Гечевара - Мария Чепурина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Я хочу, чтобы лозунг был один. Как символ. Вроде как «Свобода, равенство и братство» или «Пролетарии всех стран…». Ты понимаешь?
– Да, – сказал Алёша. – Мне вот этот больше всех.
Он пальцем показал на фразу в самом низу списка:
«Даёшь настоящее!»
– Мне тоже, – сказал вождь. – Оно из давних, вспомнил только что. С листка, который потерялся… Да, по-моему, в самый раз.
Ночью Алексею не спалось. Всё думал, что до Революции остались всего сутки, и ужасно волновался, вдруг поняв, что он боится и того, что она будет, и того, что она может не случиться. Чтобы отвлечься, Лёша решил думать о подруге. Вскоре до того додумался, что вовсе потерял сон, ощутив, что жизненные силы в нём бурлят, как в полдень. Кроме всего прочего, Алёша обнаружил, что его товарищ Виктор ужасающе храпит. Примерно в три часа Двуколкин с грустью должен был признать, что спать не сможет. Полежит до полшестого тихо, чтобы не будить народ, а потом встанет.
Вдруг тихонько заиграла группа «Сопли».
– Да? Кто? – сонным голосом просил Аркадий сверху.
Было тихо, и Алёша разбирал отдельные слова: «открой», «впусти», «боюсь».
– Ты что, с ума сошла? – спросил Аркадий шёпотом.
Двуколкин лежал тихо.
– Ладно… Ну, ты где? А. Понял. Я сейчас. Блин, точно ненормальная…
Аркадий слез с кровати, в темноте нашарил свои брюки, нацепил их ушёл из комнаты.
«Конечно, его девушка, – подумал Алексей. – Та самая».
Он вспомнил эпизод, который приключился после дня рождения Агустиньо Нето, и тихонько стал молиться, чтобы тот не повторился. Но загадочная девушка вождя по-прежнему будила Лёшину фантазию. Двуколкин притаился, чтобы теперь узнать о ней побольше. Может быть, увидеть…
Через несколько минут открылась дверь, и две фигуры вошли в комнату.
– Послушай, – прошептал Аркадий. – Я ж тебя просил не приходить. Что за привычка лазить по ночам в окна общаги?
– Я боюсь, – ответил голос девушки.
Такой знакомый голос, что Двуколкин не поверил! Может, померещилось?
– Снежана, ну кого? – спросил Аркадий.
Алексей мог бы сказать сам о себе: «чуть не упал», если бы только не лежал в кровати.
Между тем Снежана отвечала:
– Я боюсь Пинкова. Бывшего начальника.
– Давай присядем, – сказал вождь. – Только потише. Витя и Алёша спят.
Двуколкин услыхал, как скрипят стулья. Он лежал, не шевелясь, и, сам не зная, для чего, слушал беседу, удивляясь всё сильнее и сильнее:
– Милая, ты всё делала правильно?
– Да, всё, как ты сказал. Старалась быть этакой ведьмой, ущемляла их, где только можно, заставляла делать всякие бессмысленные вещи… Даже двух девчонок как-то раз заставила уволится. Под видом, что это они распространяли агитацию.
– И как?
– Не знаю. Вообще, наверно, результаты есть. У них действительно проснулось пролетарское сознание, как ты говорил. Но не у всех.
– Это неплохо. А что – агитация?
– Ну… я надеюсь, не перестаралась. Всё, как мы с тобой решили: всякие листовки по углам, призывы, бюджет фирмы с указанием доли на зарплаты. После этого, конечно, я изобразила, что их всех подозреваю…
– Да, а на другой день ночью ты заклеила фасад портретами Гевары и заставила рабочих отдирать их. Я всё помню. Это ты мне говорила. А что дальше?
– Дальше я решила сочинить что-нибудь новое. Взяла обёртки из-под бутербродов – ну, пустые заготовки для обёрток – и разрисовала всякой там коммунистической символикой. Ведь ты говорил, что нужно воздействовать на массы потребителей посредством их же потребительской культуры!
– Ну, так что же?
– У меня такое ощущение, что это тупик. Ты понимаешь… Все эти обёртки обнаружили стюарты, а клиенты вообще их не заметили! Листовки – тоже. Это бесполезно, понимаешь?
– Нет, не бесполезно. Ты же видишь, как теперь известен наш Артём и его взгляды!
Алексей услышал грустный вздох Снежаны.
– Я не знаю… Я боюсь, Аркадий… Понимаешь, всё то время, что я этим занималась, в заведении творилось что-то странное. Такое чувство, что за мною наблюдали. Угрожали. Причём, знаешь, именно с намёком на революционную тематику! Ощущение такое, будто кто-то знал о том, что я там делаю, следил…
– Ну, например, что?
– Например, украли анархическую книгу и мои стихи…
Алёша обмер.
– Ох, – сказал Аркадий, – дорогая, ты, наверно, просто их куда-то сунула! Не надо! Не волнуйся!
Тут раздался всхлип Снежаны.
