Гечевара - Мария Чепурина

Мода на бунтарство, на сочувствие «Бригаде», на любовь к повстанцам и на болтовню о Че Геваре расползалась по городу, а затем и стране, молниеносно. Алексей с товарищами только удивлялись: о подобном они все не смели и мечтать. От телека и глянца носа не воротили разве только в самых тёмных деревнях.

А в телеке к тому же был Артём!

В шоу «За стенкой» сообщали, что великий проповедник Правды, в пару дней поставивший Россию с ног на голову, имеет в час семь тысяч sms-ок от своих фанатов. Про него и Катю рассуждали в коридорах учебных заведений, он давал интервью в прямом эфире, где важно рассуждал о взрыве и «Бригаде», он вертелся на экране восемь часов в день, поскольку из-за диких рейтингов «За стенкой» дали пару дополнительных эфиров: утром – для рабочих, торопящихся на пункт эксплуатации, и ночью – для подпольщиков и ультрас.

Революция уже витала в воздухе. Правительства как будто больше не существовало: все смеялись над словами «либеральные свободы», «демократия», «парламент», «легитимный», понимая, что отныне смысла в них не больше, чем в «вассалитете» или «феодальной привилегии». Аркадий оказался прав, когда сказал, что у «Бригады» – они только так теперь себя и называли, разумеется, не вслух, между собой – соратников намного больше, чем казалось. Нужно было лишь сорвать тонкую плёнку послушания, буржуазности и лжи, чтоб дать ход истинным народным устремлениям. О, счастье! «Одномерный человек» был сказкой. Предложение диктовало спрос, и люди лишь казались верными адептами гламура, глядя на других. Их души были живы! И теперь они освободились…

Общество внезапно сделалось политизированным до предела. Вместо тачек обсуждали революционную борьбу, вместо жратвы – борьбу, и вместо тёлок – в точности её же. Стены запестрели приглашениями на митинги, сменившими объявы о волшебных тренингах успеха, вкладышах для ванн и «менеджерах в офис». В чартах подскочили наспех слепленные песни о свободе, о герилье и старинные – о Ленине. Игривые кассирши в магазинах напевали “Hasta siempre”. В телефоне в качестве звонка одни держали «Марсельезу», кое-кто – сам «Интернационал», а большинство, конечно, хвасталось рингтонами по песням «Rage Against Mashine» или чем-то в этом духе. «Народ, а где ваш Мао?» – как-то раз спросил Алёшу и его соседей Александр Семёнов. Парни с радостью расстались с лживой буржуазной атрибутикой и сделали, как было, по душе. Угроза испарилась. А им оставалось только удивляться резонансу от подрыва молла и дебюта Кати и Артёма в телевизоре.

Помимо всего прочего, Омлетов, ставший Лёшиным любимым автором, отныне замелькал во всех газетах. Там и сям он давал интервью, повсюду делал заявления, декларировал, взывал, пророчествовал, подводил итоги, строил планы. Стоило случайно включить радиоприёмник, как оттуда начинали литься словеса великого писателя. Омлетов стал звездой. Все как-то неожиданно рванулись изучать его романы, хотя те давно были на полках магазинов, восхвалять, шуметь, что он – великое открытие, новый Достоевский, вождь и совесть русского народа. Все адепты гламурного чтива вскричали: «Вот он, вот он, настоящий автор!» и рванулись покупать его труды, чтобы важно обсудить их у себя на кухне за бутылкой кофе. «Омлетов – наше всё», – шутили юмористы. Между тем, звезда литературы не боялась ни общественного мнения, ни чекистов, ни Кремля. ««Багровая Бригада», – заявлял бесстрашный Алоизий, – это будущее нации, спасение Земли! Сегодня все мы, прогрессивная общественность, стоим за эту группу смелых молодых людей, отринувших порочный идеал! Долой медиакратию! Долой капитализм! Не бойтесь поднять руку на буржуя!». Эти и подобные слова мгновенно становились для людей объектом восхищения, шли в народ и повторялись как под одеялом на ушко любимой, так и в чатах Яндекса. «Какие ваши творческие планы?» – спрашивала девушка на радио. Омлетов же блестяще отвечал: «В моих ближайших планах Революция!» – и все уже дрожали от восторга.

До даты Революции осталось три дня, но у Алексея и его товарищей имелось ощущение, что она уже идёт. Они носились целый день по разным демонстрациям, болтали здесь и там о судьбах и мира, ну, и – что тут скажешь? – были счастливы.

Двуколкин тоже наслаждался. Он ещё, конечно, опасался, что друзья его раскроют, но теперь на эту тему думал редко. Повстречался с Лизой, тоже побывал с ней на каком-то митинге. Она была ужасно рада взрыву и всему, что происходит. Алексей предупреждал, что когда буря разгуляется, возможно, она унесёт и Лизу, и её отца, и весь их бизнес, и роскошную квартиру. Лиза лишь смеялась, говорила, что всё будет хорошо, что скоро воцарится справедливость, и что в новом мире она станет так же счастлива, как Лёша. Говорила, а потом посреди улицы внезапно повисла на Алёше и совала свой язык ему в рот. Это было и приятно, и не по-мещански.

