Последняя охота - Эльмира Нетесова

— Эх, Дамир, разные мы с тобой! — крутнул головой Михаил и, отпив глоток чаю, умолк, задумался.

Он вовсе перестал слушать стукача, философствующего с самим собой, а тот вошел в раж:

— Ну и что с того, если я не был на море? Зато свое знаю. Вот когда в деревне жил, мы с ребятами бегали в колхозные поля. Там пшеница от неба до неба. При ветре, как на море, волнами перекатывалась. Хотя нет, скорей, похожа была на волосы моей Катерины. Такие же вот рыжерусые, длинные. И пшеницей пахли. А может, пшеница — Катериной, кто ж их разберет? А когда перебежишь поле, там — сад. Ух и громадина! Яблоки как сиськи у девок — тоже тугие и все торчком. А река какая? Широкая и тихая, вода в ней, как небо, синяя-синяя. Глянешь на всю эту красу, душа замирает. Вот ты слышал, как поет над полем жаворонок, как кричат во ржи перепела? А песни девок вечерами? Они всю душу своими страданиями наизнанку вывернут. Ох и голосисты, ну чисто соловьи заливаются! Ты брал в руки теплый каравай? Знаешь запах пшеницы? Ни хрена ты не знаешь! А я все это сердцем люблю. И ни на какую заморскую дребедень не променяю, потому что это мое до гроба! Что мне твоя духовность, эрудиция, просвещенность? Я своей деревней всякий день брежу, во снах вижу. И теперь, хоть уж и башка насквозь седая, ночами вижу себя голожопым пацаном — верхом на колхозной кляче в ночное еду к сказкам, к нашим старикам. Они мудрыми были, хоть писать не умели, но к ним тянуло меня. А вот к тебе почему никого за уши не подтащишь?

— С чего взял? — словно ото сна очнулся Смирнов.

— Никто с тобой не дружил. Разве такое случайно?

— Я со всеми общался!

— По делам, по жалобам. А я о другом! Ты даже приятелей не имел в зоне.

— Что общего у меня с ними?

— Думаешь, они тебя не достойны? Ишь, как занесло! Но как ты обмишурился! Только у нас в хозобслуге имелись люди поумнее тебя!

— Почему ж они не помогли с жалобами?

— Не юристы, оттого к тебе шли, но знали и пережили куда больше! Целую войну! Они не думали о море, лишь о семьях, детях.

— Ну, кому что. Собаке — мясо, коню овес видится повсюду! И потом, с чего взялся поучать меня, как надо жить? Кто из нас прав? Люби на здоровье свой хлев и телушек. Ты там родился, а я при чем? Тебе дальше навозной кучи не стоило уходить. У меня своя жизнь была, ничего общего с твоей! Кто в том виноват? Мечтай о деревне, хлебе и девках, но не вешай их мне на уши! — встал из-за стола и увидел девушку.

Она торопливо прошла мимо окна, не повернула головы, не оглянулась. Смирнов прилип к стеклу, но девушка уже скрылась из виду.

— Интересно, кто такая? — Загорелись глаза.

— Кто? — не понял Дамир.

— Да вот только прошла!

— Баба, что ли?

— Девушка! И притом красивая!

— Наверное, из здешних. Еще увидишь не раз.

И тут оба услышали, как за стеной кто-то включил магнитолу.

— Выходит, она по соседству с нами живет! А я думал, что только Влас рядом обитает, — повеселел Михаил.

Задорные песни за стеной сменяли одна другую, и условникн поняли, скучать им не придется. Теперь Смирнов оживился. Взялся за бритвенный станок, отыскал расческу и зубную щетку. Стал приводить себя в порядок.

Дамир убирал со стола. Он понял, что этим придется заниматься только ему. Смирнов не поможет. Он иначе рос, воспитывался и грязной работы не любил.

Стукач, управившись, сел к окну. Отсюда ему были видны берег реки и дорога в поселок, ближние и дальние сопки. Как хотелось ему вырваться отсюда поскорее в свое, знакомое и родное.

Дамир загрустил, сидя у окна. Ведь вот береза растет совсем рядом. Кажется, стоит лишь руку протянуть к топкой ветке и поверится, что уже не в зоне, вот она, жизнь, но нет… Не умеет звенеть и смеяться чужая береза, не похожа она на деревенских девчат. В кудрях ее ни одной песни не заблудилось, зато седины много, на всех свысока смотрит, сердито и чопорно. Никому не подарит радость, никого не наградит улыбкой. Дамир отвел взгляд от березы, настроение вовсе испортилось.

«Как-то сложится жизнь здесь? Новые люди воспримут ли меня? Но ничего. Я тоже не без мозгов. С участковым уже знаком. Чуть что примечу, не важно за кем, мигом менту доложу. Мне мое зачтется в итоге, но себя в обиду не дам никому. А то ишь как! Тут все хорошие люди! Такому не верю! Нет города без собаки! Коли они не увидели ее, я отыщу!» Выкладывает из мешка пожитки. И только здесь спохватился, что Смирнова нет. Ушел куда-то, ничего не сказав.

