Заключенный №1. Несломленный Ходорковский - Вера Челищева

Настя училась в обычной специализированной школе. Ни насмешек, ни обзываний – ничего. Всегда – поддержка со стороны педагогов и одноклассников. Все вместе порой даже садились в классе и вместо урока читали статьи о ее отце.

– Настина школа даже держала оборону, – вспоминая, с азартом говорит Инна. – Педагогический состав не пустил сотрудников прокуратуры, помните?..

Я киваю. Известный приход сотрудников центрального аппарата ФСБ в Настину школу был, напомню, одним из многочисленных сигналов Ходорковскому: «уезжай»…

У близнецов тоже в школе все было нормально. Только один раз пожаловались маме, что на переменах на них ходят смотреть ученики других классов: «Вот эти Ходорковские, смотрите». «Как в обезьянник ходят смотреть», – сетовали близнецы. «Ребят, ну не обращайте внимание. Людям интересно. Пусть смотрят, если так хочется», – говорила мама. И тема была закрыта.

Впрочем, об одном случае все же стоит рассказать.

……………..

– Мам, а чего мы не в школе-то? – спрашивали Инну близнецы в первых числах сентября 2009 года.

– Знаете… – Инна натянула улыбку на лицо и пыталась говорить как можно спокойней. – Знаете, ребят, такое количество школ, что… что я просто не могу выбрать. Подождите еще чуть-чуть, хорошо?

Инна лгала, не лукавила, не недоговаривала, а именно лгала. Потому что не знала, как сказать 10-летним Илье и Глебу, что в школу, где обещали их взять, не берут. Из-за фамилии.

И теперь, когда близнецы, так ничего и не поняв, ушли в свою комнату, она повернулась к окну и снова судорожно начала думать – что делать…

Еще три месяца назад со школой близнецов все было отлично. Они оканчивали третий класс немецкой спецшколы на Арбате. В пяти минутах ходьбы Инна с детьми снимала квартиру. Все было здорово, кроме одного «но». На второй год жизни в Москве у нее опять начались проблемы со здоровьем. Она задыхалась, по ночам не могла уснуть. У нее обнаружили астму. В их квартиру на Арбате то и дело приезжала скорая. А врачи – они тоже пугать любят – с каждым приездом сообщали ей о новом букете обнаруженных у нее болячек. «Вам нужно то-то, то-то и то-то», – и писали ей рецепты… И в какой-то момент в несвойственной ей манере Инна сорвется: «Так, вы приехали, сделали мне укол, уехали. Больше от вас ничего не требуется». «Но Вы понимаете, у вас то-то и то-то…» – продолжали врачи. «Уваливайте отсюда…» Она жила на уколах. Врачи приезжали, ей на время становилось лучше, а потом «опять заклинивало». В общем, ближе к окончанию летних каникул она приняла твердое решение – возвращаться в область, где ей будет легче. Да, процесс реанимации себя, детей, который она так ловко придумала в городе, теперь летел в тартарары. Мальчишки теряли хорошую школу, язык… Но решение она приняла – если останется, то окончательно согнется, что будет уже плохо для всех…

Они сняли дом в Истринском районе. Школ – немного, выбрали более-менее нормальную, близнецы успешно прошли тест и торжественно были зачислены в четвертый класс. Про их фамилию, конечно, знали, директриса, милая женщина, вошла в положение, прониклась ситуацией и даже три часа разговаривала с Инной, советуя мамочке не беспокоиться: «Детей выучим. И даже немку возьмем, чтоб не теряли язык»…

На этом и разошлись, договорившись, что документы из старой школы Инна подвезет в первый день занятий – 1 сентября.

А за два дня до события, 29 августа, на мобильный Инне раздался звонок с какого-то непонятного номера. Телефон директрисы высветился бы… Представившись психологом из новой школы, собеседник железным голосом проговорил: «У нас только что прошел педсовет, который общим голосованием пришел к выводу, что ваши дети не могут быть зачислены в нашу школу. По причине вашей фамилии».

От неожиданности Инна опустилась с трубкой в руках на стул. На дворе было 29 августа. Близнецов не было ни в старой школе, ни в новой. Их документы у нее на руках.

– Я даже не успела этому психологу задать вопрос: «Подождите, но так вообще не де-ла-ют… Что происходит?» Но ни «что происходит», ничего вообще психолог не ответила и просто бросила трубку. Директриса на звонки не отвечала…

В панике она начала обзванивать школы: «У меня дети на улице. Мы не зачислены ни в какую школу. Наша фамилия Ходорковские…» – сразу докладывала Инна. Следовали отказы. Теперь она уже стала не звонить, она обегала школы, докладывая то же самое: «Здравствуйте, у меня дети на улице. Мы не зачислены ни в какую школу. Наша фамилия Ходорковские…» – и обрисовывала ситуацию последних дней. Двери закрывались одна за другой…

У нее было шоковое состояние. Еще немного – и очередного нервного срыва было бы не миновать. Что делать?

