Квота, или Сторонники изобилия - Веркор

Эстебан даже весь побагровел от сдерживаемой злости, он притопывал ногами, сжимая и разжимая кулаки.

-- Ежели желаете знать мое мнение, -- кричал он все громче и громче, -то вот оно: когда вы от нас уедете, что-нибудь непременно произойдет, начнется революция, уж поверьте мне! Люди, чего доброго, спалят ваш колледж, слово даю. И я, глядишь, буду в первых рядах поджигателей!

Флоранс подошла к нему и тронула его за руку.

-- Эстебан, успокойтесь... -- ласково сказала она. -- Вспомните-ка, что вы мне вчера говорили.

Швейцар посмотрел на нее, теперь лицо у него побледнело от ярости.

-- Я помню одно -- что я зарабатываю три тысячи песо в месяц! -- Голос его дрогнул.

-- Но тем не менее у вас долги... -- все так же мягко напомнила Флоранс.

-- Возможно, но зато у меня две машины да три фортепьяно...

-- От которых у вас лопаются барабанные перепонки.

-- А может, мне нравится, чтобы у меня перепонки лопались!

-- Полноте, Эстебан! Если бы вы удовлетворились одним хорошим пианино...

-- А почему это я должен удовлетвориться одним, -- грубо оборвал ее Эстебан, -- раз я достаточно зарабатываю, чтобы иметь целых три? И куда вообще вы клоните, сеньорита?

Несмотря на его явно враждебный тон, Флоранс решила не сдаваться.

-- Когда я вас спросила, счастливы ли вы, Эстебан, вы мне ответили, что...

-- Возможно, я наговорил глупостей, -- снова прервал Флоранс Эстебан, злобно и с вызовом глядя на нее. -- Но мне хорошо, вот и все. А тому или той, кто осмелится тронуть хоть волосок на голове сеньора Квоты, я первый крикну: "Руки прочь!" Уж поверьте мне!

И тут, словно желая поддержать Флоранс, в разговор вмешался Квота и, не глядя на нее, сказал примирительным тоном:

-- Спасибо, Эстебан! И успокойтесь, я еще не уехал, и никто не собирается заставить меня "накручивать волосы на бигуди". Впрочем, я убежден, -- тут он взглянул на Флоранс с такой самоуверенной, спокойной улыбкой, что в душе ее снова поднялась буря возмущения, -- сеньорита Флоранс, увидев воочию ваше счастье, вопреки своим личным взглядам на вопросы экономики доставит нам большую радость и останется с нами.

-- Нет, ни за что! -- воскликнула Флоранс, с отчаянием глядя на Эстебана. -- Вот, значит, до чего дошло дело! Слава богу, я еще не успела распаковать свои вещи. Я уезжаю немедленно! Прощайте!

Флоранс направилась к двери, Бретт побежал за ней, тщетно пытаясь удержать племянницу.

-- Не надо, девочка, не надо! Ты не можешь так поступить со мной!

Еще некоторое время из коридора доносились их голоса, потом все стихло. Квота, Эстебан и Каписта стояли молча. Квота, казалось, был совершенно спокоен и лишь загадочно улыбался. Эстебан и Каписта обменялись насмешливым взглядом, пытаясь держаться непринужденно, но по их лицам видно было, что давалось им это нелегко.

8

После долгих уговоров Бретту удалось добиться от Флоранс только одного: сегодня ночью она не сядет на самолет, а останется до утра. Да и то он чуть было не испортил все дело, когда, войдя вместе с Флоранс в гостиную, машинально включил все телевизоры, а числом их было ровно шесть, столько, сколько программ -- тагуальпекских, американских и мексиканских -- принимал Хаварон. Когда Флоранс увидела, а главное -- услышала, как в комнату одновременно ворвались двадцать четыре реактивных самолета, свора собак, с лаем преследующая в тундре медведя, малыш, с ревом требующий кока-колу, артиллерийская перестрелка из документальных кадров о падении Берлина, паровые прессы, штампующие новейшие кузовы "Америкен-моторс", и конкурс джазовых оркестров, мощность коих измерялась в децибелах, она поняла, что сейчас лишится чувств от нервного потрясения. Бретт едва успел выключить телевизоры, потому что Флоранс, вооружившись пресс-папье, уже готова была кинуть его в первую очередь в ревущего младенца и потом уж заняться джазом, собаками, самолетом, пушками и паровыми молотами.

Ужин прошел в натянутом молчании. После ужина Флоранс принялась изучать расписание самолетов. Подняв глаза, она увидела растерянное лицо дяди Самюэля и села рядом с ним на тахту. Она взяла его за руку и грустно ему улыбнулась. После долгого молчания Бретт наконец решился и тихо спросил:

-- Ты действительно хочешь меня покинуть?

