Великий герцог Мекленбурга - Иван Оченков

       Р.S. Я помню, Вы писали мне, что непраздны, а когда это письмо дойдет до Вас, Вы, верно, уже разрешитесь от бремени, и плод нашей любви увидит свет. Я очень надеюсь, что у Вас все сложится благополучно, и уже люблю этого малыша".

       Фух! Нелегкая это работа -- писать любовные письма женщинам, аж упрел!

       -- Чего ты Аникита Иванович, говоришь?

       -- Я говорю, князь, давай заедем, тут недалеко.

       -- Что же, заедем, так заедем, а куда?

       -- Да тетка тут у меня живет в деревеньке малой, все, что осталось от вотчин наших. И сестра с ней, нет у меня иной родни на всем белом свете, а они мне век не простят, если я их с тобой не познакомлю.

       -- Валяй, отчего же не познакомиться.

       Вотчина Аникиты и впрямь не поражала -- видать, скудость ее и послужила ей защитой в лихолетье. Разного рода воры кидались грабить что побогаче, и деревенька уцелела. Когда мы подъехали к ветхому терему, скорее большой избе, нас никто не встречал. Аникита встревоженно побежал было внутрь, бухая сапогами по ветхим доскам, но навстречу нам вышла девушка, скорее девочка, в синем сарафане и с длинной и тугой косой. Аникита на мгновение остановился, потом бросился обнимать свою сестру.

       -- Здравствуй, Аленушка, здравствуй, милая, как поживаете, а отчего ты вышла одна, где тетушка?

       -- Здравствуй, братец, как хорошо, что ты приехал, тетушке неможется, не чаяли уже -- выживет ли. А я не одна, вон со мной мамушка.

       Действительно по пятам за боярышней шла маленькая сухонькая старушка, которой мы сразу и не приметили, впрочем, встревоженный словами сестры, Вельяминов не обратил на нее никакого внимания.

       -- Ой, горе-то какое, -- вскричал он и опрометью бросился в дом.

       Мы остались на крыльце вдвоем, и я не нашел ничего лучше, как снять с головы свою порядком потасканную шляпу и поклониться сестре своего боевого товарища самым изящным образом. Когда я поднял голову, меня будто ударило током: я смотрел на сестру Аникиты, а видел свою Алену, из-за которой и поехал в Германию в своей прошлой жизни.

       -- Алена? -- против воли вырвалось у меня.

       Я жадно смотрел на стоящую передо мной девушку, мучительно вспоминая черты той, что когда-то разбила мне сердце. Она или не она? Те же черты лица, та же хрупкая, но очень женственная фигурка, но в то же время взгляд совершенно не такой, смотрит хоть и доброжелательно, но твердо. Нет, это вовсе не та гламурная девушка из моего прошлого-будущего любительница клубов и модных тусовок. Эта девушка, несмотря на свою хрупкость, действительно и коня остановит, и горящей избы не испугается. Нет, не она, но, господи, как похожа!

       -- Откуда ты меня знаешь, добрый молодец? -- строго спросила меня боярышня.

       -- Простите, милая девушка, мою дерзость, я чужеземец в ваших краях и не знаю ваших обычаев. Я слышал, как вас называл ваш брат, но не хотел никоим образом обидеть вас, -- с трудом нашелся я, что ответить.

       -- Ты не обидел меня, иноземец, однако ты смотришь на меня так, будто видел раньше. Кто ты такой и почему путешествуешь с моим братом?

       -- Я познакомился с вашим братом, когда он был в плену. Мы случайно встретились, и он захотел представить меня вам, а смотрю я на вас так, потому что даже на картинах великих мастеров божьи ангелы не выглядят так прекрасно, как вы.

       Услышав этот велеречивый бред в моем исполнении, девушка нахмурилась, но, очевидно, обычаи гостеприимства не позволяли ей послать меня подальше с моими сколь витиеватыми, столь и неуклюжими комплиментами.

       -- Как тебя зовут, иноземец, и отчего ты так хорошо знаешь нашу речь? -- еще более строго спросила меня боярышня, неожиданно перейдя на довольно сносный немецкий.

       -- Милая госпожа, я много где побывал и знаю много языков, а зовут меня Иоганн Альбрехт.

       -- Тебя зовут Иоганн Альбрехт, -- задумчиво проговорила девушка, -- ты говоришь на нашем языке как на родном, и у тебя язык без костей...

       Я был готов провалиться на месте от услышанной характеристики, но Алена еще не закончила.

       -- А еще ты липнешь ко всем встречным женщинам, -- продолжала она, -- ты герцог Мекленбургский?

       -- Не знаю, моя госпожа, кто наговорил вам этих глупостей обо мне, но я действительно Иоганн Альбрехт Третий великий герцог Мекленбурга. Впрочем, я знаю, кто это вам рассказал.

