Либерия - Евгений Введенский

— Вы запретили индийцам работать? — удивленно переспросил я.

— Я сделал так, чтобы им запретили работать. Кстати, если израильтяне тоже окажутся жадными, то и они останутся ни с чем, — сказал достопочтенный Корома и быстро добавил: — Это переводить не нужно.

— Что он говорит? — спросил Гена, подходя к нам.

— Что... раньше здесь были аэродром и казино, — растерянно ответил я, глядя на большой пропагандистский билборд на дороге, рекламирующий "новую регулярную армию Республики Либерия". На нем был изображен юноша, с гордостью демонстрирующий бейдж новобранца; его родные стояли чуть поодаль, глядя на юношу с широкими улыбками на лицах. В верхней части бейджа был крупно напечатан трехзначный буквенный код Либерии — LBR, удивительно похожий на аналогичный код Беларуси — BLR. Это странное совпадение практически ввело меня в состояние транса... Я смотрел на эти буквы и думал о том, что в какие далекие и удивительные места порой приводят людей поиски свободы. И находят они в этих местах зачастую совсем не то, что ищут.

ГЛАВА 9

Мы въезжали во двор под аккомпанемент яростных криков Шимона:

— Что значит "сегодня не получится"? Каких еще запчастей тебе не хватает, негодяй? Может, у тебя в голове чего-то не хватает?

Генератор заглох еще в полдень, и с тех пор худой высокий африканец по имени Принц безуспешно пытался его починить. Принц полностью разобрал генератор, весь перемазался мазутом, несколько раз уходил покупать свечи, шланги и другие запчасти, брал у Шимона телефон, чтобы посоветоваться с друзьями, привлек к работе охранника, дворника и даже уборщицу, но генератор по-прежнему не подавал признаков жизни.

— Он же совсем новый! И месяца не проработал! — горячился Шимон.

Принц сочувственно качал головой и недоуменно разводил руками, на все слова Шимона повторяя одно и то же:

— Завтра, начальник! Завтра.

Солнце готовилось нырнуть за горизонт. Ящерицы бегали как полоумные, гоняясь за оживившимися к вечеру насекомыми.

— Хоть обратно генератор собери! — сказал Шимон. — Ты же завтра половину запчастей не отыщешь.

Принц с сомнением посмотрел на фрагменты генератора, разложенные бесформенными кучками на кусках газет и тряпок, и задумчиво почесал голову.

Света не было, кондиционеры не работали. В доме стоял неподвижный, тяжелый, горячий воздух — такой плотный, что, казалось, его можно было резать ножом.

Электрический насос тоже не работал, поэтому воды в кранах не было; соответственно, нечем было смыть с себя семь толстых слоев липкого пота и красной пыли.

Гена разделся до трусов, вышел на крыльцо и разлегся на скамейке, тяжело дыша и обмахиваясь бумажником. Шимон нервно ходил из стороны в сторону, размахивая руками и ругаясь на иврите. Мартышки прыгали по клетке с оглушительным визгом.

— Начальник злится, потому что генератор поломался, — констатировал стоявший неподалеку от меня грустный пожилой охранник. — Когда Шимон кипятил воду в электрочайнике, генератор несколько раз подпрыгнул — бух! бух! бух! — и остановился. Принц сказал, что причина в этом. А Шимон говорит, что этого не может быть, потому что генератор очень большой и сильный...

— Скажи, — перебил я его, — а как ты относишься к вашему бывшему президенту, как его...

— Чарльз Тейлор? — воскликнул он. — Настоящий мужик! Никого не боялся. Я служил в его армии...

И охранник, повеселев и расправив плечи, стал бодро маршировать на месте, высоко поднимая колени и прижимая к плечу воображаемое оружие.

— После войны армию распустили, и я остался без работы... — заключил он и снова погрустнел.

— А мне сказали, что Тейлор — преступник, что он сейчас под судом в Гааге.

— Ерунда! Просто белые решили унизить сильного африканского лидера, чтобы другим неповадно было. Его просто сделали козлом отпущения, а настоящие преступники — это...

— Слушай, — спросил я, вытирая пот со лба. — А море далеко отсюда?

— Море? Близко! А зачем тебе море?

— Хочу искупаться.

— А, плавание... — уважительно протянул он.

— Насколько близко? Километр?

— Ну... — почесал голову охранник. — Скажем так, около пяти минут.

— Пешком?

— Нет, на мотоцикле.

— Причем тут мотоцикл? Пешком!

— Ну, где-то пятнадцать минут. Почти. Или десять. А может быть, и двадцать. Если бежать — быстрее доберешься, если идти медленно — дольше получится.