– Милый, это ложный путь! Ты понимаешь? Мы идём не тем путём! У нас не выйдет революции! – почти вскричала она, да так громко, что Витёк перевернулся и громко сказал во сне:
«Все сволочи!».
– Тсс! – прошептал Аркадий.
Минут пять они молчали, ожидая, чтобы Виктор глубже погрузился в сон.
– Аркадий, – наконец сказала девушка. – Ты знаешь, что теперь в «Мак-Пинке»?
– Что?
– Не знаешь?! Боже мой, Аркадий, это просто ужас!
– Ну, в чём дело?
– Сразу после акции с обёртками, почти что ночью, позвонил Пинков. Сказал, что заведение закрывается. Ремонт. Так, представляешь, ни с того, ни с сего, вдруг! А сегодня он опять открылся. Блин, Аркадий, ты серьёзно ничего не видел?
– Да чего там?
– Они сделали пародию на наш нонконформизм! Заведение называется «Мак-Панк»…
– «Мак-Панк»?
– Ну да, типа, в честь панков! «Макдоналдс» для панков, прикинь?
– Обалдеть!
– Там весь зал цвета хаки, со звёздами, надписи всякие революционные, Ленин висит, Маркс…
– Серьёзно, что ли?
– Аркадий! Эти иезуиты даже блюда переименовали! Гамбургер у них теперь как «розалюксембургер»!
Вождь тихонько выругался.
– И главное. Ты представляешь? Они встроили туда все мои акции, все мои идеи! И листовки по углам, и обёртки с лозунгами! Этот монстр сожрал всю нашу пропаганду и не подавился!
Видимо, Аркадий ничего не мог ответить.
– Аркадий, я была в шоке. Весь день проходила как во сне, как сумасшедшая. В конце концов, решила пойти возмутиться.
– К кому?
– Да к Пинкову! Всё равно мне нечего терять!
– Снежана…
– Это же кощунство, понимаешь? Ну, как ещё сказать про портрет Маркса в этой гнусной забегаловке?!
Аркадий промолчал.
– Короче, я пошла к нему прямо домой. Ругалась до двух ночи. Говорила, что он не имеет право пользоваться этими вещами для своей наживы. Он смеялся. Он всё знает про меня, Аркадий, я уверена! В конце концов, я написала заявление по своему желанию, он не принял и сказал, что мне напишут в трудовой книжке «за хищение». К чёрту! Я ответила, что если так, то все узнают, из чего на самом деле вся эта жратва в его столовке! Представляешь, что он мне ответил?! Он ответил: «Я не думаю»!
– Снежана…
– Милый, он мне угрожает! Но пойми, я не могла, я не могла! Это же гнусность! Если бы я смолчала, я бы потеряла право зваться левой!
– Тише, дорогая!
– Милый, это страшный человек! И… и… такой циничный! Ох, а вдруг мы сами виноваты? Это получается мы ведь подсказали!
«Сволочи, все сволочи!»
Аркадий и Снежана замолчали.
– Точно всех сейчас разбудишь, – сказал вождь, когда Витёк утихомирился.
– И разбужу. Аркадий, но ведь все свои! Мы в одной партии. «Багровая Бригада» – мы, мы все. Ребята что-нибудь подскажут.
Вождь вздохнул.
– Снежана… Я ведь объяснял тебе уже.
– Что объяснял? Что будут презирать тебя за девушку, которая работает в «Мак-Пинке»? Ну, так я там больше не работаю. Ошибки совершают все. По-моему, Аркадий, все твои товарищи достаточно умны, чтобы понять, кто я на самом деле. И потом, я столько сделала…
– Снежана! Да не в этом дело! Чёрт возьми… Ты думаешь, что мне не надоело так скрываться, врать всё время, по ночам встречаться? Я ведь говорил! В «Мак-Пинке», как раз в том, где ты работаешь, был предан наш товарищ. Мы так и не знаем, что с ним стало.
– Да-да, помню.
– Если вдруг станет известно, что ты находилась в это время в заведении, да и ещё в должности начальника…
– Ох, блин!
– Никто в твоей вине не усомнится. Вон Витёк – он и убить может, поверь мне.
– Подозрение падёт и на тебя…
– Конечно! Революция тогда коту под хвост. Мы все передерёмся. Я всё сделал, чтоб замять партийное расследование. Сейчас у нас под подозрением Артемий – все как будто верят. Он в Москве. Его там не достать. Надеюсь, постепенно все вообще забудут…
– Но, Аркадий, я не виновата!
– Верю.
– Я вообще не представляю, кто это мог быть!
– Верю, верю, милая.
Раздался шорох. Вероятно, они обнимались.
После этого Снежана сообщила:
– Я боюсь идти домой. Аркадий, я боюсь Пинкова. Спрячь меня.
Вождь отпирался, объяснял, что в три часа идти им некуда, а отставлять здесь, подле всех товарищей, которые, конечно, спросят, кто она такая, – невозможно. Наконец, решили дать приют Снежане в комнате, где раньше жила Кэт. Девчонки там жили идейные, сочувствующие, и была надежда, что за это ночное вторжение Аркадия простят.
