Изюм из булки - Виктор Шендерович

Жизнь, как муравей, проточила свои ходы в этом замшелом дереве.

Отмененный концерт

Конец эпохи оказался гораздо заметнее, чем ее начало.

На сей счет в нашей семье имеется любопытный документ: почтовая открытка, посланная дедушкой моей жены из Москвы родителям, в Тамбов, на Дворянскую улицу, 52.

«Дорогие! — писал семнадцатилетний Володя; занимавшийся по классу скрипки у профессора Пресса. — Сегодня, в среду 25/Х—17 г., выступаю на ученическом вечере с концертом Мендельсона-Бартольди e-moll…»

Через пару дней честный Володя сообщил родителям, что долгожданный концерт двадцать пятого октября не состоялся: в Москве, написал он, в этот вечер случились какие-то безобразия — и даже стреляли…

И то сказать: либо Ульянов-Ленин, либо Мендельсон-Бартольди!

Времена вразвес

Ленин как?

Осиротив своим распадом миллионы людей, Союз Советских оставил о себе кучу немыслимых воспоминаний. Спустя десять лет после гибели этой Атлантиды я стал участником фантастического диалога. Происходил он в сельской части Узбекистана — с милиционером, остановившим нашу машину для проверки документов.

— Откуда? — спросил он.

— Из Москвы.

— Из Москвы? А город какой?

— Да Москва же, — отвечаю. Последовало грандиозное уточнение.

— Где ЗИЛ?

— Где ЗИЛ.

— Работал там, — сообщил узбек. — «Выхино» метро есть?

— Есть.

— Жил там. Общежитие… — пояснил он и, помолчав, спросил главное. — Ленин как?

— Спасибо, — ответил я, — ничего.

— Лежит?

— Лежит.

Милиционер удовлетворительно поцокал и отпустил, не проверив документов. Кажется, это называлось: единство советского народа…

Тревожный сигнал

Лето девяносто четвертого. Еду по Москве в троллейбусе, читаю «Спорт-экспресс». Передо мной сидят два северных корейца — синие пиджаки, значки с Ким Ир Сеном… А его аккурат в это время по Пхеньяну лежачего возят, помер он.

И вот, значит, один кореец вежливо так трогает меня за рукав и спрашивает — что бы вы думали?

— Бразилия?

Я не понял, говорю: чего? Он повторяет:

— Бразилия? — И пальцем в мою газету тычет. А накануне как раз чемпионат мира по футболу закончился.

Я говорю: Бразилия, Бразилия! Он тогда широко улыбается и второго корейца локтем в бок: мол, что я говорил! И они начинают оживленно лопотать про футбол.

Вместо чтоб скорбеть.

Кажется, идеи чучхе в опасности.

«Бактерии не ошибаются…»

Есть такое древнее китайское проклятье — пожелание жить в эпоху перемен. Тяжесть этого проклятия многие россияне испробовали на себе, но есть люди, которых не выбьет из седла никакой поворот исторического сюжета.

Главного редактора газеты «Московский комсомолец» г-на Гусева я помню с начала восьмидесятых. В ту пору он был товарищем Гусевым, ответственным организатором международного отдела ЦК ВЛКСМ; был гладко выбрит, носил пиджак со значком «Член ЦК ВЛКСМ» на лацкане и был сильно озабочен реализацией решений очередного Пленума партии.

Над его головой в редакторском кабинете висел тканый коврик с изображением Владимира Ильича — дар какого-то среднеазиатского комсомола.

Потом началась перестройка, и Павел Николаевич пошел колебаться вместе с линией партии. Наконец, году эдак в восемьдесят девятом, мой приятель, работавший в ту пору в «МК», задумчиво сообщил при встрече:

— Знаешь, кажется, перестройка победит…

— С чего ты взял? — поинтересовался я.

— Да вот, — ответил приятель, — Гусь после отпуска вышел на работу — в бороде и джинсах! Такой стал демократ-демократ…

Тут следует заметить, что значок «Член ЦК ВЛКСМ» слинял с гусевского пиджака на каком-то предыдущем повороте.

— Гусь — он ведь зря не меняется… — глубокомысленно заметил приятель.

«Гусь» менялся не зря: прогрессивное крыло в ЦК победило.

Вскоре случился и был подавлен путч. На следующий день после этого коврик с тканым «Лукичом» изчез со стены — и не просто исчез, а лег у входа в редакторский кабинет. Об него стали вытирать ноги входящие к бывшему члену ЦК ВЛКСМ. Вскоре «МК», этим членом приватизированный, уже несся вперед по волнам демократии.

В середине 90-х я увидел «Гуся» в президиуме Конгресса русских общин, рядом с секретарем Совбеза Скоковым. Поговаривали, что этот Скоков будет следующим премьером — а может быть, даже и…

«Гусь» сидел в президиуме, озабоченно кивая вслед патриотическим словесам.

Когда Скокова с присными бесследно смыло очередной номенклатурной волной, «Гусь» немедленно вынырнул рядом с Лужковым, возле которого и плавал до появления на горизонте нынешнего гаранта. По счастью, сам Лужков растворился в новой власти почти мгновенно, и Павлу Николаевичу не пришлось сильно напрягаться, чтобы соответствовать очередному политическому бульону.

Как сформулировал по этому поводу поэт Сергей Гандлевский, «бактерии не ошибаются». Всегда вместе с питательной средой.

Парный конферанс

Рассказывают, что в начале девяностых два российских главных редактора (одной крупно-либеральной газеты и одной жутко-патриотической) отправились на совместные гастроли по городам США.

С диспутом.

На это продавались билеты — и хорошо продавались! Полные залы эмигрантов, истосковавшихся по русской политической жизни, становились свидетелями нешуточного идеологического противостояния, до хрипа и сжатых кулаков, до полной гибели всерьез…

Вы погубили Россию! — Нет, вы погубили Россию!

Хорошо представляю себе это. Еще лучше представляю дальнейшее: аплодисменты, высвобождение из рук эмигрантов, желающих продолжить диспут на дому; получение гонораров от скуповатого антрепренера, придумавшего этот цирк-шапито и срубившего хороший куш… Потом, в одной машине, бочком к бочку — на совместный ужин в каком-нибудь нехитром «бургер-квине». Вроде неплохо прошло, да? Отлично прошло! И в гостиницу, в соседние номера…

А наутро — снова в машину и, бочком к бочку, в соседний штат; там попить кофейку — и на сцену.

Вы погубили Россию! — Нет, вы погубили Россию!..

Как я попал

В январе 1993-го меня приняли в Союз писателей — при весьма поучительных обстоятельствах.

Примерно за год до того Григорий Горин обнаружил, что я в Союзе писателей не состою. Я пытался кокетничать, изображая вольного питомца муз, но был сурово осажен классиком.