Неизвестный М.Е. Салтыков (Н. Щедрин). Воспоминания, письма, стихи - Евгения Нахимовна Строганова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Унковская оставила также стихотворение, посвященное писателю, – «Я хоронила Щедрина. На 60-летнюю годовщину смерти (1889–1949)»:
Конец апреля; ранняя весна;
На кладбище березка распускалась,
Когда я хоронила Щедрина —
Он кончил жизнь, природа пробуждалась.
Со мною вместе вся культурная страна
С сатириком великим расставалась.
Был ясный и безоблачный денек,
На небе солнце яркое светило,
Когда Щедрин навеки в землю лег,
Где рядом с ним Тургенева могила.
Он завещал перед кончиною своим
Быть погребенным по соседству с ним.
Толпа народу. Тягостный момент,
Когда в могилу гроб мы опускали,
И речь Плеханов, молодой студент,
Так говорил, что близкие рыдали.
И сразу выросла гора венков,
Лишь только скрылся в землю Салтыков.
С той смерти шесть прошло десятков лет;
Нет Щедрина, но есть произведенья.
В стране у нас давно царизма нет,
И войны были, и победы, и сраженья.
Все то, о чем Щедрин лишь мог мечтать,
То нам пришлось на деле увидать.
Но не забыт писатель тот у нас
И яркие в произведеньях краски,
Когда свою сатиру, как рассказ,
Умел в забавные одеть он маски.
Всю жизнь своим талантливым пером
Боролся стойко с современным злом.
Преследовал жестокость, алчность, гнет,
Стоял за правду и смотрел вперед
С надеждою в грядущие он годы,
И верил твердо в русский наш народ,
Что он добьется сам своей свободы:
Со временем ее своим упорством обретет.
Но, к сожаленью, не дожил Щедрин
До тех времен, когда пришла свобода,
Когда стоит советский гражданин
У власти сам из своего народа
И депутату каждому из нас препятствий нет
Прийти в Верховный Государственный Совет[360].
В этом идеологически выдержанном стихотворении Унковская отходит от исторической достоверности: день похорон не был «ясным и безоблачным»; Г. В. Плеханов говорил речь на похоронах Некрасова в 1877 г., а с 1880 г. находился в эмиграции, поэтому не мог быть на похоронах Салтыкова. Воспоминания Унковской отличаются теми же неточностями, что и ее стихи. К тому же С. А. Макашин, опубликовавший текст, подверг его значительной редакторской правке. Это и делает необходимым обращение к оригиналу воспоминаний Унковской. Впервые она записала их в 1926 г., а в 1933 г. по просьбе Макашина дополнила свой первоначальный набросок. Новую редакцию воспоминаний показала брату и сестре – Михаилу Алексеевичу и Зинаиде Алексеевне Унковским, которые предложили ряд изменений и уточнений. По словам Макашина, в результате этого «возникла третья редакция воспоминаний», которую он и включил в свод мемуаров о Салтыкове в серии «Литературные мемуары». Мы публикуем первый вариант воспоминаний, написанный в 1926 г.
Биографические сведения о втором мемуаристе – Михаиле Алексеевиче Унковском (1867–1942) крайне скудны. Известно, что он получил юридическое образование, служил в Министерстве земледелия и государственных имуществ, был автором нескольких юридических публикаций[361]. Как мемуарист Унковский в меньшей степени, чем его сестра, склонен к сочинению фактов и к вольным интерпретациям, хотя в целом его манера столь же ангажирована. Заметим, что он не обладал литературным даром и слог его весьма тяжеловесен, однако многие сообщенные им факты не встречаются в других источниках. Мы публикуем только один из четырех мемуарных фрагментов Унковского, хранящихся в архиве Макашина, – «Воспоминания о М. Е. Салтыкове», в котором в той или иной степени использованы материалы двух других – «Семья М. Е. Салтыкова и отношения его к семье» и «Характер М. Е. Салтыкова». В сочинении же «Положительные идеалы и сокровенные взгляды М. Е. Салтыкова» Унковский без каких-либо отсылок к источникам «реконструирует» взгляды писателя на существующий общественный строй и государственные институты, на революцию и ее деятелей, на религию и церковь и т. д. Эти взгляды в его изложении носят самый радикальный характер, что вполне отвечало духу 1930-х гг.
Тексты воспоминаний печатаются без исправлений авторского стиля, но с соблюдением современной орфографии и пунктуации. Отмечены и все пропуски в тексте: утраченные страницы, не прочитанные машинисткой и не восстановленные автором слова, опечатки и ошибки.
Мои воспоминания о Михаиле Евграфовиче Салтыкове-Щедрине
С. А. Унковская
Когда я была еще совсем маленькой девочкой (7–8 лет), у моего отца собирались по пятницам почти все литераторы семидесятых и восьмидесятых годов. Несмотря на то что я была еще слишком мала, чтобы сознательно отнестись к знаменитым пятницам, но образ или облик каждого из них чрезвычайно живо сохраняется до сей поры в моей памяти, хотя пятьдесят с лишком лет жизни уже отделяют меня от далекого прошлого.
Самые близкие друзья моего отца, как Некрасов, Салтыков-Щедрин, Горбунов, Плещеев, более сохранились в моей памяти как постоянные посетители наших пятниц. Был даже такой приятель отца, Европеус, один из пострадавших декабристов[362], которого мы, дети, так и называли пятницей, т‹ак› к‹ак› он до конца дней своих ходил исключительно по пятницам. Другие, которые ходили реже, как Островский, Григорович, Тургенев, Михайловский, Гаршин, художник Ге, менее сохранились в моей памяти. Был и такой знаменитый Логин Федоров‹вич› Пантелеев, которого мы, дети, называли Гермес, посланник богов, так как он ходил со всевозможными поручениями, записками от одного писателя к другому. Этот же посланник явился к нам в тот роковой вечер, когда писатель Гаршин покончил самоубийством, бросившись с 3-го этажа лестницы. Я помню, как это известие поразило нас, так как Гаршина мне часто случалось видеть в семье педагога Герда.
Ни один из писателей и друзей моего отца не был мне так близок, как Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин, о нем у меня сохранились самые яркие воспоминания, так как я росла и училась вместе с его детьми, и дочь его Лиза[363] была моей ближайшей подругой и сверстницей. Меня еще совсем маленькую, лет 6 или 7, привозили в карете на весь день к Салтыковым, и я до самого вечера играла там с детьми. Мы жили в то время в Петербурге на Литейном проспекте в двух кварталах от Салтыковых, которые тоже жили на Литейном, но ближе к Невскому. Как сейчас вижу я квартиру Салтыковых в доме Красовских[364]: небольшая