       -- Нет, мой брат мне ничего такого не говорил о тебе. Но я подслушала разговор его товарищей.

       -- Благовоспитанной барышне не подобает слушать глупые разговоры солдат, моя госпожа, особенно если это Анисим. Это ведь этот негодяй оскорбил ваш слух своими измышлениями?

       Закончить нам не дал Аникита, вернувшийся так же стремительно, как и убежал. Ему явно было не по себе, что так непочтительно обошелся с гостем, и он тут же попытался исправить положение.

       -- Познакомься, Аленушка, это...

       -- О, мы уже познакомились! -- самым любезным тоном прервал я его. -- Оказывается, мой друг, твоей сестре рассказали обо мне много лестного, и я прямо смущаюсь от всего сказанного в мою честь!

       -- Что? -- не понял Аникита.

       -- Я лишь рассказала его высочеству, что, по твоим словам, он самый добрый и справедливый правитель во всей Европе, что он самый умелый и храбрый воин, какие только рождались на свет, и что я безгранично ему признательна за проявленную заботу о тебе, братец.

       Все это Алена произнесла самым невинным тоном, потупив глазки. На пол с громким стуком упала моя челюсть, напрочь отдавив ноги в ботфортах.

       -- Что с тобой, княже? -- обеспокоенно спросил Аникита, заметив мое состояние.

       -- В горле запершило, -- только и смог я произнести.

       Услышав мое бульканье, младшая Вельяминова метнулась в дом и вынесла мне полный ковш кваса. Я с благодарностью принял его, и в моей голове тут же мелькнул план мести. Жадно выпив содержимое ковша, я тут же спросил:

       -- А верно ли, что по вашим обычаям я теперь должен поцеловать подавшую мне питье? -- И, не дожидаясь ответа, тут же наклонился к девушке и крепко ее расцеловал.

       Алена чрезвычайно покраснела от моей дерзости, а Аникита явно нахмурился, мамушка же боярышни единственная не растерялась и кинулась на меня, как курица, защищающая своего цыпленка от коршуна.

       -- Ишь чего творит, басурманин, да где это видано девушек чужим людям целовать! Таковое только замужние женки делают!

       В ответ я всем своим видом показывал, что об этой тонкости знать не знал, ничего плохого в виду не имел, и вообще я не я, и лошадь не моя!

       -- Ну, что там с твоей тетушкой, друг мой? -- спросил я Аникиты как ни в чем не бывало, -- пойдем, представишь меня, если это удобно.

       Мы недолго погостили у Вельяминовых -- все-таки болезнь хозяйки не самое лучшее время для гостей -- и уже на следующее утро опять двинулись в путь. Когда мы отъехали на изрядное расстояние, мой друг нарушил молчание.

       -- Княже, Христом-богом тебя прошу, одна у меня сестренка осталась, больше и нет никого на всем белом свете.

       -- О чем ты? -- не понял я его.

       -- Да чего тут непонятного, ты, князь, на нее как кот на сметану смотрел, знаю я этот твой взгляд. Как на графиню, али княгиню какую так посмотришь -- глядь, а у нее пузо выросло.

       -- Ты что несешь, Аникита, она же дите еще совсем!

       -- Скажешь тоже, князь, дите! -- грустно усмехнулся он в ответ. -- Четырнадцатый год уже. Девка справная, не война -- так уже бы сватали, поди. Того и гляди улетит из дома, совсем я один останусь.

       -- Четырнадцатый год, варварство какое! Кстати, я не понял, ты меня отговариваешь или уговариваешь?

       -- Да ну тебя!

       -- Слушай, а откуда она немецкий так хорошо знает?

       -- Немецкий?

       -- Ну да, и весьма недурно, хотя вряд ли у нее большая практика.

       -- Вот оно как обернулось. Давненько это было, она еще маленькой совсем была, когда батюшка мой пленного немчина привез. Был он весь поранен, и роду простого, так что корысти в нем никакой не было. Однако батюшка мой все равно его в дом принял и велел, дабы он меня с покойным братцем языку своему обучил. Ну, да мы, парни, известное дело, все больше на коне скакать да охотиться, да вон к девкам через заборы лазить... неприлежны, одним словом. А Аленушка завсегда рядом крутилась, как урок шел, ну и запомнила, да. Умница она и книжница у меня.

       -- Книжница?

       -- Ну да, княже. Были у нас в прежние времена книги в доме. Батюшка хоть и не больно грамоте разумел, но книжников уважал и, бывало, из походов привозил помимо всякой другой добычи и книги. Эх, грехи наши тяжкие, нет уж ни дома того, ни книг тех! Все прахом пошло в смуту.

       -- Аникитушка, -- обратился я к нему после недолгого молчания, -- а ведь мы с тобой с Кальмара вместе были, и никакой такой графини у меня в ту пору не было. Это какой же враг тебе на меня наклепал, а?