Дог-бой - Ева Хорнунг

Увидев их, Лауренсия просияла.

— Ах вы, мои милые! — заворковала она, поспешно вынося им угощение.

Пока они насыщались, Лауренсия стояла и смотрела на них, что-то мурлыча себе под нос. Ромочка склонился над миской и быстро-быстро ел, запихивая кусочки теста в рот обеими руками. В «Риме» было безопасно — здесь можно было забыть об осторожности и сосредоточиться на еде.

Вдруг Лауренсия, прервав песню, сказала:

— Тут недавно поймали одного мальчика, похожего на тебя, саго.

Ромочка вскинул голову, перестал жевать. Недоеденная клецка упала в миску.

— Но тот, второй, прямо настоящий щенок. — Лауренсия покрутила пальцами в воздухе и изобразила ладонью собачью голову. — Про него во всех газетах писали. Правда, смешно? Интересно, сколько bambini…[2]

— Куда его увезли? — сосредоточенно спросил Ромочка.

— В специальный интернат имени кого-то. В районе N, — ответила Лауренсия.

— Имени кого? — закричал Ромочка.

— Сейчас вспомню. Погоди-ка! Я вспомню… Макаренко, Ромочка. Имени Макаренко. Успокойся! Ешь!

Ромочка весь дрожал. Ему не терпелось уйти. Он запихал в рот остатки еды, тявкнул на собак и бросился бежать в темноту. Только в конце переулка вспомнил, что надо поблагодарить Лауренсию за угощение. Он обернулся к ней и помахал ей рукой. Лауренсия стояла под уличным фонарем. Когда Ромочка помахал ей, в ответ она тоже подняла вверх свою огромную лапу.

Центр имени Макаренко Ромочка нашел почти без труда. Он и трое собак загнали в угол нескольких бомжат на красивой станции метро и с помощью угроз выведали у них все, что нужно, — в том числе и то, на какой станции нужно сходить и как туда добраться. Бомжата сказали, что дети, которых забирают в центр Макаренко, уже не возвращаются; там над ними производят какие-то опыты. Ромочка не понял, что это значит, и грозно зарычал на бомжат, чтобы те заткнулись.

За последние два охотничьи сезона в метро многое поменялось. Теперь под землей Ромочке приходилось все время двигаться, иначе неизвестно откуда появлялись милиционеры, и тогда надо было спасаться бегством. Ромочка так боялся милиции, что при виде милиционеров у него подкашивались ноги. Иногда создавалось впечатление, что у милиционеров, которые дежурили на станциях метро, развился нюх не хуже, чем у собак. Они обладали сверхъестественными способностями, умели выследить кого угодно. Да и поездов Ромочка боялся по-прежнему. Он предпочитал передвигаться короткими перебежками, от одной знакомой станции до другой, а гигантский червяк у него под ногами с завыванием уходил в туннель.

Но если надо было, он путешествовал и в вагоне. Он давно понял: если забиться в угол, а потом рычать, скалиться и закатывать глаза, когда кто-то подойдет близко, его оставят в покое — в том числе и люди в форме, но не милиционеры. А сейчас у него не осталось выбора. Ему придется поехать на метро, по крайней мере в первый раз, чтобы пройти по следу, который указали бомжата. После того как они с Белой нечаянно заехали на другой конец города, он еще ни разу не забирался так далеко от логова.

С собой Ромочка снова взял Белую. Лишившись одного уха, она стала не такой красивой и добродушной, как раньше. Но они с Ромочкой по-прежнему хорошо чувствовали друг друга. Кроме того. Белая отлично научилась охотиться в городе. Ромочка доверял ее чутью больше, чем чутью остальных. Белая была предана Ромочке всем сердцем. Даже пробегающий мимо шипящий кот не способен был отвлечь ее внимание.

Поездка в центр города прошла без происшествий, но чем ближе они подъезжали к центру города, тем страшнее становилось Ромочке. Он чувствовал, как поезд мчится к реке, этой самой дальней границе их охотничьей территории, и у него по голове бегали мурашки. Потом выкрикнули название станции, о которой ему сказали беспризорники. Ромочка глубоко вздохнул. Нет, это еще не другой берег. Они добрались довольно быстро, через несколько остановок.

Станция была незнакомая, красивая, а бомжей на ней не оказалось ни одного. Ромочка не мешкал и не глазел по сторонам. Раз здесь нет бомжей, это плохо. В самом лучшем случае здесь недавно проходила чистка, в худшем — бомжей отлавливали и арестовывали, как только они здесь объявлялись.

Они поднялись в город — заваленный осенней листвой и какой-то неестественно чистый. Ромочка понял, что они с Белой не так далеко от тех мест, где когда-то заблудились, хотя и выше по течению, еще на своем берегу. Он успокаивал себя тем, что знает название своей станции, может по-человечески объяснить, где он живет. А если понадобится, он снова отловит каких-нибудь беспризорников и заставит сказать все, что ему нужно. Больше он не заблудится.

