Полвека без Ивлина Во - Ивлин Во

X. Б. Вам очень удался образ девушки-спортсменки, похожей на Ингрид Бергман.

И. В. Да, неплохо получилось. И все же некоторые персонажи выглядят неубедительно. Скажем, подпольный делец. Сущая марионетка. Никогда не встречал таких. Он полностью выдуман мной.

X. Б. Спор в конце книги о ближайших и далеких перспективах придает сатире глубину: получилось смешно и в то же время волнительно.

И. В. (недоверчиво). О, вам понравилось? Уверен, что тема важная. Но тут нет моей заслуги. На самом деле «Новая Европа Скотт-Кинга» была написана очень быстро — всего за один месяц. Это значит, что три или четыре часа в день я проводил за письменным столом, а с полудня до шести обдумывал книгу. Ну, знаете, идешь гулять, что-то приходит в голову, затем возвращаешься, чтобы исправить фразу. Вещь растет, работа движется. В среднем каждое предложение переписывалось дважды. Конечно, все от руки, без диктовки, без печатанья. Просто возишься со словами, потом исправляешь их.

X. Б. Джордж Оруэлл в своем отзыве на страницах «Нью-Йорк таймс» пишет, что в «Новой Европе Скотт-Кинга» вы были беспощадно строги к Европе, в той же степени, что в повести «Незабвенная» — к Америке.

И. В. Не в равной степени. Говорилось, что я беспощаден к Америке. Вовсе нет. Я беспощаден к Европе. Она огорчает меня куда больше, чем Америка. Там гораздо больше плохого, чем здесь.

Мистер Во обожает творения Макса Бирбома. «Он великолепен», — утверждает мистер Во. Также он восторгается «Сутью дела» Грэма Грина и «Зноем дня» Элизабет Боуэн. «Замечательная писательница. Как и Вирджиния Вулф — в пределах избранного ею метода. Но та была не столь изобретательна. Боуэн многому у нее училась, хотя как писательница она сильнее».

Д. Г. Лоуренс был никудышным писателем. «С философской точки зрения, все что он написал — гнилье, — говорит мистер Во, — а как стилист он ужасен». Размазав таким образом Лоуренса по стенке, мистер Во идет дальше и без лишних слов изничтожает остатки того, что, согласно уверениям защитников Лоуренса, свидетельствует о его писательском даре, а именно: его творческую психологию. «Психология… Нет никакой психологии. Как и слова „slenderizing“ [195]. Нет такого слова. Все это сплошное надувательство».

Американские писатели? Мистер Во считает, что Томас Мёртон («Семиярусная гора») и Дж. Ф. Пауэрс («Князь тьмы») — талантливые молодые авторы. «Кристофер Ишервуд — талантливый молодой писатель, — утверждает мистер Во. — Думаю, его следует считать американским писателем».

«Лучший американский писатель, несомненно, — Эрл Стэнли Гарднер… Действительно ли я так считаю? Безусловно».

Сейчас, объясняет мистер Во, он на отдыхе. «Я очень ленивый человек. Вся моя жизнь — отпуск, время от времени прерываемый работой. Тем не менее я очень хочу написать роман о войне, в котором осмыслялась бы идея рыцарского духа».

А еще он хотел бы написать детектив. «Не как у Грэма Грина, а в духе Агаты Кристи и Эрла Стэнли Гарднера, у которых дается ключ к разгадке и ее решение. Мне нравятся произведения с напряженным действием».

X. Б. Возможно, потому что ваши книги не похожи на такие произведения и даже противоположны им?

И. В. (неспешно, лукаво). Да, полагаю, в них есть кое-какие мысли.

New York Times Book Review, 1949, March 13, p. 23

Телеинтервью Ивлина Во Джейн Хоуард

© Перевод Н. Мельников

Би-би-си, программа «Монитор», февраль 1964

Джейн Хоуард. Мистер Во, в октябре вам исполнилось шестьдесят: считаете ли вы дело вашей жизни завершенным?

Ивлин Во. Если бы! Видите ли, будь у меня любая другая профессия, мой возраст можно было бы считать пенсионным, но, когда писатели доживают до моих лет, они вынуждены писать и дальше — до самой смерти. Прежде семьдесят лет было вполне приличным сроком человеческой жизни, теперь, наверное, таким сроком будет считаться восемьдесят. Из-за этих ужасных докторов мы живем все дольше, дольше и дольше. Я отношусь к долгожительству с величайшим отвращением.

Д. X. Вы считаете, что пожилой писатель испытывает какие-то трудности в своей работе?

