Руссо и Революция. История цивилизации во Франции, Англии и Германии от 1756 г. до 1756 г. и в остальной Европе от 1715 г. до 1789 г. - Уильям Джеймс Дюрант
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Горацио (так его окрестили в 1717 году) был младшим из пяти детей, подаренных сэру Роберту Уолполу, отважному премьеру, который пожертвовал своей репутацией, предпочтя мир войне, но почти не навредил ей, предпочтя прелюбодеяние моногамии.21 Возможно, чтобы отомстить его первой жене, сплетники некоторое время приписывали отцовство Горация Карру, лорду Херви, брату слабоумного Джона, лорда Херви из Икворта, который обвинил сэра Роберта в попытке соблазнить леди Херви.22 Эти вопросы слишком запутаны, чтобы решать их в настоящем; мы можем лишь сказать, что Гораций воспитывался так, что его родственники не вменяли ему в вину никакого дурного происхождения. Премьер-министр относился к нему с деловитым безразличием, а мать (по его словам) "баловала" его с "чрезвычайной нежностью".23 Он был очень красивым мальчиком и одевался как принц, но он был хрупким и неуверенным в себе, и таким же чувствительным, как девочка. Когда умерла его мать (1737 год), многие опасались, что двадцатилетний юноша умрет от горя. Сэр Роберт утешал его правительственными синекурами, которые оплачивали изысканную одежду, элегантную жизнь и дорогую коллекцию произведений искусства сына. Гораций до конца жизни сохранял скрытую враждебность к отцу, но всегда защищал его политику.
В десять лет его отправили в Итон, где он выучил латынь и французский и завязал дружбу с поэтом Греем. В семнадцать лет он поступил в Королевский колледж в Кембридже; там он выучил итальянский язык и проникся деизмом от Кониерса Миддлтона. В двадцать два года, не получив ученой степени, он отправился вместе с Греем в путешествие по Италии и Франции. После некоторых скитаний они на пятнадцать месяцев поселились на флорентийской вилле в качестве гостей британского поверенного в делах, сэра Горация Манна. Уолпол и Манн больше никогда не встречались, но переписывались в течение следующих сорока пяти лет (1741-85). В Реджо-Эмилии Грей и Уолпол поссорились, поскольку Гораций оплатил все счета, а поэт не мог простить повышенного внимания к себе со стороны сына человека, правившего Англией. Оглядываясь назад, Гораций взял вину на себя: "Я был слишком молод, слишком любил собственные развлечения, ... слишком опьянен снисходительностью, тщеславием и наглостью моего положения, ... чтобы не быть невнимательным и нечувствительным к чувствам того, кого я считал ниже себя; того, кто, неловко сказать, был мне обязан".24 Они расстались; Уолпол чуть не умер от угрызений совести или хандры; он организовал проезд Грея домой. Они помирились в 1745 году, и большинство стихов Грея были напечатаны в типографии Уолпола в Строберри-Хилл. Тем временем в Венеции Уолпол позировал для прекрасного пастельного портрета, написанного Розальбой Камерой.
Еще не доехав до Англии (12 сентября 1741 года), Уолпол был избран в парламент. Там он выступил со скромной и бесполезной речью против оппозиции , которая положила конец долгому и процветающему служению его отца. Он регулярно переизбирался до 1767 года, когда добровольно отошел от активной политики. В целом он поддерживал либеральную программу вигов: сопротивлялся расширению королевской власти, рекомендовал компромисс с Уилксом и осудил рабство (1750) за девять лет до рождения Уилберфорса. Он выступал против политической эмансипации английских католиков на том основании, что "паписты и свобода противоречат друг другу".25 Он отверг доводы американцев против Гербового закона,26 но защищал притязания американских колоний на свободу и пророчествовал, что следующий зенит цивилизации будет в Америке.27 "Кто, кроме Макиавеля, - писал он (1786), - может притворяться, что у нас есть хоть тень права собственности на фут земли в Индии?"28 Он ненавидел войну, и когда братья Монгольфье совершили свой первый подъем на воздушном шаре (1783), он с ужасом предсказал распространение войны на небо. "Я надеюсь, - писал он, - что эти новые механические метеоры окажутся лишь игрушками для ученых или праздных людей, а не превратятся в двигатели разрушения человеческой расы, как это часто случается с усовершенствованиями или открытиями в науке".29
Слишком часто оказываясь в проигрыше, он решил проводить большую часть времени в деревне. В 1747 году он арендовал пять акров земли и небольшой дом недалеко от Твикенхема. Через два года он выкупил участок и перестроил здание в неоготическом стиле, как мы уже видели. В этом средневековом замке он собрал множество предметов, отличающихся искусством или историей; вскоре его дом превратился в музей, которому требовался каталог. В одной из комнат он установил печатный станок, на котором издал в изящных форматах тридцать четыре книги, включая свои собственные. В основном из Клубничного холма он отправил 3601 письмо, которые сохранились до наших дней. У него было сто друзей, почти со всеми он ссорился, мирился и был настолько добр, насколько позволяла его деликатная раздражительность. Каждый день он раздавал хлеб и молоко белкам, которые ухаживали за ним. Он оберегал свои синекуры и стремился к большему, но когда его кузен Генри Конвей был отстранен от должности, Уолпол предложил разделить с ним его доходы.
У него была тысяча недостатков, которые Маколей скрупулезно собрал в блестящем и неблагородном эссе. Уолпол был тщеславен, суетлив, скрытен, капризен, гордился своим происхождением и испытывал отвращение к своим родственникам. Его юмор был склонен к сатире с острыми зубами. Он унес с собой в могилу и в свои истории презрение ко всем, кто участвовал в свержении его отца. Часто он был дико предвзят, как, например, в описаниях леди Помфрет30 или леди Мэри Уортли Монтагу.31 Его хрупкий организм склонял его к тому, чтобы быть чем-то вроде дилетанта. Если Дидро, по меткому выражению Сент-Бёва, был самым немецким из всех французов, то Уолпол был самым французским из всех англичан.
Он бесстрашно откровенничал о своих необычных вкусах и взглядах; он считал Вергилия занудой, а Ричардсона и Стерна - тем более; он называл Данте "методистом в Бедламе".32 Он презирал всех авторов и, подобно Конгриву, настаивал на том, что пишет как джентльмен для собственного развлечения, а не как литературный работник, зависящий от торговли своими словами. Так, он писал Хьюму: "Вы знаете, что в Англии мы читаем