Машины сверкали. Тротуары, хотя и в трещинах, были выметены. Ромочка сразу понял, что собаке здесь нечем поживиться. На подоконниках первых этажей загорали кошки; на Ромочку и Белую они даже не смотрели. Ромочка невольно ускорил шаг. Стало чуть легче, когда он увидел белое здание центра имени Макаренко — он сразу узнал его по описанию. Здание старое, но недавно его покрасили. Оно напомнило Ромочке бомжа, который выходит из «центра социальной адаптации», а попросту ночлежки. в ночлежках бомжей подвергают санобработке, моют, одевают во все чистое. Они с Белой перелезли через оштукатуренный забор, остановились и осмотрелись.

В здании было много окон, сверкающих на солнце, но попасть внутрь, понял Ромочка, будет трудно. Хотя здание было достаточно старое и здесь имелись внешние водостоки, все окна закрывались металлическими решетками. Прутья в решетках напоминали пальцы, растопыренные перед чьим-то лицом. Красиво, но через такую решетку не перепрыгнешь и между прутьями не протиснешься. Ромочка заметил, что внутри за окнами тоже имеются решетки. Значит, через окно проникнуть в центр нельзя.

Здание было старое, четырехэтажное, приземистое — оно как будто разрослось в длину. В парке у самого забора росли недавно посаженные кусты; чуть дальше высились каштаны и ольха — старые деревья, наверное, ровесники самого здания. Сбоку Ромочка увидел сравнительно новую игровую площадку. На ней играли четверо детей, одетые в яркие футболки: красную, синюю, зеленую, фиолетовую. Мальчики в красной и белой футболках гонялись друг за другом и звонко кричали, никого не боясь. Ромочка презрительно оскалился: домашние!

Решив, что достаточно насмотрелся на новый дом Щенка, он направился обратно к метро. Важно было добраться до дома, не заблудившись.

Три дня подряд Ромочка и Белая ездили к центру имени Макаренко — осматривались. Хмурясь, Ромочка оглядывал здание из-за забора. Обошел его с тыла, изучил параллельный переулок и открытую парковку, а вечером осмотрел запертые ворота. Парковка оказалась открытой и непостоянной — ни одного гаража-ракушки. Значит, понял Ромочка, здесь никто не живет, кроме детей. У персонала есть дома в другом месте, хотя все приходят и уходят в разное время. На стоянке всегда есть машины, даже ночью.

Сторожевой пес громко лаял, но оказался трусоват. На вторую ночь он уже обожал Ромочку и охотно водил его по всей территории. Днем Ромочка наблюдал за людьми, которые приходили и уходили. Если Щенок и здесь, на улицу его не выпускают.

На четвертый день Ромочка оделся в самое нарядное — то есть в наименее рваное. Его волновало, что Щенка поместили в такой чистый и красивый дом. Наверное, надо бы как следует порыскать на свалке и поискать приличные куртку и брюки, которые можно надевать только для поездок в центр имени Макаренко. Ромочка оглядел себя сверху вниз, стоя под дождем в развалинах, и смахнул прилипшую к штанине грязь. Ладно, он и в этом выглядит очень даже ничего. Вполне по-человечески. Сегодня он будет мальчиком, а не собакой, а если вызовут милицию… он их удивит! Он расправил плечи.

У самого входа он велел Белой подождать в парке и притвориться старой бродячей собакой, а сам направился в чужое белое здание. Сердце прыгнуло куда-то в горло и билось там, отчего ему стало трудно дышать.

Он застыл на месте, готовый бежать в любой миг. Три закрытые двери, одна дверь сзади и лестница впереди. Есть еще окна, но через них не выберешься — Ромочка понял это еще давно. Он обернулся к задней двери, приложил к ней ухо — не щелкнет ли замок. Потом сжал дубинку обеими руками, широко расставил ноги и чуть согнул колени. Впереди стоял стол; за ним сидела тетка. Увидев Ромочку, она вытаращила глаза и схватила лежащий перед ней тряпичный квадратик. Потом постучала пальцами по какой-то доске, наклонилась к ней и крикнула:

— Доктор Пастушенко, спуститесь в приемный покой!

Она его боится! Ромочке стало полегче.

Вонючий гулкий коридор вонял мылом и чем-то едким. От тетки пахло потом и еще чем-то незнакомым. Не цветами, не фруктами и не мясом. Не животным. Высокие стены недавно покрасили, зато железные перила лестницы облупились и потрескались. Ромочка чуял, что здесь живут дети. Он снова испугался и затосковал. Как будто что-то подсасывало его изнутри. На площадке для игр кричали дети; сверху доносился топот маленьких ножек. Но Щенка он не чуял.