Буржуа - Вернер Зомбарт

В тесной связи с такого рода склонностями стоит — что можно с одинаковым правом рассматривать как причину и как следствие — то слабое уважение, с которым во Франции относились к торговле и промышленности, можно уверенно сказать, до июльской монархии. Я не имею при этом в виду ни того, что богатые стремились к дворянству, ни того, что дворянство до конца XVIII столетия рассматривалось также и как социально привилегированное сословие, ни даже законодательного предписания, которым купеческое состояние лишалось прав дворянства («deroger») (такое представление было обычным и в Англии и, в сущности, ведь еще не совсем исчезло и ныне). Нет, я разумею ту оскорбительно низкую оценку торговой и коммерческой деятельности, те оскорбительно пренебрежительные отзывы о ее социальной ценности, которые мы в такой ярко выраженной форме вплоть до XVIII столетия встречаем (кроме Испании), пожалуй, только во Франции.

Если хороший знаток характеризует настроение верхних общественных слоев Франции в XVI столетии словами: «Если есть на свете презрение, то оно относится к купцу» («s'il a mepris au monde, il est sur ie marchand» (196), то это уже не было бы применимо относительно Англии того времени (в то время как для Германии, как мы еще увидим, это могло бы иметь применение); заявление же, подобное заявлению Монтескье (и оно не является единичным), в середине XVIII столетия было бы немыслимо даже в Германии того времени: «Все погибнет, если выгодная профессия финансиста обещает стать еще и уважаемой профессией. Тогда отвращение охватит все другие сословия, честь потеряет все свое значение, медленные и естественные способы выдвинуться не будут применимы и правительство будет потрясено в своих коренных основах» (197).

Что в Германии капиталистических дух начал развиваться и распространяться в эпоху Фуггеров (а может быть, кое-где уже и раньше), это мы не можем подвергнуть сомнению. Главным образом мы наблюдаем здесь отважное предпринимательство, которое наряду с осторожной купеческой торговлей и «закладничеством» составляет характерную черту того времени.

Но я хотел бы предостеречь от переоценки, хотел бы совершенно прогнать представление, будто капиталистический дух в Германии даже в XVI столетии достиг такой высокой степени и широты развития, которая бы допускала хотя бы отдаленнейшее сравнение со степенью развития капитализма, например, в итальянских городах уже в XIV столетии.

То, в чем мы должны отдать себе отчет, чтобы правильно судить о состоянии капиталистического духа в Германии, скажем, в XVI столетии (когда, по общему признанию, его развитие достигло зенита), — это главным образом следующее.

1. Всегда могли существовать совершенно единичные случаи, в которых проявлялась капиталистическая природа. «Общественное мнение», интеллигенция, передовые умы в своих суждениях согласно и притом категорически отвергают всякое проявление нового духа. То, как Лютер отзывается о «фуггерстве»62, доказывает это так же, как и заявления таких людей, как Ульрих фон Гуттен и Эразм Роттердамский (198). Но эти воззрения вовсе не ограничиваются кругом дворянства и ученых. Они были вполне народными. Себастьян Франк перевел сочинение Эразма (199), и перевод имел большой успех. Трактар Цицерона «Об обязанностях», в котором он делает известные заявления о низкой ценности «торговли» (в смысле барышничества), стал в этом столетии родом настольной книги благодаря огромному распространению многочисленных его переводов (200). Все это позволяет заключить о том, что капиталистическое мышление и оценка оставались еще только на поверхности немецкой народной души.

2. Но могут полагать, что та резкая критика, которой современники подвергают капитализм, есть как раз доказательство того, что он быстро достиг сильного расцвета. Это до известной степени правильно. И если обращать внимание только на размеры предприятий, высоту цен, силу многополистических тенденций, то степень развития капитализма в Германии в то время была сравнительно высокая. Но следует помнить, что капиталистический дух имеет еще многие другие составные части и они-то в то время у нас достигли только скудного расцвета. Я имею в виду все то, что мы назвали отчетностью. Как слабо она была развита в Германии в XVI столетии, этому я уже привел несколько свидетельств. Я на-понимаю о деловых книгах, как у Отто Руланда (XV столетие), о деловых отчетах, как у Лукаса Рема (XVI столетие), которые все не выдерживают никакого сравнения с подобными же памятниками итальянского духа XIV и XV столетий. Отчетность не пропадает. Однако как слабо она была развита в Германии еще в XVIII столетии в сравнении с вошедшими в обычай приемами английской и голландской деловой жизни, я уже указывал.

