Великий герцог Мекленбурга - Иван Оченков

       -- Что зажурился, светлый князь? -- обратился ко мне сидящий неподалеку на невысоком мохноногом коньке Кузьма Минин. -- Али не по нраву тебе войско наше?

       Посадский староста, выдвинувшийся в руководители ополчения, смотрел на меня, хитро улыбаясь. Мы с ним почти друзья, почти -- потому что я все-таки аристократ, и он свое место помнит. Но Аникита, явившийся в Нижний Новгород, скрупулезно выполнил мой наказ "поклониться князю Пожарскому и посадскому старосте Минину", добавив еще и пророчество про боярскую думу. Как говорится, доброе слово и кошке приятно, и Минин оказанной ему чести не забыл. Именно Кузьма руководит всем огромным хозяйством ополчения. Именно благодаря ему все воины сыты, а у их коней есть овес. Заодно с воинами сыты и мы с Казимиром, а также и наши кони.

       -- Нет, что ты, Кузьма Минич, войско справное. Как узнают поляки, какие бравые вояки на них идут, того и гляди разбегутся кто куда, -- усмехнулся я в ответ.

       -- Эх, князь, и не совестно тебе смеяться над нами. На последние гроши земля Русская собрала воев, а ты зубы скалишь.

       -- Господь с тобой, Кузьма, не смеюсь я. И в войске вашем не сомневаюсь, а твердо знаю, что побьете вы ляхов. Крови, правда, прольем много -- и своей, и чужой.

       -- А иначе нельзя! -- посерьезнел Минин.

       -- Нельзя, -- согласился я.

       -- Но ведь с нами ты, светлый князь, -- вновь улыбнулся мой собеседник, -- а ты, говорят, удачлив.

       -- Вы бы и без меня справились, однако я что-нибудь придумаю. Уж будь уверен, Кузьма, я постараюсь.

       Лето было в разгаре, когда мы подошли к разоренной Москве. Ничто не напоминало будущего мегаполиса в этих дымящихся развалинах. Местные жители давно бежали из разоренного города. Жилища их большей частью сгорели в пожарах, а то, что пощадил огонь, пошло на строительство многочисленных острожков. Поляки держали оборону в Кремле и Китай-городе, а с запада им на выручку шел Ходкевич. Уж не знаю, где литовский гетман добыл припасы взамен погибших в огне, но он справился.

       Основные силы ополчения остановились у Троице-Сергиевой лавры, где их торжественным колокольным звоном встречал архимандрит Дионисий. Потом был торжественный молебен, где все войско истово молилось о даровании победы. Наши передовые отряды в это время уже вступали в столицу. Одним из таких отрядов стал мой бывший рейтарский регимент во главе с Вельяминовым. Так уж случилось, но я вызвался идти вместе с ними. Трудно сказать, какая нелегкая понесла меня вперед, но долгий поход мне наскучил, и шило в известном месте в который раз не давало покоя своему обладателю. Соблюдая известную осторожность, мы продвигались меж развалин некогда цветущего города. Среди нас было немало бывших жителей стольного града, а также людей, бывавших в Москве прежде. Не раз они, узнавая среди развалин дорогие им прежде места, угрюмо стискивали зубы и сжимали рукояти сабель.

       -- Княже, -- привлек мое внимание Аникита, -- дозволь с тобой переговорить.

       Я обернулся к нему и увидел, что он стоит рядом со своим закадычным дружком Анисимом, и оба испытующе смотрят на меня. Пожав плечами, я двинулся к ним, а за мною тронул коня мой верный Казимир.

       -- Наедине, герцог-батюшка, -- подал голос Анисим.

       Я, оглянувшись на Казика, извиняюще улыбнулся и попросил:

       -- Казимир, дружище, осмотрись тут кругом, а то на этих рейтар нет никакой надежды.

       Тот в ответ понимающе кивнул и, дав коню шенкелей, ускакал.

       -- Ну, говорите, чего удумали? -- спросил я у них.

       Аникита с Анисимом помялись, посмотрели друг на друга по несколько раз, но, видно, никак не могли решиться.

       -- Да что вы мнетесь, ровно девка перед сеновалом? -- не выдержал я.

       -- Тут такое дело, герцог-батюшка, -- взял дело в свои руки стрелецкий полусотник. -- Ты не прогневайся на нас, а только хотим мы знать -- что дальше будет?

       -- Я тебе что, гадалка или пророк?

       -- Прости, княже, -- прогудел Аникита, -- а только ты иной раз такие вещи знаешь, что никакому пророку неведомо. И потому мы тебя спрашиваем -- ну погоним мы ляхов, а дальше что?

       -- Как что? Сперва их погнать надобно, ну а потом, известное дело, соберете Земский собор да и выберете себе нового царя. Ну, а там постепенно все успокоится, вернете земли потерянные. Не все и не сразу, но вернете. Москва вот отстроится, станет еще краше прежнего. Чего вам еще?

