Твой восемнадцатый век - Натан Эйдельман
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Щербатову было что прятать, было кого опасаться… За полгода до его кончины на столе Екатерины II лежал экземпляр книги, только что вышедшей без имени автора. Название с виду обыкновенное: «Путешествие из Петербурга в Москву». Многие в ту пору старались описать дорогу между двумя главными городами России. Сегодня от Петербурга до Москвы поезд идет всего несколько часов, пассажиры едва успевают выспаться. В прежние же времена, до того, как проложили железную дорогу, из Петербурга в Москву добирались за трое суток, а если не торопились, то много дольше. Через каждые 25–30 верст на дороге стояла станция — маленький домик, где путешественник мог передохнуть, сменить лошадей.
От Петербурга до Москвы 650 верст, двадцать пять станций.
В книге, которую открыла царица, было двадцать пять глав: путешественник рассказывал, что он видел, кого встречал на каждой станции.
Проехала Екатерина II по книжке несколько станций, то есть прочитала несколько глав, и насторожилась. Затем приказала обязательно узнать, кто эту книгу написал. И продолжила чтение.
ЧТО ВСТРЕВОЖИЛО ЦАРИЦУ?Время было жаркое. Посмотрел путешественник на часы: полдень только что миновал. День отдыха, воскресенье, но около дороги пашет крестьянин, хорошо пашет, старается, сразу видно: на себя работает, а не на барина.
— Бог в помощь, — сказал путешественник (то есть сам автор книги).
— Спасибо, барин, — ответил пахарь.
— Разве тебе во всю неделю нет времени работать, что ты и воскресенье не пропускаешь, да еще в самую жару?
— В неделе-то шесть дней, а мы шесть раз в неделю по приказу своего барина трудимся на господском поле. Да еще по вечерам возим из лесу сено на господский двор.
— Велика ли у тебя семья?
— Три сына и три дочки.
— Как же ты их кормишь, если только один день имеешь свободным?
— Не один день — еще ночь наша. Иначе с голоду умрем.
— Так ли хорошо ты работаешь на господина, как на своем поле?
— Нет, барин, грешно бы было так же работать. У него сто рук для одного рта, а у меня две руки — для семи ртов.
И тут царица наткнулась на строчки, которые позже, много лет спустя, станут очень знамениты:
«Страшись, помещик жестокосердый, на челе каждого из твоих крестьян вижу твое осуждение».
Полиция по всему Петербургу ищет, кто посмел написать такую книгу.
Скоро узнали и во дворец донесли: автор — господин Радищев. Екатерина тут же вспомнила старого знакомого, который молодым пажом встречал ее и провожал, подавал еду, книги.
Двадцать пять глав, двадцать пять историй. В одной описывалось, как продавали крестьян и «ужасный молот испускал тупой свой звук»: в большом зале для торговли специальный служитель должен громко стукнуть молотком в тот миг, когда совершается покупка… В другой главе — барин, кормящий мужиков, будто свиней, из корыта, и только один раз в день.
В третьей — плачут родители, жена, дети крестьянина, отданного в солдаты: служба его в армии продлится двадцать пять лет… Только один крестьянин радуется, что будет солдатом: хозяин так над ним издевался, что четверть века маршировать, ружье носить — куда приятнее!
И вот еще одна станция, еще рассказ, может быть, самый страшный. Молодой крестьянин любил девушку, собирался жениться, но перед самой свадьбой сыновья помещика попытались отнять невесту. Парень не стерпел и крепко избил обидчиков. Явился барин, по его приказу начали молодого крестьянина немилосердно сечь — он все стерпел, ни разу не застонал, не вскрикнул. Тогда на его глазах принялись бить старого отца и снова попытались похитить невесту. Крестьянин стал вырываться. Тут собралась вся деревня. Мужики просили барина и его сыновей угомониться. В ответ помещик еще сильнее стал браниться и бил тростью кого попало. Наконец, крестьяне не вытерпели: схватили и убили своих мучителей.
Что же дальше?
Как ни просил некий добрый, благородный судья оправдать этих мужиков, все напрасно! И жениха, и невесту, и родню их, и почти всю деревню ожидали кнут и каторга.
Ни царица, ни губернатор не пожелали простить «невинных убийц».
Екатерину II заинтересовало, в чем причина такого отношения помещика Радищева к другим помещикам?
Царица не могла найти удовлетворительного ответа и высказала предположение, что Радищев просто хочет прославиться, стать знаменитым писателем!
Она не могла понять, как это вдруг богатый, образованный человек, отец четверых детей пишет опасные, запретные вещи, да еще угрожает, называет «жестокосердными» самых важных людей страны?
Познакомившись с мыслью Радищева о желательном освобождении крестьян, Екатерина снова отвечает ему на полях: «Никто не послушает!»
