ткнул пальцем в небо.
Вера Прохорова, в девичестве Терехова, умерла от наркотической передозировки. Умерла в собственной машине на заднем сиденье. Как вколола себе в вену какой-то дряни, откинулась на спинку, так и умерла, даже шприц из руки не успела выронить.
– Стыд-то какой, Сережа! – всхлипывал Иван Сергеевич, скорчившись за своим столом в кабинете загородного дома. – Моя дочь умерла, как последняя наркоманка, со шприцем в руках и со жгутом! Господи… Как мне пережить все это?! Как я теперь, Сережа?! Как?! Для кого я жил? С кем я теперь остался?! Ни внуков… Наживал, наживал, а все теперь этому хлыщу достанется!
– Кому-кому? – насторожился тут же Хаустов.
Он только что вернулся из кухни, где всхлипывающая домработница готовила для всех чай с какой-то успокаивающей травой.
– Напоите его, пожалуйста, Сережа, – просила она сквозь слезы. – Не ест ведь ничего, не пьет. Горе-то какое!..
Горе действительно было страшным, сокрушительным и плохо поддающимся осознанию.
Как могла Верка скатиться до того, чтобы заделаться наркоманкой?! Ну могла позволить себе перебрать иногда, что, кстати, случалось крайне редко. Ну, бездельницей была, каких поискать. Но чтобы наркота…
– Зять говорит, что замечал за ней это, – нехотя признался Терехов, когда Сергей выразил свое недоумение вслух.
– Зять? – Хаустов мысленно послал этого зятя, которому со смертью жены жутко подфартило в материальном смысле, ко всем чертям. – А что же он не сигнализировал вовремя? Почему вам не сказал? Не пожаловался, не забил тревогу?!
– А, говорит, Вера не разрешала. На коленях, мол, умоляла этого не делать. А он ведь меня боится, как огня. Вот и… – Плечи Ивана Сергеевича судорожно вздрогнули, и старик застонал. – Почему она не подумала обо мне?! Как она могла, Сережа?! И почему именно сейчас?!
– Разве это имеет значение! – воскликнул Сергей недоуменно, краем уха уловив звук подъезжающей машины. – Сейчас или через неделю, какая разница!
Терехов с ответом собирался довольно долго. Все что-то взвешивал в уме, поглядывая на него заплаканными глазами в частой сетке воспалившихся сосудов. Потом нехотя признался:
– Я уговорил ее составить завещание не в его пользу.
– Не в пользу Прохорова? – уточнил Хаустов.
– Да. Она все отказывалась поначалу от этой затеи. Суеверной была моя девочка. – Старик снова заплакал, заслонив лицо скомканным платком. – Все утверждала, что если составит завещание, то долго не проживет. И вон как вышло…
– Что заставило ее дать согласие?
Известие Сергея сильно насторожило. А если учесть, что Прохорова из-за Полины Пановой он почти уже ненавидел, то настороженность его оказалась помноженной надвое.
– У ее двоюродного брата родился мальчуган. Такой славный мальчишка. Вера, несмотря на всю свою нелюбовь к маленьким деткам, вдруг заявила мне однажды, что если и составила бы когда завещание, то только в пользу Мишеньки. Так назвал ее брат своего сына.
– Я понял.
– Я зацепился. Стал ее уговаривать. Говорю: мои деньги после моей смерти перейдут к тебе, Веруня. А твои-то кому достанутся? Рожать она категорически отказалась. Твои, говорю, кому? Альфонсу этому?! Что она могла в нем найти?! Что, Сережа?!
– Что дальше, Иван Сергеевич? Это очень важно! – поторопил его Хаустов.
Ненависть к Прохорову уже троилась.
Как дальновиден оказался, мерзавец, как предусмотрителен!
– Так вот, она была у меня здесь недавно. Мы славно посидели с ней. Пили кофе с миндальными пирожными, говорили много. И потом как-то незаметно перешли к разговору о детях, наследстве. И Верочка сказала мне, что готова, мол, составить завещание в пользу ребенка. Говорила: Прохоров пускай в квартире остается, не на улицу же его выгонять, если что. А все остальное – мальчику. А я ведь… Я ведь свои акции в твоем банке, Сережа, который тебе от Леши достался, только недавно на Верочку перевел. Что же теперь… Как она могла, как?!
Хаустов пробыл в доме Тереховых до самого вечера. Пестовал старика, кормил его буквально с ложки, потом спать укладывал не без помощи врача «Скорой помощи». Попутно отдавал распоряжения насчет похорон Веры. Больше, как оказалось, заниматься этим было некому. Супруг, Прохоров Виталий, который после общения с представителями правоохранительных органов и крутого разговора с тестем безобразно напился. И мычал в телефонную трубку что-то горестное и нечленораздельное, когда Сергей ему позвонил.
Уезжал с тяжелым сердцем и дикой усталостью. И странное дело, очень хотелось домой. Пускай Тайка станет браниться и жарить свои жирные оладьи, повернувшись к нему толстой задницей – он стерпит. Пускай Алина смотрит на него зазывно и подолгу – он выдержит, не сорвется. Пускай пацаны капризничают и не слушаются его – он не рассердится.
Все свое ведь – домашнее, родное, привычное, не внушающее опасений.
Только бы скорее добраться домой. Запереть за своей спиной тяжелые чугунные ворота на все три сложных замка. Спустить с цепи ленивого пса со старомодной кличкой Трезор, успев потрепать его за ухом. Пройтись босыми ногами по газону, который изуродовал приглашенный Тайкой газонокосильщик из соседнего села. Домой, скорее бы домой…
Звонок Прохорова застал его совершенно некстати. Он скомкал все его надежды на тихий семейный вечер за глухим надежным забором.
