Лунные маршалы (сборник) - Александр Бушков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он захлебывался словами…
Сержант уголовной полиции Робин Лесли (двадцать пять лет, холост, в политических партиях не состоял) застрелился на восходе солнца – точнее не смог определить время рыбак, живший рядом с участком и услышавший выстрел.
Рауль подождет, думал Савин, размашисто шагая рядом с агентом, – тот был низенький, задыхался, семенил. Подождет Рауль, главное решается здесь…
Улочки были безлюдны, но там и сям вдруг едва заметно приподнимались занавески, и Савин чуял настороженные взгляды. Теперь и он верил – они все знают что-то о тех странностях, что происходят в городке, но молчат, притворяясь друг перед другом, что жизнь течет в русле извечной тривиальности. Он был зол на них, но не решался тут же осудить, пригвоздить и заклеймить – на них давили века фанатических страхов и заброшенной отдаленности.
Все еще давили. Вряд ли они способны, дай им полную волю, отправить на костер Диану и выгнать камнями из города его, чужака, – это они оставили позади, но и от страха перед Неизвестным так и не избавились. Нет, не мог он их судить, права не имел, он всего лишь боялся меньше…
Немощеные улочки, старинные дома… Савин внимательно слушал агента. Восстановить происшедшее оказалось не так уж и трудно. После того как они вернулись в городок, Лесли пошел в участок. Сварил себе кофе, выпил немного виски, много курил, писал письма. Когда взошло солнце, сел за стол и выстрелил себе в висок из служебного пистолета марки «Конг», калибра 8,0.
Он не должен был поступать так, думал Савин, но он решил, что именно так должен поступить, он не сбежал от трудностей, он просто не мог жить с тем, что сделал…
Они подошли к участку. У дома стоял полицейский микроавтобус, полицейский в форме курил, сидя боком на сиденье, другой, в штатском, нахмуренный и злой, писал что-то, примостив папку на колене. Доктор Данвуди сидел на крыльце и прихлебывал кофе из широкогорлого, разрисованного пингвинами термоса. И никого больше, только тишина.
Агент мягко подтолкнул Савина к двери. Никто не сделал попытки воспрепятствовать, значит, так и нужно было, и Савину на секунду показалось, что это неправда, что смерти нет, сейчас все расхохочутся, распахнется дверь и выйдет Роб Лесли, веселый и совершенно живой.
Но он не вышел, потому что вокруг была реальность и ушедшие навсегда возвращаются лишь в сказках. «Я был несправедлив к нему», – подумал Савин, но агент уже открыл перед ним дверь..
Лесли сидел за столом, уронив голову на руки. Пистолет из руки у него уже вынули. Агент молча показал на три письма в запечатанных конвертах с грифом полицейского управления – один был адресован в Эдинбург, начальству, второй тоже в Эдинбург, женщине, на третьем было написано просто: «К. Савину, здесь».
Савин рванул конверт, оторвав большой кусок, запустил туда пальцы и вытащил узкий, сложенный вдвое листок. Агент деликатно приблизился, но Савин невежливо отодвинул его локтем.
«Прости, не могу иначе. Передаю эстафету».
И ничего больше, только это.
Савин щелкнул зажигалкой. Клочки бумаги неярко горели в большой глиняной пепельнице, и на щеке Лесли шевелилась тень его спутавшихся волос. Посапывал за спиной агент, слышно было, как в машине трещит рация и полицейский громко отвечает далекому голосу, что они сейчас закончат. Савин подумал: нужно сказать что-то, что-то сделать – что? Бумага догорела, остались невесомые черные чешуйки пепла.
Он повернулся, медленно вышел на крыльцо, в прохладный шотландский день.
– Хотите кофе? – спросил доктор Данвуди. – С ромом и по особому рецепту.
Савин присел рядом с ним на крыльцо, без особой охоты отхлебнул обжигающей смеси.
– Он звонил в Дублин? Или хотя бы своему начальству в Эдинбург?
– Не знаю, – сказал Савин.
– Плохо, если нет, – доктор выругался вполголоса. – Под утро какая-то сволочь подожгла больницу. Полыхнуло на совесть, – видимо, они воспользовались чем-то посерьезнее канистры с бензином. Все сгорело, один пепел остался, у нас опять ничего нет, так что никаких доказательств…
Грохнуло совсем рядом, раскатисто, страшно, они физически ощутили, как шатнула старые дома не нашедшая на узкой улице выхода взрывная волна, вышибла стекла, расплескала огонь по стенам. Клубок дымного пламени взлетел неподалеку над острыми крышами, и Савин, чуя сердцем беду, прыгнул вслед за доктором в зарычавшую мотором машину – вряд ли полицейский отреагировал так быстро, скорее всего, он включил зажигание машинально, от неожиданности.