       Аникита решительно махнул рукой, как будто человек, на что-то решившийся, и горячо заговорил:

       -- Прости, князь, если что не так скажу, а только когда на соборе выбирать царя начнут, мы с Анисимом тебя кричать будем.

       -- Чего? -- обалдело протянул я. -- Ты ополоумел, поди!

       -- Подожди, герцог-батюшка, не лайся, -- заговорил Анисим. -- Ну сам посуди, на что нам этот барчук квелый Миша Романов? Да и жив ли он еще. Сказывают, ляхи в кремле уже с голодухи друг дружку есть начали, и если так, то и Мишу, и инокиню Марфу, поди, схарчили давно, прости меня господи! -- закончил полусотник, перекрестившись.

       -- Эко вы хорошо придумали, а меня спросить забыли! А мне это все зачем?

       -- Как это зачем? -- удивленно переспросил Анисим. -- Нешто царем быть хужее, чем герцогом?

       -- Господи, да что же это такое! На шапку Мономаха кто только не зарился, меня вот только не хватало. А то, что я веры лютеранской, забыли, поди?

       -- Большая беда! Перекрестишься за-ради такого дела.

       На мое счастье, вернулся Казимир и прервал этот начавший меня раздражать разговор.

       -- Мой герцог, поляки! -- доложил он результаты своей разведки.

       -- Где, сколько, пешие, конные?

       -- Здесь недалеко, в основном пешие. Лошадей немного, всего с десяток, и видать, что давно некормленые. Пеших десятков примерно семь.

       Выбравшиеся в поисках съестного из кремля поляки хотя и сторожились, все равно атака рейтар стала для них полной неожиданностью. Лишь единицы попытались дать нам отпор, остальные бросились бежать и тут же попались зашедшим с тыла стрельцам Анисима. У поляков не было никаких шансов -- стрельцы стали наковальней, о который рейтарский молот разбил их разрозненное сопротивление. Улизнуть никому не удалось, за исключением одного, лошадь которого была немного лучше прочих. Пока мои бывшие подчиненные, разозленные видом разоренной Москвы, рубили угодивших им в руки врагов, я погнал своего коня за убегавшим шляхтичем. Будь его лошадь в лучшей форме -- он легко ушел бы от моего довольно тяжелого мерина, но бескормица сделала свое дело, и я понемногу его догнал.

       Поняв, что уйти не удастся, шляхтич развернулся мне навстречу и, выхватив саблю, попытался атаковать. Ну уж дудки, рубиться со шляхтичами дураков нет, и я в ответ выхватил пистолет и разрядил его в своего противника. Расстояние плевое, я с такого не промахнусь даже пьяным, кремень исправно высекает искру, и поляк, не поняв еще, что умер, уронив на землю саблю, упал следом. Спешившись, я подошел к поверженному противнику. Точно убит, живые так неестественно не лежат. Сам виноват, нечего было хвататься за свою карабеллу, может, и пожил бы еще. Сабля, кстати, весьма недурна, как и прочее снаряжение. Ну, где черти Казимира носят? Я что, сам должен трупы раздевать, что ли, все же имперскому князю такое невместно. Хотя кому легко...

       -- Ну, чего ты возишься, раздевай давай ляха, -- услышал я голос за спиной.

       Медленно обернулся -- и увидел, как за мною наблюдают два казака. Один лет тридцати, крепкий усач, держал меня на прицеле своего самопала и при этом паскудно улыбался. Другой почти мальчишка лет четырнадцати, вооружен только легким ятаганом в руке.

       -- Раздевай, раздевай, чего спишь, да складывай аккуратно, и свое можешь рядом положить, оно тебе уже не понадобится.

       Вот же пропасть! Ну, какой черт понес меня за этим проклятым шляхтичем! Однако делать нечего, казак не шутит и еще застрелит, чего доброго, надо подчиняться и тянуть время -- авось, мои сообразят, что герцога потеряли, туды их в качель.

       Медленно обдираю покойника и складываю дорогое убранство рядом. Алчность заставила казака подвинуться ближе и внимательно рассматривать трофеи. Бдительности он, впрочем, не терял и держался настороженно.

       -- Дозволь, казак, нож вынуть, -- попросил я его, -- уж больно у ляха перстень на руке хорош, жаль бросать, а так не сниму.

       -- Перстень, говоришь, нет, давай я сам, а ты, Мишка, держи его на прицеле, -- отозвался он и передал самопал мальчишке.

       А вот это ошибка, потому что едва казак развернулся, в лицо ему полетела горсть земли, и следом кулак в зубы. Казачонок пытался что-то сделать, но между нами его старший товарищ, а я, добавив тому ногой в пах, сбил их обоих с ног и обезоружил выхваченной шпагой.