Лиза сообщила, когда снова открывается «Мак-Пинк» (Снежана позвонила). Получалось, что завтра надо выходить на работу. Впрочем, не надолго, как надеялся Алёша. А потом он узнал новость более весомую.

– Скажи, – спросила Лиза, – как вам удаётся действовать во многих городах?

До Лёши не дошло.

Лиза шепнула:

– Ведь «Багровая Бригада» – это вы? Не отпирайся. Сегодня передали о той акции в Москве. Сломали памятник.

Одним словом, легенда об организации таинственных борцов за справедливость существовала отдельно от создателей. Повсюду говорили о каких-то актах, заявлениях, демонстрациях, которые как будто были делом рук придуманной «Бригады». То ли журналисты сочиняли их из головы, то ли некие ребята самовольно подключились к этой псевдогруппе, то ли новым безымянным знаменитостям приписывали всё подряд, любые беспорядки. «Бригада» зажила своей, отдельной жизнью, стала размножаться и творить.

В тот вечер, вскоре после расставания с Лизой, Алексей вернулся в общежитие и подумал, что неплохо было бы добыть информации о том, что происходит, например, о разрушении какого-то там памятника. Вспомнив о ларьке неподалёку, он опять оделся и пошёл. Ларёк, вокруг которого толклись студенты, оказался весь заставлен сувенирами с Артёмом. Были здесь тетради с его незабвенной рожей, мелкие блокнотики, футболки, календарики, наклейки – ох, когда ж успели выпустить? – и даже шуточные автомобильные права на имя Тартакова. Все газеты, разумеется, пестрели фразами протеста, и глаз с первого же взгляда зацеплялся за упоминания «Багровой Бригады» – довольно частые.

Внезапно до Алёшиного уха донеслось:

– Мне календарики с Лианой и с Дианой.

Всё бы ничего, но голос был Сергея!

– Ты, что ль? – вырвалось у Лёши.

Сотоварищ встрепенулся, покраснел, и тут же продавщица сунула ему две карточки с портретами девчонок из «За стенкой».

– Лёш… – промямлил он.

– Сергей, ты что? – спросил Двуколкин уже чётко и осмысленно. – Ты что, фигню эту купил, что ль?

– Лёш, ты только это…

– Не пойму, зачем они тебе? Мы ж больше не шифруемся!

– Алёша, – программист залился краской и стал весь как помидор. – Ты только никому не говори. А? Это же безвредно.

– Ничего не понимаю…

– Ну, блин, нравятся они мне!

Вдруг Алёша вспомнил то, с какой готовностью и всякий раз без опоздания программист следил за шоу, отправляясь каждый вечер к телевизору, плюя на то, что дома, в смысле, у них в комнате, имелась очень тёплая компания.

– Ты, чего, влюбился в них? В обеих?

– Что ещё за чушь?! Зачем – влюбился?! Лёш, ты только не болтай, ну правда!

– Нет, ты объясни мне, в чём тут дело! И с чего ты покраснел так?

Программист вздохнул:

– Пойми, Лёш… Я работаю так много… Надо как-то расслабляться. Водка, всё такое – мне не очень. А вот передача в самый раз. Она такая глупая! Ну, что в этом плохого, если я смотрю?

– Постой, – сказал Алёша. – Мы ведь её только-только начали смотреть. Я помню, ты недавно к телеку вообще не подходил, всем говорил, что компом уже сыт.

– Ну, так и было.

– Значит, вот сейчас в тебе возникла жажда расслабляться? Именно последнюю неделю? Нет, чего-то ты темнишь!

– Блин, не темню я ничего! Эх, Лёша! Ну ты понимаешь, раньше мы с Артёмом… Мы с Артёмом… чёрт возьми… подсел я одно время на «Мак-Пинк». Молчи, только молчи! Я знаю, что там дрянь. Но вкусно же! Как-то всё меня тянуло и тянуло! Мы туда ходили с Тартаковым под предлогом получения записок Жеки и Гургена. Ну, и ели помаленьку. А Артём ещё любил мне говорить, что этот буржуазный антураж ему поможет капитал активней ненавидеть. Чтобы в книге вывести. Вот так. Потом я стал один…

– Чего один?

– Ходить туда один. Алёша! Обещай, что никому не скажешь!

– Ладно, ладно, не скажу. Чего уж. Да кому всё это важно?

– Понимаешь… Ты ведь не забыл, как взяли нашего Гургена? Если вдруг узнают, что я посещал такое заведение, да ещё и втайне от товарищей, меня ведь заподозрят! Все решат – раз я там был или мог быть, то я и виноват!