Флоранс ответила не сразу. Собравшись с мыслями, она мягко, но в то же время не допускающим возражения тоном попыталась объяснить ему всю серьезность создавшегося положения. Она рассказала дяде о том, что увидела и услышала за сегодняшний день: об обезумевшей толпе, о магазинах, о толкотне у прилавков, о человеке с лодочным мотором, о несчастном Эспосито с его складом бытовых приборов и, наконец, о своем разговоре с Квотой, о его образе мыслей, о его бредовых проектах, доходящих до того, что он мечтает добиться несварения желудка поголовно у всех жителей Тагуальпы, чтобы продавать им слабительное, а ее дядюшка Бретт ничего не видит, ничего не понимает, находит все это нормальным и даже замечательным...

-- Квота внушает мне ужас, но вас, дядечка дорогой, мне жаль до боли. Я не хочу быть свидетелем того, что с вами произойдет. "Иди вперед или подыхай! Кто не двигается вперед, тот отступает назад! Если я остановлюсь, я разорен!" Разве вы не помните Катоблепа?

Бретт удивленно поднял брови. Флоранс еще крепче сжала его руку.

-- Ну как же так, вспомните у Флобера в "Искушении святого Антония"... Было такое легендарное чудовище, ужасно глупое, и именно из-за своей фантастической глупости оно чуть не увлекло святого отшельника в нирвану, в пропасть блаженного небытия... До того глупое, ну вспомните, что оно пожирает свои ступни, не понимая, что это его собственное тело. "Либо иди вперед, либо подыхай!" А Квота вместе с его Катоблепом жрут не только свои ступни, они пожирают уже ноги и зад, и пожирают с такой жадностью, что скоро подавятся собственными потрохами. Ну, а дальше-то что будет, дядя, что дальше? Насколько, по-вашему, их еще хватит, если они будут так обжираться?

Бретт тщетно искал веского ответа, аргумента. Да что там, образ этого Катоблепа, словно взрывная волна, пробудил в нем былые тревоги... А вдруг Флоранс права? А вдруг это пресловутое "экономическое развитие", с которым носятся сейчас деловые круги всего мира, -- тот же Катоблеп?

-- Это ужасно, -- услышала Флоранс шепот Бретта.

Она не верила своим ушам. Неужели ей удалось так скоро переубедить дядю? И действительно, он продолжал:

-- Надо бы повидать Квоту. Надо ему все это сказать. Прости, я накричал на тебя, но ты же знаешь, я всегда бешусь, когда сомневаюсь в своей правоте... Не уезжай. Подожди хоть несколько дней. Не оставляй меня снова одного с этим дьяволом в образе человека. Может, ты и права. Может, и впрямь ему лучше вернуться в свой колледж. Если он останется здесь, нас, возможно, ждут черные дни.

-- Пусть будет так, -- согласился Квота.

Когда на следующее утро после разговора Флоранс с дядей Самюэлем пришли к Квоте, тот сразу же по выражению их лиц понял все. Однако он не показал виду, что взволнован. Он предложил им сесть. Со своей обычной усмешкой он выслушал Бретта, который поделился с ним своими опасениями и даже упомянул для убедительности Катоблепа. Когда Бретт умолк, Квота принялся медленно ходить взад и вперед по кабинету.

-- Пусть будет так, -- повторил он серьезным тоном. -- Вы правы, оба правы, это совершенно ясно.

Бретт похолодел. Неужели и Квота сейчас признает...

-- Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять, кого вы считаете Катоблепом. Если не ошибаюсь, это выпад против вашего покорного слуги?

Квота резко остановился и повернулся лицом к Бретту и Флоранс.

-- Скажите, дорогой друг, кто придумал этого самого Катоблепа? Уж не я ли, по-вашему? Как бы не так. Он родился сто лет назад, точнее, вместе с началом промышленной эры и массового производства. Я же, как и все прочие, лишь получил его в наследство, и получил таким, каков он есть: самоуверенного болвана, облизывающегося от удовольствия. И совершенно верно, что рано или поздно, с моей помощью или без нее, все равно он сожрет свои собственные потроха. Это уж вернее верного...

-- Значит... -- вскричал Бретт.

-- Значит, главная проблема не в этом. Вы сами выразили суть современного мира, дорогой Бретт, "Либо иди вперед, либо подыхай". И мы не в силах ничего изменить. Следовательно, проблема проста -- не сдохнуть. А значит, идти вперед, действовать. Иными словами -- продавать. Другого выхода нет. "Все прочее литература", а у нас времени нет на то, чтобы убаюкивать себя красивыми словами. Или сравнениями с мифологическими чудищами. Мы должны продавать, и опять продавать и продавать, все больше и больше. И все время выискивать новые методы, чтобы не остановиться на полпути. Если ваша страна может обойтись без моих методов, я буду только рад, пусть другие предложат что-нибудь получше.

-- Но что с нами будет, когда у людей действительно окажется переизбыток всего? -- нетерпеливо спросил Бретт, ибо Квоте впервые не удалось его переубедить. -- Если у них и правда начнется несварение желудка? Если они не захотят больше ничего покупать? Совсем ничего? Если они объявят забастовку?