При этом охранник изобразил в жестах, как нужно бежать, если я хочу быстро попасть к морю, и как нужно шагать не спеша, вразвалку, если я не слишком тороплюсь. Мне начинало казаться, что либерийцы в целом придают небольшое значение словам и часто говорят первое, что взбредет в голову. Возможно, это было частью местного этикета: даже если не знаешь ответа на вопрос, не расстраивай собеседника простым и безыскусным "не знаю", а лучше придумай что-нибудь прикольное.

— В какую сторону идти?

— Как выйдешь из ворот, поворачивай направо и иди все время прямо. Тебя проводить?

— Что я, девушка, чтобы меня провожать? Сам дойду.

— Окей, боссман! — улыбнулся охранник, открывая ворота.

И я зашагал по улице, поднимая шлепанцами клубы пыли, которая и после того, как я давно скрылся из виду, продолжала медленно парить над дорогой в тяжелом влажном воздухе.

*******

Идти "все время прямо", как советовал охранник, не получалось: улица постоянно извивалась и периодически раздваивалась. Поэтому я просто двигался в ту сторону, откуда доносился шум океана.

Вечерний воздух был наполнен сильными запахами: дымом от жаровен, на которых шипели меленькие рыбешки; потом прохожих; вонью отбросов и нечистот. Уличные торговцы везли в тачках свои товары. Чумазые дети копошились в пыли. Мужчины ходили, взявшись одной рукой за гениталии, а второй оживленно жестикулируя или же ковыряясь в носу. Женщины шли вразвалку, размашисто виляя ягодицами и придерживая рукой кусок пестрой ткани, намотанный вокруг бедер, — эта ткань, казалось, могла в любой момент соскользнуть на землю.

Каждую минуту со мной кто-нибудь пытался пообщаться. Говорили всякую ерунду — важен был не смысл сказанного, а сам факт контакта с белым человеком. Пьяный паренек, поравнявшись со мной, весело заявил: "Мне нравятся твои шлепанцы! Дай мне один". Другой при моем приближении встал в боксерскую стойку: "Хочешь подраться?" Я молча покачал головой, а он побежал по улице с радостным криком: "Белый человек боится меня! Белый человек боится меня!" Девушка в короткой юбке, когда я проходил мимо, томно посмотрела мне в глаза и задала философский вопрос: "Когда?"

Полагаю, я представлял собой довольно нелепое зрелище: длинные слипшиеся волосы свисали на огромную майку, болтавшуюся на мне, как мешок от картошки; из-под грязных джинсов выглядывали черные от пыли ноги в сланцах. Действительно, на такого диковинного кренделя нельзя было не обратить внимание.

Когда я, наконец, вышел к бульвару Табмена, солнце уже почти скрылось за горизонтом; надо было торопиться, чтобы успеть вернуться домой до наступления темноты. Океан был где-то совсем близко! Я пересек дорогу, обходя неспешно трясшиеся на ухабах и непрерывно сигналившие машины, и прислушался. Волны шумели где-то рядом, но путь к ним преграждал высокий бетонный забор с протянутой поверху колючей проволокой, на котором был изображен логотип какой-то благотворительной организации, а также большая надпись "Дети мира — за мир".

Рядом на кучах булыжников сидели подростки, дробя кувалдами камни на щебенку, которая тут же продавалась по пятнадцать долларов за кучу. Увидев меня, они дружно закричали:

— Эй, белый человек, хочешь нам помочь? Присоединяйся!

— В другой раз, — усмехнулся я. — Скажите лучше, как пройти к морю?

— Тут нигде не пройдешь! — сказал ближайший паренек и после минутного раздумья махнул рукой в сторону. — Туда нужно идти.

Я добрых полчаса шагал вдоль сплошных ограждений, за которыми располагались виллы различных благотворительных организаций: "Правда для всех", "Фонд истинных христиан", "Чистый лес навсегда", "Право играть" и других в том же роде. Толстые бетонные заборы были более трех метров в высоту; сверху виднелись колючая проволока, прожекторы и видеокамеры... Нигде не было даже самого узкого прохода к морю. Суровые охранники на мои просьбы пропустить меня к морю через их двор отвечали из-за запертых ворот, что посторонние на территорию не допускаются.

"Хорошие ограждения, высокие... — устало думал я. — За таким могучим забором, сидя на пляже, а еще лучше — лежа на шезлонге, очень даже приятно поразмышлять о помощи кому-нибудь или спасении чего-нибудь".

Тем временем улицу начал быстро окутывать мрак, в котором еще громче раздавались гудки машин, хриплые звуки музыки, смех и голоса людей. Я уже хотел поворачивать обратно, когда очередной бетонный забор неожиданно закончился. Передо мной предстали ряды грязных построек, за которыми виднелись пенные верхушки морских волн.