То ли так сработал материнский инстинкт («идут в атаку уже на детей»), то ли что-то еще, но Инна действовала, как никогда еще не действовала. «Я просто как терминатор увидела цель и била по ней», – вспоминает она теперь. Она обзванивала РОНО и департаменты образования, она звонила всем подряд, чьи контакты ей помогали доставать знакомые… Но Илья и Глеб по-прежнему были дома, а на календаре уже было 5, 6, 7 сентября…

Наверное, у каждого из нас в жизни бывают такие ситуации, что, испробовав все варианты и не добившись ничего, мы решаемся попробовать самый последний вариант, который как бы оставили про запас, надеясь, что прибегнуть к нему не придется… В общем, Инна позвонила Суркову. И единственный, кто ей помог, был Сурков.

– Мы же все-таки жили когда-то бок о бок на Успенке. Он быстро среагировал. И 11 сентября близнецы уже сидели за партами в новой школе. – Понимаете, – у Инны в глазах смешение удивления и радости.

Инна позвонила Суркову. И он единственный, кто ей помог.

– Причем все, кто знал об этом, были в шоке. Никто не понимал, при чем здесь дети. В итоге все устаканилось. Слава потом перезвонил: «Инн, все? Вы в школе?» Я говорю: «Да, Слав, мы в школе, все нормально. Совершенно молодец, четко сработал. Спасибо». «Ну, слава богу. Я закрываю тему?» «Закрывай».

А Илья и Глеб даже не поняли, что произошло…

Глава 27

Быстрым бегом от хандры…

– Все в нашей семье очень боятся подорвать его состояние в тюрьме, – говорит мне один из близких Ходорковского, но просит не называть его имя. – Да, он так замечательно держится эти годы. Да, в письмах всегда заверяет, что все хорошо, все нормально, все в порядке.

Но мы все равно стараемся не грузить его нашими проблемами. Зачем? Это может только навредить. Да и по поводу нас ему не нужно беспокоиться. У нас в целом все в порядке… Мы смотрим на то, как он себя ведет, и сами не сдаемся…

Ведет себя Ходорковский действительно так, что всех поражает. Но и его порой посещает апатия. Живой же человек…

Что делать, когда депрессия, хандра обуревают нас? Когда тоска принимается грызть сердце? Что мы делаем с запрятанным вглубь отчаянием? Правильно. Мы бежим, прячемся за хороводом будней, обстоятельств, быта…

Как можно убежать от этого в тюрьме? Никак. Хоть раз дашь тоске завладеть тобой, считай, пропал. В тюрьме в этом плане все жестче: или ломаешься, или нет. Восемью годами лагерей Ходорковский доказал: не сломаться можно. Как бы трудно и мучительно ни было.

По идее, запас терпения, какой бы большой он у него ни был, у Ходорковского должен был закончиться. Ну, просто потому что невозможно так. И самый смелый, по идее, должен сорваться. Сначала первый приговор, потом второй приговор… С человеком в этих условиях должно что-то происходить… Движение души, колебания, сомнения в правильности выбранной позиции…

Да, апатия, да, иногда депрессии – они у него будут. Но он проделал над собой огромную работу, установил строгую самодисциплину – не поддаваться эмоциям, иначе пропадешь. Он запретил упадническому настроению навещать его, лезть в голову плохим мыслям. Вот просто так – повесил замок, и все. Иначе пропадешь…

Да, апатия, да, иногда депрессии – они у него будут. Но он проделал над собой огромную работу, установил строгую самодисциплину – не поддаваться эмоциям, иначе пропадешь.

Его спасала работа. Он работал запоем. В колонии – все свободное от швейных мастерских время. В СИЗО – все свободное от судебных заседаний время. Читал материалы дела, скрупулезно изучая каждую деталь и каждый абзац обвинения. Часто удивленно поднимал брови – от «знакомства» с тем или иным аспектом обвинения, всегда нестандартным и противоречащим элементарному здравому смыслу… Так что к моменту прихода адвокатов у него уже были готовы испещренные этими нестыковками листы со своими комментариями, бесчисленными вопросами, пояснениями и прочими разъяснениями к ним. Объяснялось, в чем конкретно нестыковка.

«В начале абзаца говорится, что «Ходорковский как руководитель ОПГ…», в конце того же абзаца «Ходорковский как глава НК ЮКОС…». Так кто же Ходорковский?..» – отмечал он карандашом на листке, который потом передавал адвокатам для дальнейшей работы. – «Нефть похищалась путем перевода на баланс». А вот это уже бред…» и т. д.