«Наверное, с соседкой вздумал познакомиться, — ухмыльнулся криво и загнул мизинец: — Есть первая компра! Не успел появиться, уже по бабам пошел!»

Выглянул в окно и увидел Власа. Тот возвращался с реки. С мокрых волос вода льется. В руках постиранное барахлишко, все поместилось на одной руке, весь сундук. А тут директорша его приловила, остановила, заговорила с Меченым. Тот уйти не смеет. С ноги на ногу переминается. Оно и понятно, легко ли в мокрых трусах на ветру тарахтеть? Но Золотареву не пошлешь по фене! Она живо укажет конечный адрес.

«Прижучила баба! Прихватила! Теперь топчешься, как конь! От этой не слиняешь!» — приметил нахмуренное лицо женщины и понял, что та за что-то ругает Власа.

Дамир тихо приоткрыл форточку: раздирало любопытство. И стукач услышал:

— Во время нереста рыбы мы даже детям запрещаем играть на берегу. А вы стирать взялись! Нашли место и время! Нельзя же только о себе думать! Сколько рыб вы отравили? Не счесть, хотя только появились.

— Не знал я, Нина Ивановна! Впредь каждый шаг предупрежу!

Удивился стукач покорности Власа и понял: «Ох и не к добру его послушание. Не верю ему!»

Меченый, отойдя от Золотаревой, приметил Дамира у открытой форточки, показал ему по локоть и выронил постирушки. Собрав их, погрозил кулаком стукачу, доказав, что в отношении его он ничего не забыл и лишь выжидает время.

Дамир все подготовил к завтрашнему дню. Даже душегрейку достал, чтоб не прохватило на реке.

«Может, лягу нынче пораньше. Чего сычом сидеть? Хоть высплюсь до утра». Услышал из-за стены громкий кашель Власа. Тяжелые шаги его прошли от двери к самой стене. Вот он присел на койку. Та заскрипела на все лады. Стукач привстал. Ему показалось, что Меченый сел на его постель и сейчас рявкнет: «Попух, потрох пидера! Сейчас нарисую тебе, хрен мокрожопый, фартовую разборку! Ты у меня колымским волком взвоешь!»

От этих мыслей холодно стало. Пропал сон. «Вот соседа навязали, чтоб его черти взяли! — сидел дрожащим комком, жалел самого себя. — Никакого покоя нет от этого козла! В зоне дергал всяк раз, охотился на меня день и ночь. И даже здесь под боком окопался. Терпи его тут! А за что? Нет, все пять лет не выдержу с ним о бок! Надо думать, как избавиться от Меченого».

Влас между тем завалился в постель. Пружины застонали и завизжали под ним. Через несколько минут послышался такой храп, что Дамир, заткнув уши выскочил на крыльцо. Какой сон? На тумбочке, придвинутой к стене соседа, дрожал и подпрыгивал стакан, в нем звенела ложка. Казалось, еще чуть-чуть, и койка Дамира начнет выделывать антраша или пустится в гопака.

«Вот тебе и свобода! Дыши ею всей задницей, но спать рядом с этим гнусом не получится».

В эту ночь сердобольный Федор пустил Дамира в конюшню, где тот проспал всю ночь в душистом, согретом теплом сене и радовался: «Все ж, что ни говори, а воля хороша!»

Глава 3. Месть Шкворня

Дамир, работая в коптильне вместе с Михаилом Смирновым, все никак не осмеливался спросить, за что ж тот попал в зону. Хотя именно этот вопрос интересовал его больше всего на свете.

Бывший следователь никогда не заводил разговор на больную тему, не давал повода задать этот вопрос.

С самого раннего утра до поздней ночи они как черти в дыму носились вокруг коптилки, но за целый месяц так и не поговорили по душам. Да и когда? Свободного времени не оставалось ни на минуту. Если Дамир солит рыбу, Михаил заранее заготавливает на сопке сухие сучья и ветки, хвойные лапы, даже мох. Его понадобится много. Попробуй во время копчения отлучись, не удержи теплый прогорклый дым в коптильне! Рыбу тут же обсядут мухи, и весь труд пойдет насмарку.

Путина… Самая горячая пора. Условники возвращались домой уже в полночь. Да и то не на ночь, не до утра, всего на час, чтобы поесть, умыться, сменить пропотевшие, продымленные майки, и бегом возвращались обратно. Какой там сон?

Приляжет на опилки возле коптильни Смирнов, чтоб за час перестали бы гудеть от усталости ноги, а доведенное до изнеможения тело поверит, что оно пока живое. Кажется, вот только сомкнул глаза, а уже час-другой прошел, и Дамир тормошит: «Вскакивай! Дай теперь мне прикорнуть!» Мужик ложится, оставив коптильню на попечение Смирнова. Так пару раз за ночь. Днем не только прилечь, присесть не удавалось.

Рыбу везли и несли бесконечным потоком. Ее тут же пускали в работу. От нее в глазах искрило. Казалось, еще немного, и сами условники покроются чешуей от макушки до пят, отрастят плавники и хвосты.