Изюм из булки - Виктор Шендерович

— Как же не клевета? — поинтересовался товарищ подполковник.

— Это шутка, — сказал я самое глупое, что можно было сказать в этой ситуации. Но мой минус неожиданно помножился на минус в голове собеседника, и на том конце провода наступила тишина.

— Шутка? — переспросил наконец начальник Дома офицеров.

— Конечно, — боясь спугнуть свое счастье, сказал я.

— Точно шутка?

Информацию о том, что шутка — это заостренная разновидность правды, до товарища подполковника еще не довели.

— Ну, разумеется… — Тут я достал из головы довод убийственной силы. — Ведь это был вечер юмора!

Подполковник еще подумал и сказал:

— Тогда ладно.

И в тот же вечер вернул куртку моему рижскому приятелю.

Стук в дверь с благодарностью

В глубоко семидесятые годы Таня П. работала режиссером на ленинградском телевидении. Ее начальник, выпускник тамошнего культпросветучилища, партийный, разумеется, на всю голову, был человеком необычайной широты — и однажды, в ответ на Танину просьбу о прибавке жалованья (а пахала она сверх всяких профсоюзных норм) ответил так:

— Ты хоть понимаешь, что ты единственная еврейка на всем ленинградском телевидении? Ты не денег должна просить, а каждый день, когда приходишь на работу, стучать ко мне в кабинет, заглядывать и говорить «спасибо».

Не в силах выразить руководству своей благодарности за все, Таня эмигрировала в Израиль.

Прошло пятнадцать лет. Таня продолжала работать по специальности — телевизионным режиссером, на местном канале. Начальствовал там марокканец, бывший торговец фалафелем. Когда его руководство достало Таню по самое не могу и она попыталась встать поперек, марокканец сказал:

— Эй! Ты хоть понимаешь, что ты единственная русская на израильском телевидении? — И далее по тексту: про стук в дверь и ежедневное «спасибо». Таня утверждает, что почти дословно, хотя и на иврите.

Я думаю, их всех готовят в каком-то едином марсианском центре. У вас есть другие версии?

Товарищ Грекова

В начале 80-х я вел театральный кружок в Городском Дворце пионеров и школьников и в добрый час поставил там спектакль «До свиданья, Овраг!» — инсценировку замечательной повести Константина Сергиенко.

История о бездомных собаках, обитающих на окраине Москвы, заметно выпадала из репертуара Пионерского театра, насыщенного Михалковым и Алексиным. Первым это выпадение заметило партбюро отдела эстетического воспитания, руководимое тихой тетей из судомодельного кружка. Затем последовало партбюро Дворца пионеров.

Присутствовать на обсуждении собственного спектакля мне не разрешили, но приговор был передан дословно: «чернуха», «воспитание в детях жестокости» и «фига в кармане советской власти». Формулировки принадлежали директору Дворца пионеров Ольге Ивановне Грековой.

Спектакль не разрешили показать даже родителям маленьких артистов (видимо, боялись за родителей). Старенький партиец Израиль Моисеевич, руководивший фотокружком, при разговоре об «Овраге» переходил на шепот.

Прошло несколько лет, началась перестройка.

Уходя из Пионерского театра, я решил — из принципа или вредности, считайте, как хотите — «Овраг» восстановить. Моя первая «труппа» к тому времени давно выросла из ролей, подросли новые артисты, но текст и мизансцены я оставил неизменными.

В сущности, это был тот же самый спектакль.

И начались чудеса.

Перестроившийся худсовет проголосовал за «Овраг» единогласно. Тихая тетя из судомодельного кружка поздравляла меня с тем, что всё так хорошо закончилось. Старенький Израиль Моисеевич поздравлял тоже, но по-прежнему шепотом — он помнил, что бывает вторая волна репрессий.

Потом «Овраг» стал чего-то там лауреатом, потом был признан лучшим детским самодеятельным спектаклем года, а потом… О-о! Потом меня пригласили в Октябрьский горком КПСС для вручения грамоты «За успехи в коммунистическом воспитании подрастающего поколения». Я свято храню ее — с ленинским профилем в углу, с красными гвоздиками…

Вручала мне всю эту лепнину второй секретарь горкома КПСС Ольга Ивановна Грекова, Та самая, которая пять лет назад, находясь на должности директора Дворца пионеров, говорила про чернуху и фигу в кармане советской власти — что интересно, по тому же самому поводу.

Холодный пот прошиб меня, когда я увидел Ольгу Ивановну и понял, что встречи не избежать. Мне было стыдно и тоскливо. Я съеживался и подумывал о побеге из зала, но не сбежал, и правильно сделал.

Товарищ Грекова дала мне урок исторического мышления.

Я-то, дурачок, думал, что бывшая директриса сделает вид, будто видит меня впервые, и по малодушию готовился ей в этом подыграть… Как бы не так! Встретившись со мною на сцене, второй секретарь Октябрьского райкома КПСС сказала: «Виктор, я очень, очень рада именно за вас!»

И крепко, со значением пожала мне руку.

В эту секунду мне вдруг почудилось, что мы с Ольгой Ивановной вдвоем боролись против темных номенклатурных сил эпохи застоя. Я понял, как сходят с ума. Я взял их грамоту и похоронные красные гвоздики и вернулся в зал, абсолютно опустошенный.

Она опять была права! Она была права, когда в андроповском 83-м закрывала мой спектакль, права, когда в горбачевском 88-м его же награждала…

Ольга Ивановна в полном порядке и сейчас.

Году эдак в 1999-м, уже глубоко при Ельцине, меня пригласили выступить на открытии какой-то синекуры типа Фонда помощи детям-сиротам при президенте России, специально подчеркнув, что руководит Фондом знакомая мне Ольга Ивановна Грекова и приглашение это — ее личная просьба. Что она меня помнит и ценит…

Как говорится, девушка без комплексов.

Выступать перед г-жой Грековой я отказался, но с удовольствием узнал, что Фонд располагается в просторном здании в центре Москвы. Недвижимость, аппарат, федеральное финансирование… За детей-сирот я спокоен.

Чем вы руководите при Путине, Ольга Ивановна?

Клиенты Фрейда

Настало время первых съездов народных депутатов, и наши партийно-хозяйственные боссы явились перед нами, наконец, в прямом эфире, во всей неотразимости естества. Я немедленно начал за ними записывать, и коллекция приняла эротический характер. Вот лучшее из услышанного в те годы:

Анатолий Иванович Лукьянов: «Мне товарищ Бирюкова дала два раза в письменном виде».

Николай Тимофеевич Рябов: «Ну вот: мы утром не приняли, и теперь у нас все повисло…»

И, наконец, звезда Востока, незабвенный Рафик Нишанович Нишанов: «У нас регламент: кончил, не кончил — три минуты, и все!»