Москва, я люблю его! - Дарья Лаврова

– Вот дерьмо. Мы с тобой доигрались. Тебе-то ничего, а вот меня вчера мать ремнем отходила по голой заднице и спине. Привет, мне семнадцать лет, и через две недели я буду студенткой экономического факультета.

– Я не понимаю, о чем ты.

– Мать нашла у меня диск с фотографиями. С той самой фотосессии. Почти четыреста снимков. Там и ты есть. И мы там с тобой целуемся. Игорь записал все, что отснял в тот вечер. Мать решила, что это все из-за тебя, что сама бы я до такого не додумалась.

– Ну а ты что?

– Я с ней согласилась. Мне запретили с тобой общаться. Отец голову оторвет, если еще раз увидит меня с тобой или если узнает, что я к тебе хожу.

– Понятно, – вздохнула я. – Можешь не объяснять дальше.

Положила трубку, легла на стол и закрыла глаза. Еще десять минут, и нужно ехать на встречу с Машей – должно быть, она уже приехала.

– Завтра вечером у моего друга свадьба. В небольшом дружеском кругу. Будет человек десять, все женаты или с парой. Регистрация будет днем, а празднуем в коттедже – тут недалеко, по Дмитровскому шоссе в сторону Москвы.

– Звучит отстойно.

– Ты другие слова знаешь?

– Отстойно, дерьмово, паршиво, хреново… Продолжить?

– Достаточно. Ты едешь со мной?

– Я тебе не доверяю.

– Тогда возьми с собой подругу. Кстати, она уже приехала?

– Сегодня днем приезжает.

– Уговори ее, или ты знаешь, что будет с твоими фото.

– Вечером будет видно.

Я отправила Санчесу сообщение с номером телефона Игоря, адресом его проживания, его фотостудии и страницу с информацией о нем на сайте университета. Объяснила ему, что если вдруг с нами что-то случится или если я не выйду на связь, то искать наш след нужно будет через этого человека.

Я ему не верила.

Я его боялась.

Я хотела перестраховаться.

Я знала, что при желании смогла бы выкрутиться из большинства неприятных ситуаций, но я мало знала о Маше и не хотела подвергать ее, только что приехавшую в Москву, излишней опасности.

Выйдя из метро на Чистых прудах, я перезвонила Игорю.

– Она тебе нравится? – спросила я без лишних вступлений. – Я про мою знакомую.

– Симпатичная.

– Она самая обычная. Что ты в ней нашел?

Игорь молчал, сопел в трубку. Придумывал правильный ответ.

– Не твое дело.

Теперь молчала я.

– Не бойся. Я не сделаю ни тебе, ни ей ничего плохого.

Глава тринадцатая

Игорь позвонил через неделю. Мы встретились у рынка и молча пошли вдоль старой больницы. Я думала, что разревусь, увидев его, но эмоций не было. Все оказалось не таким страшным, как я представляла. То ли я внушила себе, что мне не больно, то ли отказывалась принять, что все закончилось.

Первым заговорил Игорь.

– Все это ужасно на самом деле. Это неправильно. Так не должно быть. Все равно ничего не получится.

– Получится, – упрямилась я.

– Нет, не получится. Поверь мне. Мне надо было родиться на десять лет позже. Иногда ты говоришь совсем как взрослый человек, а иногда кажешься ребенком.

– Я не ребенок.

– В этом нет ничего плохого. Не хмурься, тебе не идет. У тебя еще все будет, я не единственный мужчина…

– Но мне нужен только ты.

– Все будет хорошо. Ты же умная, Мари.

В свитере и легкой куртке было холодно. Я застегнулась на все пуговицы, обняла себя руками, но это не помогло. Пошел дождь, сильный и холодный – совсем не летний. Зонтов у нас не было.

Он снял куртку, накинул мне на плечи и остался в одной футболке. Я в ней утонула, стало чуть теплее. Игорь обнимал меня одной рукой, придерживал куртку, чтобы не упала.

