Великий герцог Мекленбурга - Иван Оченков

       -- Есть, милостивец, как ни быть.

       -- Ну, а раз есть, то сразу тебе говорю, старая, что ежели ты какой урон у боярышни сыщешь, то я тебя сам на этот муравейник голым задом пристрою.

       -- Ты что же такое говоришь, батюшка, как же можно-то?

       -- А девку молодую заживо в монастыре сгноить, значит, можно? А в чем она виновата -- разве в том, что ее защитить не смогли те, кому это положено.

       -- Твоя правда, милостивец, а только обман-то вскроется, тогда как?

       -- А вот ты и научишь ее, что делать, чтобы не вскрылся. Вот ни в жизнь не поверю, что ты своему деду девушкой досталась.

       От моих слов старуха сначала выпучила глаза, а потом, усмехнувшись, ушла заниматься экспертизой. По моему ощущению, прошло минут сорок, когда Никитична вывела закутанную в рядно боярышню и передала ее на руки прислужницам. На немой вопрос, застывший в глазах Онфима, она, коротко перекрестившись, ответила:

       -- Спас господь, не дал злому делу свершиться!

       Онфим, истово перекрестившись, обрадованно прогудел:

       -- Спаси тебя Христос, князь.

       -- А что, баня-то хорошо топлена? -- поинтересовался я в ответ. -- А то вот я тоже в болоте изгваздался, и никому до того и дела нет.

       -- Да протопили на славу, и то правда, чего жару-то пропадать. Попарься, князь, с дороги да дела ратного.

       -- Ладно, пойду помоюсь, а то так есть хочется, что и переночевать негде.

       Онфим понял намек правильно, и когда мы с Казимиром, напарившись, вышли -- нас с почетом проводили в горницу и с почетом усадили за накрытый стол.

       -- Эх, после бани портки продай, а чарку выпей! -- вспомнил я суворовскую поговорку.

       -- Твоя правда, княже, -- прогудел Онфим, подавая нам с Казимиром кубки. -- Не побрезгуйте, гости дорогие.

       Гости не побрезговали и, выпив, не чинясь, взялись за ложки. Стол обилием не поражал, но, как говорила моя покойная бабушка, много чего пережившая в своей жизни, "жрите что дают". Потчевали нас кашей и ради постного дня печеной рыбой. Рыбка явно была местной, поскольку припахивала болотцем. Запивали все это дело квасом. Пока гости не насытились, говорить о делах -- верх неприличия. Поэтому боярский приказчик лишь подкладывал да подливал нам. Лишь когда мы наконец наелись, наступило время для серьезного разговора. Не дожидаясь расспросов, я сам рассказал Онфиму версию своих злоключений. По моим словам, к полякам мы попали случайно, а увидев жестокости, какие они творят с невинными людьми, решили оставить их и перейти к воюющим за правое дело при первом же удобном случае. Вот в окрестных болотах такой случай и подвернулся. Непонятно было, поверил ли нам наш собеседник, но виду не показал и, сочувственно покивав, произнес:

       -- Ну, что же, люди добрые, дело к ночи, а утро вечера мудренее. Ступайте спать, а там видно будет.

       Вот уж неделю я во главе небольшого отряда ушедших со мной жителей болот кружил вокруг польского лагеря. Попытка подбить на поход дворянскую дружину с треском провалилась. Онфим сразу заявил мне, что они люди дворян Шерстовых, сам хозяин с сыновьями и боевыми холопами ушел в ополчение, а ему строго-настрого велел блюсти поместье и единственную дочь. И если господь один раз попустил, то он вдругорядь божье милосердие испытывать не намерен. Однако когда со мной ушли несколько молодых парней, возражать не стал. И вот мы, как тати лесные, кружим вокруг войска Ходкевича. Гетман скоро двинется в путь, а я никак не могу придумать план диверсии. Даже просто пощипать ляхов не получается -- и они, и казаки меньше чем полусотней не ходят, а у меня и десятка нет. Причем толковые бойцы только я и Казимир, у остальных ни доспехов, ни сабель, ни коней. Безоружными их, впрочем, тоже не назовешь, у каждого самострел и кистень. Стреляют ребята без промаха, идут по лесу бесшумно и маскироваться умеют не хуже леших. Так что разведчики из них образцовые, а вот остальное... и самострелы охотничьи, броню из них пробить -- только если в упор! Короче, куда ни кинь -- всюду клин. Нет, зря я это затеял, надо уходить!

       Пропустив очередной разъезд вражеской кавалерии, мы потихонечку-полегонечку выбираемся подальше, в сторону спасительных болот. Прятаться довольно легко, поскольку вокруг много валежника, оставшегося от бушевавшего некогда урагана. Мы уже почти ушли, когда мой взгляд очередной раз наткнулся на валежник. В голове крутилась какая-то мысль, и я сделал знак рукой, чтобы все замерли и не спугнули этой мысли ненароком. Подошел к валежнику и пощупал рукой, потом построгал кинжалом. Сухой.