На том месте, где стоял «гарольд» Савина, пылали вздыбленные лохмотья железа, сохранившие очень отдаленное сходство с машиной. Дымились стены отеля и дома напротив, аккуратные газончики засыпаны битым стеклом. Примчавшаяся с похвальной оперативностью небольшая пожарная машина поливала пламя пухлой струёй белой пены. Сбегались люди, Савина толкали, а он стоял как столб. Он должен был в момент взрыва оказаться там, внутри. Телеграмма, судя по всему, настоящая, но люди Геспера наверняка нашли способ с ней ознакомиться, и она прекрасно вписалась в их не такой уж замысловатый план – «гарольд» должен был взорваться на автостраде на полпути между городком и Монгеруэллом, над одним из многочисленных обрывов, пылающим комком сорваться в море, ищите следы и улики хоть до скончания времен…
Толпа понемногу разбухала. Савин выбрался из нее, подошел к микроавтобусу.
– Ну, я пошел, – сказал он сидевшему там доктору Данвуди (оба полицейских стояли в толпе). Подумав, спокойно снял с крючка над водительским местом кобуру и без угрызения совести переправил в карман полицейский пистолет и запасную обойму.
– Хотите сыграть в шерифа-одиночку?
– Ничего подобного, – сказал Савин. – Вы же практически все знаете. Поймите меня правильно. Ведь нельзя иначе. Как по-вашему, удастся мне или вам уговорить здешнюю полицию немедленно устроить засаду там, на берегу?
– Сомнительно, – покачал головой доктор после недолгого раздумья. – Вы думаете, что «те» попытаются уйти?
– Коли уж они занялись поджогами и взрывами… Их нужно поймать за руку на горячем. Отправляйтесь немедленно в Монгеруэлл к инспектору Стайну. Вы все знаете, кое-что видели сами, постарайтесь убедить их немедленно выслать опергруппу. У них, в Монгеруэлле, есть вертолеты…
– Хорошо, – сказал Данвуди. – Сматывайтесь побыстрее, сейчас вернутся полицейские. Желаю удачи. Я сделаю все, чтобы…
При одном взгляде на него становилось спокойнее – такие основательные громадины не подводят.
– Подите вы… к лепреконам, – традиционно ругнулся Савин, пробрался сквозь толпу к переулку, нырнул туда и деловой рысцой направился к дому чудака местного значения мистера Брайди. При нем были два пистолета, двадцать один патрон, немного сигарет, зажигалка и монета, которой не полагалось быть, а она тем не менее нахально существовала. Вопреки устойчивым штампам, он не чувствовал отчужденности от всех других людей и дел – просто сложилось так, что один из каверзных участков полосы препятствий предстояло преодолеть в одиночку. И только. Такая уж подвернулась полоса…
Теперь ясно, почему один за другим лопались мыльными пузырями проекты межзвездных кораблей – потому что никаких межзвездных кораблей не было и не будет. Возможно, межпланетные и останутся – оставили же себе люди велосипеды, даже изобретя более скоростные виды транспорта, – но межзвездных кораблей не будет. К далеким планетам ведут другие пути – никаких кораблей, никаких стальных скорлупок, только туннели в том самом пресловутом подпространстве, которое фантасты открыли лет сто назад и которое стало наконец реальностью. Просто туман. Просто ночь. И еще что-то, чем в конце концов научатся управлять, и это будет долгожданная дорога к самым далеким звездам…
Он позвонил. Подождал, снова нажал кнопку, и еще раз. Слышно было, как в глубине дома мелодично тренькает звонок. Никакой реакции. Савин опустил глаза – дверь была приоткрыта, всего на несколько сантиметров. В таких городишках почти никто не запирает двери уходя, но он вспомнил, что дверь закрывается довольно плотно, а эксгеограф, как большинство стариков, педантичен в мелочах.
Савин скользнул в прихожую.
– Мистер Брайди! – негромко позвал он. – Мистер Брайди!
Ноздри защекотал неприятный шершавый запах горелого – бумага, пластик, что-то еще. Савин рванул дверь.
Мистер Брайди, несчастный жюльверновский дирижер, сидел в своем любимом кресле и строго и серьезно смотрел сквозь Савина куда-то вдаль, в те манящие края, где плавают зачарованные корветы, звенят толедские клинки и древние, как Мафусаил, попугаи хрипло орут давно забытые самими флибустьерами ругательства. Крови не было. Маслянисто поблескивала затейливая золоченая рукоятка всаженного в сердце кинжала. В камине огромная куча серо-черного пепла, а полки, где хранилась картотека, пусты…
Бедный вы мой, тоскливо подумал Савин. Эта смерть была самой неправильной – жюльверновские чудаки никогда не умирали от ножа злодея, всегда находился кто-то, умеющий надежно защитить. И оттого следовало в первую очередь мстить за эту смерть… Бедный, бедный…