– Простынешь, – вздохнула я.

Мы зашли в кофейню, взяли фруктовый чай и сели за крайний столик. Я грела руки о прозрачную чашку, стекло потело под пальцами. Игорь молчал, задумчиво смотрел на мои руки, вздыхал и думал. Не знал, о чем говорить, да и нужно ли? В тот вечер мы мало говорили, больше смотрели друг на друга, случайно брались за руки – по привычке, а потом отпускали, чтобы через полчаса снова тянуться друг к другу. Я постоянно ловила на себе его взгляд, грустный какой-то, жалкий – будто извиняющийся – прямо в глаза. До мурашек.

– Не провожай меня, – сказала я, когда мы вышли из кофейни. Дождь уже закончился, было холодно и сыро.

– Хорошо, Мари, – согласился Игорь. – Я посажу тебя на маршрутку.

На остановке никого не было. Я по привычке взяла Игоря за руку, потом отпустила. Я так и не сняла его куртку – длинную, почти до колен. После чая в ней было тепло и как-то приятно душно, не хотелось снимать ее и снова мерзнуть. Хотелось, чтобы маршрутка не приходила как можно дольше, хотелось стоять здесь рядом с Игорем и молчать, хотелось, чтобы обнял, прижал к себе, как раньше, и никуда не отпускал.

– Ты стал для меня ближе всех, – прошептала, прижимаясь виском к его плечу. Вдалеке появилась маршрутка. Игорь отвернулся, держась рукой за столб. Его плечи дрожали. Солодов, сильный, взрослый и насмешливый Солодов, смахивал слезы и отворачивался от меня.

Получилось, думала я, все получилось. Я почти смирилась. Держалась, не плакала при нем, улыбалась через силу, чтобы потом сесть в маршрутку, уехать, и там уже – плакать, сколько влезет. Как некстати Солодов сдался. Он любит, страдает, плачет.

– Я все неправильно делаю? – спросил он, пряча глаза.

Я ничего не ответила. Игорь схватил меня за плечо и резко прижал к себе, уткнувшись лбом в шею. Гладил по волосам, по лицу, по шее, целовал отрывисто – в нос, висок, уголки губ, подбородок, ухо, шею – и обнимал так сильно, крепко и отчаянно, что становилось больно и страшно. Игорь снова целовал в губы, медленно и осторожно, будто боясь, что нас увидят, но потом резко отстранился:

– Это все неправильно, Мари. Иди, твоя маршрутка.

Я послушно поднялась, отдала деньги водителю, села на задний ряд, спиной к окну. Кто-то стучал по стеклу прямо над ухом. Обернулась. Игорь улыбался, махал рукой, что-то говорил. Я не слышала.

Он позвонил на следующий день и сказал, что я могу забрать свои вещи в любой будний день с десяти утра до пяти вечера, когда его не будет дома, а свой комплект ключей оставить под ковриком или в почтовом ящике, как все делали раньше, когда меня еще не было на свете.

Единственное, что я могла ответить, это «хорошо». Тихое, безнадежное слово из шести букв. Хо-ро-шо, еле слышное, на выдохе.

Теперь я как никогда лучше понимала чувства Кати. Я была готова реветь в трубку и умолять на коленях, чтобы Игорь передумал, чтобы не бросал меня, чтобы мы хотя бы еще один день провели вместе, как раньше, а дальше… дальше неважно, дальше не существует, дальше не будет.

От нашего дома до дома Игоря десять минут пешком, если не спешить. Дороги из битого асфальта среди старых пятиэтажек, детские площадки, где до сих пор сушат стираное белье, разноцветные ромашки у подъездов. Под окнами Игоря росли высокие ярко-желтые цветы «золотые шары», а на скамейке сидели три тощих полосатых кошки, которых подкармливала соседка снизу.