       -- А что, ребятушки, деготь в ваших местах гонят? -- спросил я у своих подчиненных почти певучим голосом.

       Те переглянулись и хором ответили:

       -- Как же не гнать, княже, конечно гонят.

       -- Вот и славно, вот и хорошо, еще бы ветер в нужную сторону -- так и вовсе благодать.

       Охотники удивленно переглянулись, но ничего не переспросили -- дескать, чудит князь, и пусть его, наше дело телячье.

       Щедро политая дегтем куча валежника отвратительно воняет. Как ни пытались беречься, все одно изгваздались в темноте по самое не могу. Проклятый запах въелся, кажется, в каждую пору кожи и в каждую нитку одежды и будет преследовать меня вечно, но замысел, кажется, вполне удался. Казимир высек кресалом искру и, подув на фитилек, раздул огонь. Сначала подпалили приготовленную загодя бересту, и уже этой берестой зажгли валежник. Огонь сначала нехотя, а потом все живее и живее наконец разгорелся, начал жадно пожирать сушняк. Остальные проделывали то же самое дальше, и поэтому весь лес скоро наполнился сначала дымом, а потом и жарким огнем. Почуявшие опасность звери и птицы пытались выбраться из огненной ловушки. Одним это удавалось, другие, попав в западню пламени, гибли или задыхались в дыму.

       У людей нет инстинктов животных, и они замечают опасность гораздо позже, когда начинает светать. Но у них есть разум, дисциплина и железная воля гетмана. Хотя какая-то часть войска, поддавшись панике, прыгала на коней и пыталась вырваться из огненного окружения. Но остальные стойко и мужественно рубили деревья, пытаясь задержать огонь, запрягали возы и старались спасти драгоценный груз. Увы, огонь приближался, кажется, со всех сторон и уходить было некуда. Все большее количество жолнежей и казаков, поддавшись панике, бросали все и пытались спастись, положившись на быстрые ноги своих коней. Но благородные животные, сами в панике и громко ржа, поднимались на дыбы и сбрасывали седоков. Наконец посланным на разведку удалось найти более-менее безопасный путь, и воинство, теряя возы и людей, устремилось в спасительный проход в огне.

       Мы всего этого не видели, ибо как только огонь начал разгораться, я приказал уходить. Перепачканная дегтем одежда -- не лучший наряд во время пожара, так что ноги в руки -- и деру! Покинув опасный район, остановились. Теперь оставалось только ждать.

       -- Ваше высочество, -- тихонько окликнул меня Казимир, -- вы полагаете, пожар заставит гетмана отступить?

       -- Как получится, -- устало откликнулся я, -- ветер хоть и не силен, но в их сторону, к тому же мы окружили лагерь Ходкевича огнем, оставив только один выход: в болота. Если все пойдет как задумывалось, они растеряют большую часть припасов, и идти к Москве не будет никакого смысла. Если гетман решит возвращаться, то дорога на Новгород станет свободной, и мы сможем вернуться.

       Вдалеке послышался взрыв, Казимир и охотники вскочили, озираясь, и только я, равнодушно посмотрев в ту сторону, остался лежать на попоне.

       -- Что это было? -- встревоженно проговорил литвин. -- Не из пушек же палят?

       -- Пороховой обоз взорвался, -- отозвался я, -- правда, не весь, скорее какой-то воз потеряли, иначе ударило бы сильнее.

       -- Княже, -- позвал меня Никишка, один из ушедших со мной парней, -- мнится мне, скачет кто-то.

       -- Где, откуда?

       -- Так вестимо откуда, с пожарища.

       Подхватив оружие, мы где бегом, где ползком направились в сторону пожара и вскоре увидели нескольких изможденных человек с обмотанными мокрыми тряпками лицами, на таких же измученных лошадях. Одежда на них несла следы огня и дыма, коней они провели и вовсе чудом, но, так или иначе, им почти удалось спастись. Почти, потому что на этот счет у нас было другое мнение. Знаками показав своим архаровцам "заходите справа", я двинулся вперед. По моему сигналу охотники пустили болты из своих самострелов и, подхватив кистени и дубины, кинулись в атаку. Опыта парням не хватало, и потому, вместо того чтобы распределить цели, они утыкали ближайших к себе врагов как ежиков и кинулись на остальных. Те, впрочем, оказались неспособны к сопротивлению и сдались практически без боя. Лишь двое попытались удрать, вскочив на своих измученных коней, но одного ссадил Казимир из подаренного мною пистолета, а по второму я выстрелил из своего нарезного карамультука, после чего пытавшийся бежать кулем упал из седла.