И. В. Сопоставляя малое с великим, если сравнивать меня с кем-либо из знаменитых романистов, таким, скажем, как Диккенс, увидим, что все его лучшие комические вещи были написаны задолго до достижения моего возраста. Редко, очень-очень редко, когда человек способен продолжить работу.

Д. X. Кажется, в «Мерзкой плоти» вы пишете: «Если бы молодость знала. Если бы старость могла»[196]. Как по-вашему, где вы находитесь сейчас как писатель в соответствии с этой формулой?

И. В. Однажды я разговаривал с первоклассным игроком в теннис (средних лет), и он сказал мне, что одни способности год от года усиливаются, другие, которыми хочешь овладеть, убывают. Ты просто не можешь приложить сверхусилие, чтобы отбить мяч, хотя и знаешь, как это сделать, — вот поэтому не сыщешь хороших игроков в теннис зрелого возраста.

Д. X. И вы полагаете, что это применимо к словесному творчеству? Я имею в виду — к поиску слов и процессу запоминания?

И. В. Думаю, мои творческие способности ничуть не хуже, чем были раньше, наоборот, возможно, несколько улучшились. Вот вам стишок, который вы могли слышать:

Хваленье Богу, что, когдаНервы сдают, плоть никуда,На слабость ума намека нетИ до семидесяти лет.[197]

Таким образом, сознание продолжает творить, но весьма специфическая способность быть забавным и изобретательным в действительности — не функция мозга, а, знаете ли, юности. Так что перед пожилым романистом встает альтернатива: либо он становится профессиональным писателем, используя приобретенные ранее навыки, — и в этом случае он способен еще несколько лет зарабатывать на жизнь, изготавливая на заказ исторические романы или что-нибудь в таком духе, причем делая это, не теряя достоинства; либо с ним происходит резкая перемена, когда его омывает свежий поток творческой энергии — бывают и такие случаи.

Д. X. Да, новая жила. Итак, когда вы оглядываетесь на свое творчество…

И. В. Вы сказали, что я тщеславный жила[198]?!

Д. X. Нет, я сказала «новая жила»: новый источник вдохновения, который человек может открыть в себе.

И. В. Вовсе я не жила. Лет тридцать тому назад, когда я сочинял откровенно смешные вещи, старина Беллок[199] написал мне: «Вам нужно написать трагедию». Так вот, надеюсь, что в ближайшие несколько лет я начну писать трагедию. Но это всего лишь безнадежная мечта. Я ничего не хочу делать, но неизбежно вынужден поддерживать жизнь в себе и в своих домочадцах, должен еще лет двадцать: мои немощные руки все еще будут черкать разные закорючки. Все мы, знаете ли, обладаем определенными профессиональными навыками, подобно старому рабочему, способному починить сломанный кран.

Д. X. А как насчет истории вашей жизни? Вы пишете автобиографию…

И. В. Я пишу автобиографию. Это — я уже закончил первый том, и очень скоро он выйдет из печати, — это довольно легкое дело, поскольку пока что я дошел до времени, когда мне исполнился двадцать один. Да, это самая легкая часть автобиографии: самая легкая, потому что, видите ли, почти все интересное, что случалось со мной после двадцати одного года, было тем или иным образом использовано в романах. Но я никогда прежде не писал о своей юности, поэтому сейчас все пошло довольно легко.

Д. X. И все-таки, когда вы оглядываетесь на свое творчество, испытываете ли вы чувство удовлетворения от сделанного? Какие-нибудь произведения вам нравятся?

И. В. В каждой книге есть то, что я сейчас постыдился бы написать: неуклюжести, длинноты и т. п. Однако в каждой имеется кое-что, о чем я думаю: «Ох, теперь мне так не написать!» Есть в них своего рода дух свежести, который теперь, знаете ли, умер во мне.

Д. X. Я имела в виду: перечитываете ли вы свои книги?

И. В. Постоянно.

Д. X. И покатываетесь со смеху?

И. В. Да, я должен признать…

Д. X. И заново открываете в них смешные места, о которых успели позабыть?

И. В. Я помню их довольно хорошо, но должен сказать, что они снова и снова доставляют мне удовольствие. За исключением тех случаев, когда я наталкиваюсь на неудачные фрагменты, а их, знаете ли, столько же, сколько и удачных.

Д. X. В книге «Работа прервана» вы пишете об «игре в прятки с самим собой, которая освобождает порок от скуки»[200]. Как вы думаете, применимо ли это к писательству?

И. В. О нет-нет! Если вы помните, фраза произносится по дороге в танжерский бордель — в Фесе.