Школа хороших матерей - Джессамин Чан

* * *

На ужин в День благодарения в обеденном зале зажгли свечи. Исполнительный директор миз Найт проходит между столов, пожимает матерям руки, сдавливает локти, спрашивает у матерей имена и провинности.

— Вам нравится программа? — спрашивает миз Найт. — Привыкли уже? Куклы — невероятные, правда?

Когда все рассаживаются, миз Найт берет микрофон и просит матерей помолчать минуту, подумать о своих детях, которых сейчас нет с ними.

Матерям не нравится такой подарок. Будто они не знают, где они находятся и где должны находиться. От праздничных украшений им только становится хуже, уж лучше бы школа ничего не делала, думают они. Подсвечники стоят нетвердо, они сделаны из дешевого пластика. На каждом столе декоративная миска с миниатюрными тыквами — матерей предупредили, чтобы они не пользовались ими как оружием. На стенах висят бумажные гирлянды в честь первых поселенцев и индеек. Им подали сухую, почти неприправленную индейку с мучнистой начинкой и водянистым бататом. Разговор переходит от болей телесных к семейным традициям, к тому, что они готовили своим детям, где живут дети. У Фриды, у матери-подростка, у Бет и Робин дети остались со вторым родителем или с родственниками. Остальные дочери на попечении приемных семей.

Линда беспокоится — не останутся ли ее дети голодными.

— Вы не знаете тех, кто соглашается на временное попечение, — говорит она. — Люди делают это ради денег. — Она не знает, где живут приемные родители ее детей, не знает, сколько еще детей на попечении этой семьи, не дерутся ли ее дети с теми, другими, не дерутся ли в школе. Что касается воскресных звонков, то ей придется каждую неделю выбирать кого-то одного. Как к этому отнесутся остальные дети? Она просила социального работника разместить ее детей с испаноговорящими родителями. Она хотела, чтобы всех шестерых взяла одна семья. Чтобы те, которые постарше, заботились о малышах.

Бет рассказывает Линде о лесбийской паре, которая живет рядом с ней в Маунт-Эйри, они берут детей со специальными потребностями.

— Они — хорошие приемные родители, — говорит Бет.

— Бесполезно, — отвечает Линда. — Бес-полезно.

Фрида думает о деньгах. Частных школах и летних лагерях. Об уроках музыки и учителях. О путешествиях за границу. Обо всем том, что давали ей родители. Чем больше она слышит о бедности, тем сильнее ей хочется вырастить Гарриет в роскоши.

Миз Найт просит матерей встать и воздать благодарения. Первые матери, которые делают это, выглядят застенчиво. Одна мать благодарит Бога. Другая — Америку.

Родители Фриды сейчас, вероятно, находятся в доме ее дядюшки и тетушки в Берр-Ридже. Там соберется не меньше двадцати родственников. Фрида — старшая из всех двоюродных с материнской стороны, любимая внучка покойной бабушки. Она умоляла родителей не говорить про нее остальной семье, но мать, вероятно, нарушила обещание и рассказала одной сестре, которая рассказала трем другим, которые рассказали своим детям. Дядюшки и тетушки будут во всем винить ее родителей. Или ее степень по свободным искусствам. Или то, что она не окончила магистратуру, или то, что она не рожала до тридцати семи лет. Или то, что она вышла за европейца, и вообще, что это за имя такое — Гаст. Ей не следовало выходить за красивого мужчину. Красивым мужчинам нельзя доверять. Она жила слишком далеко от дома. Если бы она переехала домой, то родители помогали бы ей с ребенком. Проблема в тех решениях, которые принимала Фрида. Дядюшки и тетушки скажут своим детям: «Если ты когда-нибудь сделаешь что-либо подобное, я брошусь в реку».

Забывшись в своих самобичеваниях дочери из эмигрантской семьи, она не замечает, когда миз Найт подходит к их столику. Миз Найт передает микрофон Линде, которая благодарит школу.

— Всех вас. Мои новые сестры. Вы прекрасны. Все вы.

Микрофон передается из рук в руки. Благодарности за еду, за крышу над головой, за второй шанс.

Мать-подросток не отрывает глаз от тарелки. Она весь вечер молчала, ее занимает только клюквенный соус. Она просит, чтобы ее оставили в покое. Как-нибудь в другой раз. Но миз Найт не устрашить, она сует микрофон в руку матери-подростка.

— Дама, уберите этот микрофон от моего лица. Разве не достаточно всех этих долбаных правил?

— Мерил, следите за языком! Еще один такой проступок, и вы отправитесь на несколько недель в разговорный кружок.

Мать-подросток берет микрофон и говорит:

— Я благодарю за правду.

Она передает микрофон Фриде, та медлит, смотрит на Лукрецию — не подаст ли она какого знака. Лукреция изображает пальцами сердечко.

— Я благодарю за Эммануэль, — говорит Фрида, благодарная Лукреции за подсказку. — За мою куклу. Я имею в виду мою дочь. Мою драгоценную красавицу дочку.

За следующим столом одновременно встают три белые матери средних лет. Они передают микрофон друг другу после каждого сказанного ими предложения. Они благодарят миз Найт. Науку, прогресс. Инструкторов. Лукреция говорит Фриде, чтобы та обратила внимание на то, как улыбается им миз Найт. Может быть, эта троица и не матери вовсе, говорит Лукреция. Может, они работают на штат. Может, они кроты. Кто-то говорит: хорошо бы закидать их булочками. Но они не успевают воплотить эту идею в жизнь — вспышка пламени прерывает жополизные благодарности. Помещение наполняется запахом горящей пластмассы.

* * *

Допрашивают матерей, сидевших за столом, на котором вспыхнуло пламя. Просматривают записи с видеокамер. Хотя никто не может доказать, что пожар был рукотворный, или увидеть, кто перевернул свечу, на следующее утро появляются десятки новых охранников.

Новый охранник обеденного зала — моложавый краснолицый блондин с мягким, пухлым телом пьяницы. Сегодня их пятый день в мире женщин, и даже Линда, которая заявляет, что этот охранник самый белый из всех белых людей, каких она встречала, поглядывает на него кокетливым взглядом.

Матери немного разгибают спины. Они хихикают, заливаются румянцем, показывают пальцами, охранник столовой никак не реагирует. Вполне естественно, думает Фрида, что охранника ничуть не привлекают две сотни женщин, которые жестоко обходились со своими детьми.

Сегодня черная пятница[11], и матери брюзгливы и беспокойны. Им бы поспать допоздна, доесть вчерашние остатки, потратить деньги, которых у них нет.

Лукреция говорит, что им следует устроить какую-нибудь новую заварушку. Пусть им пришлют еще охранников.

— Год — большой срок, — говорит она. Кто знает, когда начнется совместное обучение и будет ли оно происходить так, как обещала миз Найт во время своего вступительного слова. Им ведь все равно не позволят заводить шашни с этими отцами.

— Словно ярлыка «плохой отец» недостаточно, чтобы у тебя пропала вся смазка, — говорит Лукреция, показывая рукой, как раскрывается и закрывается бутон цветка.

Кто-нибудь мог бы затопить туалет