Неведомый - Анна Аскельд

Вопрос был лишним, поскольку мнения Рунд никто не спрашивал. Веревка, натиравшая шею до крови, потянула ее к богу, как овцу. Овца как есть, и будь у Рунд больше смелости, она бы нашла способ покончить со своей никчемной жизнью. Впереди наверняка ждут пытки, а после – мучительная смерть в сырых пещерах Великаньего хребта. Увлекательное приключение. Что до Бёва… Рунд оглянулась, но не смогла разглядеть ни Феда, ни лошадей, только воздетые к небу ветви. Стылый ветер, дувший с гор, отвешивал ей пощечины – одну за другой.

В конце концов, Бёва тоже можно убить. Вряд ли друг, будучи в сознании, предпочел бы пещеры свободе, пусть и посмертной.

Подумав о том, какое будет лицо у Тита, когда он не дождется дочь, Рунд рассмеялась. Петра занес палку, приготовившись ударить, но Горик поморщился и остановил его.

– Девка сошла с ума, такое бывает. Пусть смеется, это делу не мешает. – Горик дернул Рунд за связанные руки и закатал грязный рукав потрепанного плаща. Рунд посмотрела на голубые вены, извивавшиеся под бледной кожей, словно жуткие черви. Это тоже показалось ей смешным. Она не отвернулась, когда лезвие погрузилось в плоть, напротив – смотрела, не отрываясь, на кровь, текущую в чашу. Боль скользнула по телу – привычная подруга.

Закончив, Горик оторвал кусок от рубашки Рунд и перевязал рану. Мотнул головой, и Петра отвел ее к другому идолу, которому недоставало половины головы. Петра усадил девушку на пол и крепко привязал к холодной туше бога. Осмотрел ее и улыбнулся впервые за весь путь.

– Вот увидишь – боги будут на нашей стороне.

В ответ Рунд снова рассмеялась. «Наверное, я схожу с ума».

За это она получила увесистую оплеуху, и во рту тут же стало солоно от крови. Петра оглянулся, но Горик и Мушка, занятые разведением костра, не обращали на них никакого внимания.

– Придержи свой язык, паскуда. Нам велено доставить вас живыми, но никто не говорил, что все руки и ноги должны быть на месте.

Если Петра хотел ее напугать, то здорово просчитался. Рунд улыбнулась. Мужик поглядел на нее, выпрямился и плюнул, а после отошел в сторону. Избавившись от неприятной компании, Рунд прислонилась затылком к богу и прикрыла глаз. Тот, который ничего не видел, болел нестерпимо, будто на его место желал заново прорезаться из черепа другой, зрачий. Несмотря на это, Рунд даже удалось впасть в какое-то подобие сна, на грани полузабытья. Очнулась она от того, что ей в нос ударил запах вина.

– Пей. – Над ней нависал Горик. За его спиной закатное солнце пролило на небо кровь, испачкав синеву и сизые тучи. Костер, который мужчинам удалось развести, весело потрескивал, и Рунд отдала бы многое, чтобы подсесть к огню и отогреть окоченевшие руки. Словно прочитав ее мысли, Горик добавил: – Согреешься.

Пойло во фляге пахло медом и травами, и Рунд, поколебавшись, сделала пару глотков. Ничего хуже уже не будет, просто не может быть. Горечь во рту сменилась сладостью, гортань обожгло, и по нутру расползлось приятное тепло. Горик хмыкнул и отошел к остальным. Мушка, прежде молча разевавший рот, теперь что-то бормотал себе под нос.

Древнее капище молча наблюдало за Рунд, а она – за ним. Камни вспыхнули, озаренные последними солнечными лучами, и на мгновение Рунд показалось, что она сидит посреди огромного костра.

– …Ритуал, – громко сказал Петра и тут же обернулся, чтобы посмотреть – слышала его Рунд или нет. Она притворилась спящей и опустила голову, будто их разговор ее нисколько не интересовал. Так оно, собственно, и было. – Первая печать. Уговор был ждать здесь. Значит, будем ждать.

– А что, если не получится? – усомнился Горик. – Ведь… Такое дело. Я бы не смог. А он? У него получится? С живыми-то людьми.

– Цыц, – Петра прокашлялся и выругался. – Живые люди предали его. И подобных нам с тобой. Земля требует крови – значит, надо ее дать. Другого выхода-то и нет.

– Нет, – согласился Горик. – И все же… Страшно. Как подумаю, аж поджилки трясутся.

– А ты не трусь, – посоветовал Петра. – Эй, Мушка, ну, видишь что-то или нет?

Рунд, не выдержав, подняла голову. Мушка, которого они называли шаманом, сидел на голых камнях, скрестив ноги и разведя руки, будто готовился кого-то обнять. Никто, разумеется, к нему в объятия не шел, но видеть этого Мушка не мог – глаза его закатились, и в свете костра белки жутко выделялись на грязном лице. Из открытого рта капала слюна. Рунд дернулась от неожиданности и задела ногой камень. Булыжник покатился, но Петра и Горик не обратили внимания. Зато Мушка резко повернул голову и вперил свой незрячий взгляд в лик бога над ее головой.

– Вижу, – сказал он. Голос его скрипел, как несмазанные колеса, и походил на птичий клекот больше, чем на человеческую речь. – А как же. Бегут всадники, числом десять, среди них кровь, и кровь льется. – Договорив, Мушка поднял палец вверх. – Разве вы не чувствуете, как все изменилось?

Рунд проследила за его жестом – на нее в ответ уставилось бездонное хмурое небо. Солнце исчезло, и свет померк. Редкие легкие облака пробегали, то скрывая, то обнажая яркие звезды. Некоторые из них мигали, словно живые глаза. Подумав о том, что ей придется провести всю ночь, сидя на холодных камнях, Рунд разозлилась. И тут же вспомнила Тита. О, отец появлялся каждый раз, стоило произойти какой-то беде. Именно он был виновен во всех ее проблемах. Привычка ненавидеть его оказалась так сильна, что Рунд никак не могла от нее избавиться. Да и не хотела. Тит ее породил, Тит ее предал, и не было ему никакого прощения. Не подари он ей эту никчемную жизнь, Рунд не очутилась бы ни в крепости, ни в плену.

Мужики говорили о богах, видениях Мушки и чем-то еще, но она их больше не слушала.

«Сумасшедшие, и я среди них. Бредовый бесконечный сон».

Некстати навернулись злые слезы. Рунд никогда не верила в богов. Все они отвернулись от нее. Да и были ли они вообще, эти боги? А если были, то почему на долю Рунд пришлось больше страданий, чем радости? И, раз уж Тита не оказалось поблизости и нельзя дать отцу пощечину, Рунд обратилась к тем, кто, если верить дуракам, следил за ней с самого рождения.

– Тупые ублюдки, – прошептала она звездам. – Тупые ублюдки. Для вас все это – веселье, не так ли? Одна большая игрушечная битва. Дергаете