Божьим промыслом - Борис Вячеславович Конофальский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Хаазе всё целился и целился. А галера-то уже уплывала. Течение, конечно, мешало ей сильно, но люди на той стороне реки не оставляли своих усилий, и хоть берег тот был совсем к тому не пригоден, тащили корабль всё дальше от пушки.
Наконец артиллеристы заложили порох в запал и разожгли фитили, прикрученные к палке.
– Господа, – предупредил Хаазе, помахивая той палкой, чтобы фитили разгорелись поярче, – отойдите подальше, в пушке три совка пороха.
Все его послушались. Отошли на пару десятков шагов, а он подошёл к орудию и поднёс фитили к запалу.
БаМММ…
Жёлтая вспышка осветила прибрежный серый лёд и почти чёрную воду. Звук прокатился над рекой такой звонкий, что от него, несмотря на ветер, даже уши немного заложило.
Прошло несколько мгновений, когда слышен был только ветер, а после послышался и голос майора Пруффа:
– Ну и кто видел, куда делось ядро? Долетело? Перелетело? Вправо легло, влево? – ядовито вопрошал старый артиллерист. И обращался он в первую очередь, конечно, к генералу, подчёркивая всю бессмысленность ночной стрельбы.
Волков ему не ответил, а майор продолжал:
– Порох с ядрами глупо тратим да рыб беспокоим только.
Волков не стал вступать с ним в дискуссии, а, подойдя к суетящимся у орудия артиллеристам, сказал:
– Хаазе, сделаете ещё пять выстрелов и отвезите орудие на холм.
После повернулся и пошёл к себе в шатёр, так как был одет не по погоде и сильно замерз на холодном ветру.
Пушечные выстрелы всколыхнули замерший на ночь лагерь, солдаты выскакивали с лампами из палаток и спрашивали у сержантов, что происходит.
А фон Флюген кричал всем, кого видел:
– Успокойтесь, это еретики хотели в темноте проплыть по реке, а мы их увидали! Топим!
А когда он ещё не лёг, кто-то пришёл к шатру и спрашивал про него, но говорил тихо, и разобрать, кто это, генерал не смог; тогда он окликнул:
– Готт, Флюген, кто там пришёл?
Оказалось, что пришёл Хаазе. Пришёл, как выяснилось, хвастаться.
– Господин генерал, кораблик по речке не проплыл.
– Неужто вы его утопили?
– К сожалению, нет, он не утонул, но вверх по реке не поплыл, видно, попали мы в него, и он по течению быстро уплыл обратно за поворот реки.
– Вы молодец, Хаазе, – похвалил офицера Волков. – Надеюсь, и завтра во время штурма вы себя тоже проявите.
– А завтра точно будет штурм? – уточнил артиллерист.
– Теперь уже точно, – заверил его генерал.
Глава 19
Не был бы ван дер Пильс так грозен и так знаменит, будь он дураком или неумехой. И уже с рассветом Божий рыцарь и генерал Иероним Фолькоф, фон Эшбахт, барон фон Рабенбург убедился в талантах первого из военных вождей реформаторов. Убедился на личном опыте.
Ещё до рассвета, далеко до рассвета поднялся генерал не со своими трубами, а под трубы свирепых своих врагов. И когда только умывался, знал, что его ближайшие офицеры уже ждут его у шатра, готовые к делу.
– Ветреная ночь, – заметил генерал, поёживаясь, несмотря на две жаровни, что стояли рядом с постелью. Он поглядывал, как яростно бьётся его шатёр под порывами ветра. – Холодно нынче?
Гюнтер, ливший ему на руки тёплую воду, отвечал:
– У нас в Эшбахте и в январе так холодно не бывает, как нынче тут. А у нас предгорья.
Томас уже нёс разогретые на огне колбасы и пиво ему на завтрак, а фон Готт раскрыл ящик и раскладывал доспехи на ковре, когда ветер донёс едва различимый звук трубы.
Молодой человек её тоже услышал и замер, уставившись на генерала, а тот хладнокровно заметил юноше:
– Что вас остановило, фон Готт? Продолжайте.
– А вы не слышали трубы, господин генерал?
Уже привыкший, кажется, к войне юноша был заметно напряжён. Он, как, наверное, и все в лагере, был уверен – уж сегодня-то штурм случится точно. Не разубеждая его, всё так же хладнокровно барон ответил:
– Не волнуйтесь, пока не посветлеет, они не начнут.
После завтрака генерал уселся на табурет, а Хенрик и фон Готт стали надевать на него доспехи, заодно он звал офицеров, и первое, что спросил, было:
– Карл, что с дезертирами?
– Шестнадцать человек, – сразу ответил его начальник штаба. – Офицеров среди них не было, сержант был один.
– И из чьих же рот бежали люди?
Брюнхвальд сделал паузу – видно, говорить об этом ему было не очень приятно, – и потом ответил:
– Почти все сбежавшие из людей капитана Циммера. Капитан говорит, что его людям тяжко, днём они воюют, несут потери, ночью копают рвы и ставят колья, многие из его солдат озлобились.
– Ах озлобились? – притворно удивлялся генерал. Ему не нравилось, что Брюнхвальд опять выгораживает своего протеже. Находит причины его оправдывать. – Какая досада. Впрочем, господа, мы с вами на войне. И если кто не заметил – сидим в осаде. Тут все найдут повод позлиться.
Обо всём остальном ему доложили, а пока офицеры разговаривали, там, на поле, в сером рассвете звенели и звенели трубы.
Когда он наконец вышел из своего шатра, уже светало. Волков остановился и смотрел с холма на вырисовывающуюся картину.
Там в поле, едва различимы, уже стояли в строю тысячи людей.
Построены они были не в широкую баталию фронтом в триста человек, а в мощную колонну с тремя десятками людей в ряд. И было их… ну, не менее трёх тысяч.
– Значит, главные силы навалятся тут, – произнёс генерал.
– Несомненно, – подтвердил Рене, в это утро он был на удивление спокоен, видно, уже больше не мог волноваться.
– Значит, пушки мы поставили правильно, – заметил Брюнхвальд. – Майору Пруффу и первому канониру Хаазе стрелять будет одно удовольствие.
Старый артиллерист заметно мёрз на пронизывающем ветру, он под свою шапочку пододел каль, даже тесёмки завязал, выбритое лицо его от морозного ветра было пунцовым. Он ничего не ответил полковнику, только губы поджал по своей привычке. Вот ещё, к чему болтать, артиллеристы всё докажут делом.
– Карл, – начал генерал, – поручаю это место вам. Думаю, восемь сотен людей вам тут будет достаточно. Выберете себе капитанов сами, только оставьте мне Лаубе. Стрелков я вам тоже не дам, пушки вам будут помощью.
– Думаю, что восемь сотен людей здесь, под холмом, мне будет мало, – отвечал Брюнхвальд, и Волков его понимал, направление тут было самое удобное для атаки. И то, что полковник будет просить у него ещё людей. – Мне бы ещё хоть три сотни.
– Нет, –