3. Во всяком случае, этот «пышный расцвет» капиталистического духа в XVI столетии (если уж говорить о таковом) был кратковременным. Еще в течение XVI столетия в Германии начинается тот процесс феодализации, с которым мы уже ознакомились в Италии, и совершенно всасывает важнейшие семьи предпринимателей. Новые же поколения буржуа имеются в течение следующих двух столетий только в очень ограниченном количестве, и их имущества имеют очень скромные размеры. Только в XVIII столетии начинается более оживленная промышленная и коммерческая жизнь, которая потом снова еще раз ослабевает к началу XIX столетия. Можно без преувеличения сказать, что настоящий новый расцвет капиталистического духа в Германии начинается только с 1850 г.

Что в настоящее время Германия борется с Соединенными Штатами за венец высшего совершенства капиталистического духа, это никем не оспариваемый факт. Если хотеть поэтому познать своеобразие современного предпринимательства в Германии, то нужно только прочесть то описание, которое в 13-й главе я даю о сущности современного экономического человека вообще: немецкий предприниматель представляет собою ныне (наряду или, скажем, вслед за американцем) самый чистый тип этой человеческой разновидности. Что его, быть может, отличает от других также современных типов (201), это:

а) его приспособляемость: наше превосходство на мировом рынке покоится в последнем счете на этой способности удовлетворять особенностям покупателей, как это бесчисленное количество раз быть установлено рассудительными наблюдателями; оно покоится также и на верной оценке специальных условий и на приспособлении к ним, когда дело идет, например, об устройстве фабрики за границей;

б) его крупный организационный талант, выражающийся в наших крупных судоходных предприятиях, крупных банках, электрических обществах, подобных которым не создает никакая другая нация, даже и американцы;

в) его отношение к науке. И это также ныне общепризнанный факт, что наши крупные отрасли промышленности — именно электрическая и химическая промышленность — обязаны своей победоносностью прежде всего полной самопожертвования заботливости о научном обосновании и проникновении в сущность производственных процессов.

В настоящий момент должно решиться отношение немецкого предпринимательства к другому комплексу наук: к наукам о хозяйстве. Дело имеет почти такой вид, как будто и здесь особенностью капиталистического предпринимателя в Германии станет понимание того, что существенной составной частью успешной предпринимательской деятельности является пропитывание своего производства научным духом. Во всяком случае, можно с уверенностью сказать, что уже ныне метод ведения дел, т. е. отчетность как предмет изучения, достиг высшего развития в немецких школах предпринимателей.

Быть может, Соединенные Провинции являются тем местом, где капиталистический дух впервые достиг полного расцвета, где он нашел равномерное по всем направлениям и до тех пор невиданное развитие и где он опять-таки впервые овладел целым народом. В XVII столетии Голландия, бесспорно, вполне образцовая страна капитализма; ей завидуют все другие нации, которые в стремлении к соревнованию с Голландией сами осуществляют величайшие напряжения; она высшая школа всех коммерческих искусств, рассадник мещанских добродетелей. Мореходный воинственный народ, но не имеющий также соперников и во всех хитростях и уловках торгашества, иногда трясущийся в дикой спекулятивной горячке (как мы сами могли установить) и затем становящийся центром международного биржевого оборота. Достаточно напомнить все эти известные факты.

Чтобы доставить читателю особенное удовольствие, я приведу здесь краткое и все же вполне исчерпывающее описание состояния делового расцвета, которого Голландия достигла в XVII в., у Ранке:

«Теперь Голландия извлекала свою пользу из продуктов всего мира. Она выступала вначале посредником между потребностями восточных и западных стран на соседних морях. Дерево и хлеб, которые давали одни, соль и вино, которые давали другие, она меняла одно на другое. Она посылала свои суда на ловлю сельдей во все северные воды: оттуда она везла их ко всем устьям текущих из южных стран рек, от Вислы и до Сены. Вверх по Рейну, Маасу и Шельде она доставляла их сама. Голландцы плавали до Кипра за шерстью, до Неаполя за шелком; теперь берега древних финикийцев должны были платить дань такому отдаленному германскому народу, до земли которого они сами вряд ли когда-либо доходили. Голландцы накопили теперь крупнейшие запасы различных предметов торговли. В их амбарах Контарини в 1610 г. нашел 100 000 мешков хорошей пшеницы и столько же ржи; а Рэли уверяет, что у них всегда было запасено 700 000 квартеров хлеба, так что они могли приходить на помощь и своим соседям в случае настоятельной нужды, конечно, не без большой выгоды — год неурожая равнялся для них семи хорошим. И они отнюдь не ограничивались тем, чтобы вновь вывезти ввезенный продукт, даже к чужому труду они охотно что-нибудь добавляли. Они ввозили около 80 000 штук сукна из Англии, но неокрашенного; они только приготовляли его к обычному употреблению и получали потом от продажи большую выгоду.