Она перелистывает еще несколько страниц и уж приходит в страшную ярость.
«УЖЕ ВРЕМЯ…»Путешественник спит, и ему снится справедливый царь, который стремится к добру, не дает в обиду бедняков.
Проснулся автор и смеется над своим глупым сном. Разве бывал на свете хоть один царь, который бы добровольно уступил что-нибудь из своей власти, который заступился бы за крестьян перед вельможами и помещиками?
«Колокол ударяет. И се пагубы зверство разливается быстротечно. Мы узрим окрест нас меч и отраву. Смерть и пожигание нам будет посул за нашу суровость и бесчеловечие… Гибель возносится горе постепенно, и опасность уже вращается над главами нашими. Уже время вознесши кому, ждет часа удобности, и первый льстец или любитель человечества возникши на побуждение нескольких ускорит его мах. Блюдитеся».
Таких строк царица Екатерина никогда не читала, она даже вообразить не могла, чтобы ее подданный осмелился такое написать! Разве только Емельян Пугачев?
Пугачев, однако, был мужик, неграмотный, а Радищев — дворянин, грамотный. И царица гневно записывает: «Бунтовщик хуже Пугачева!»
У императрицы еще несколько версий, объясняющих поступок Радищева.
Во-первых, что он сумасшедший; во-вторых, было предположено, будто писатель сердится оттого, что прежде, когда был пажом, жил во дворце, а теперь его туда не пускают.
Издан приказ об аресте книги и аресте автора. Пришли полицейские, велят Александру Николаевичу идти с ними. Дети остались совсем одни: мать незадолго перед тем потеряли.
Радищева посадили в крепость и вскоре объявили приговор: смертная казнь!
Каждое утро Радищев просыпался, думал, что начался последний день его жизни: вот-вот откроется дверь и прикажут идти к виселице или под топор. Однако царица все же не решилась казнить своего врага. Возможно, боялась сделать из него мученика и тем упрочить славу и память…
И вот осенним днем, в цепях, вывели узника из крепости, посадили в тюремную карету и объявили, что его отправляют в Сибирь сроком на десять лет. Ехать же до места ссылки 7000 верст.
«Путешествие из Петербурга в Москву» Екатерина II приказала отнимать, у кого бы оно ни нашлось, и тут же сжигать.
Зато отныне платили большие деньги, чтобы хоть полистать страшную книгу, которая так разгневала императрицу, и снять с нее копию. Сорок лет спустя Пушкин добыл себе экземпляр «Путешествия из Петербурга в Москву» и отдал за него двести рублей. Сейчас, двести лет спустя, науке известно более сотни рукописных копий «Путешествия» и десятка полтора книжек…
Но это было после. А сейчас Радищева везут в Сибирь. По дороге с ним выехали проститься старенькие родители. Всего же добирался он от Петербурга до места своей ссылки больше года…
Щербатов умирает в Москве в то самое время, когда Радищева везут на восток… Судьба первого русского революционера страшна и печальна. Щербатов — совсем не революционер, сторонник старины, крепостного права… Но зато он занимал такие высокие должности, так много знает, так презрительно относится к развращенным, бесчестным «верхам», что говорит вещи опасные, о которых если б царица знала, то уж приняла бы свои меры, как с Радищевым…
Еще на службе, а потом в отставке князь, кроме явных, регулярно выходящих томов древнерусской истории, готовил полускрытые от публики труды и материалы о Петре Великом, а вдобавок — историю своего времени!
Среди сохранившихся бумаг Щербатова, даже в тех манускриптах, что перешли потом в Эрмитажную библиотеку, попадаются любопытнейшие записи, фрагменты, анекдоты — живые бытовые черточки, детали, через которые неожиданно проступает потаенная, запретная «большая история».
Так, 27 августа 1769 года князь записывает по-французски: «Находясь в Царском селе, Ее Величество рассказала мне, что супруга царя Ивана Алексеевича была столь недовольна своими дочерьми, принцессами Екатериной и Анной, что перед смертью прокляла их вместе со всем потомством до четвертого колена; <императрица Екатерина II> прибавила, что давно знала этот анекдот, но что о том же ей рассказала и графиня Анна Карловна Воронцова, что находилась тогда в Царском селе». На другой день, 29 августа 1769 года, Щербатов, продолжая свои записи, воспроизводит застольный рассказ графини Румянцевой о смерти своего деда Артамона Сергеевича Матвеева. «Петр Великий внезапно велел позвать ее посреди церемонии коронования императрицы Екатерины <I> — она приблизилась, император же стоял на четвертой ступеньке лестницы, именуемой Красной. Он сказал: «Именно здесь твой дед был схвачен стрельцами и сброшен вниз».
