Память сердца - Рустам Мамин

– Мы с сыном несколько дней косили, – никак не мог он успокоиться: – Трудились-трудились до седьмого пота, – и все это китайцу досталось!.. – Но жаловаться, добиваться справедливости никуда не пошел. И китайцу про ворованное сено не напоминал. – Со двора ничего не вернешь! Разгруженное сено не вывезешь…

Но я решил по-своему наказать китайца – отомстить и за себя, и, главное, за отца, которого, по моему глубокому убеждению, не смел никто обижать. Тоже мне! Какой-то китаец будет богатеть, жировать «на нашем горбу»! Он у меня попомнит!..

Договорившись с Касимом, пробрались мы ночью к Хли во двор. Брат стоял «в дозоре», а я пополз к саням, стоящим почти у самого дома, намереваясь надрезать постромки. Резать было трудно: упряжь, и без того жесткая, на ночном морозе заледенела, превратившись в деревяшку. Лежа навзничь в снегу, не щадя рук, я пилил и пилил пеньковую петлю, которой крепится оглобля к саням. А для чего? Как мне виделась сцена мщения? Объясняю…

Наутро в «Заготзерно», в Пачелму, должен был выйти обоз. Я знал, что Хариз, сын китайца Хли, тоже занаряжен в эту поездку. Мне виделась живая картина: где-нибудь, прямо посреди поля, у него лопаются постромки! И… растерянный, он остается один с полным возом – «ни тпру ни ну»… Пусть попотеет, побегает, шельма!..

Итак, выехали мы с обозом. До села Козловка проехали двадцать с лишним километров, – но, как назло, у китайца никаких происшествий! Плохо надрезал я, что ли?..

А надо сказать, что село это каким-то образом заселилось по откосу оврага, и дорога была проложена, как везде и всюду, вдоль деревни прямо по отвесному склону. С годами вешними водами с полей эта часть улицы была смыта. Естественно, смыта и часть дороги: прямо посередине Козловки, поперек улицы, образовался еще один овраг. Летом это место легко можно проехать. Но зимой!.. Сани соскальзывали вниз по заледеневшему склону и увлекали возы до самого дна! Конечно, куда безопасней было осторожно съехать вниз и вновь подняться – по другую сторону. Но не тут-то было! Некоторые любители озорства – по самой кромке на большой скорости! – лихо преодолевали это рискованное место!

Так вот Хариз тоже решил полихачить и проскочить опасный участок. Но… на середине воз чуть дрогнул… Харизу бы замереть на миг! А он стеганул лошадь, та дернула… И тяжелые сани поползли вниз, натягивая шлею!.. Подрезанная петля лопнула; теряя мешки, сани на одной оглобле неудержимо заскользили на дно оврага, увлекая упавшую лошадь. Хомут с вывернутой дугой, порвав шлею, придавил лошади горло. Она захрипела. Возчики мигом бросились распрягать…

Мужики ругали незадачливого лихача самыми последними словами, какие бывают на языке у возчиков, когда «те не в себе».

Я не скажу, что торжествовал. Но мне было спокойно. Может быть, радостно – за отца. Я отомстил. Конечно, хотелось бы, чтоб Хариз знал, что это сделал я. Можно было даже сказать ему об этом, но… Это не интересно! Он бы знал, что его наказали за дело. И привык. А мне хотелось, чтобы этот мерзавец на всю жизнь запомнил и долго ломал голову: «Кто это сделал? И за что?..»

С тех пор прошло более пятидесяти лет. В начале девяностых я снова побывал в Никольском. Многих уже не стало: время берет свое. Увидел так, кой-кого. Но Хариз, как и отец его, долгожитель. Мы встретились с ним. Конечно, не обнялись. Постояли. Что-то вспомнили…

– Что это тебя через столько лет в деревню потянуло? Плохо живется в Москве? – ехидненько подковырнул он.

Я смотрел на него и поражался: «Надо же! Таких и время не берет!»

– Да, нет!.. Просто решил, между делами, приехать, родину повидать. Да и должок кой-кому отдать! Или вернуть…

Видимо, в моем голосе его что-то зацепило. Китайские глазенки округлились:

– Должо-ок?! Через столько лет? А где ж ты раньше был?

– В Москве. Кино снимал.

– Переслал бы с кем-нибудь или по почте…

– Думал, потеряют. Хотелось ему самому отдать, в глаза посмотреть. Хариз!.. Ты помнишь стог сена в лесу в сорок каком-то году? Ты вывез?! Ты знал, чье это сено?!

Он недолго думал. Вспомнил быстро:

– Вначале, может, догадывался. А позже узнал, что ты с отцом косил для своей клячи…

– Значит, знал!.. Ну а случай в Козловке, когда ты чуть лошадь не загубил? Оглобля, оборвав пеньку, будто тебя искала! Моталась то вправо, то влево!.. А ты, разинув рот, наверху стоял, пока мужики твою лошадь распрягали… Помнишь?!

– А-а-а!.. Это что, ты подрезал?.. Отец мне говорил: «Подумай, кому плохо сделал? Любое зло всегда отзовется!» Надо же!.. А я все думал: кто, за что?.. Если б знал, поджег бы!.. А это ты – «эвакуированный»!..

Я был удовлетворен: Хариз задавлен. «Умыт».

Неуклюже запрокинув руку, он почесал спину, потом грудь. Что-то упорно и мучительно хотел вспомнить:

– Неделю тому сон привиделся: вроде лошадь чего-то сено не жует… Бывает же! И все на той же опушке!.. Вот совпадение. К встрече, видать…

Я, не прощаясь, пошел от него. Метров через сто и почему-то оглянулся: Хариз все еще смотрел мне вслед.

Наверное, я во сне сегодня увижу отца своего – улыбающимся…

Мой сосед – «Омар Хайям»

Мой сосед по даче – простой, не очень хитрый человек, но не лишенный природного ума и мудрости, скажем, современный Омар Хайям частенько повторяет:

– У нас любят создавать трудности. А потом топчутся круг них, в затылке чешут, гадают, как их преодолеть. Создают институты, общественные организации, повторяющие и проверяющие друг друга. А те тоже по-своему кумекают, как выработать «общее мнение» и преодолеть «указанные трудности». Обмениваются опытом. А каждая общественная организация (у них же свои привилегии) создает свои трудности!.. И так сам черт не разберет, в чем дело?.. А дело вот в чем: увидел трудность, – размахнись во всю ширь и со всего плеча – трах!.. И указ по стране: «Все, что связано с такой-то трудностью, раз там нет никакого блага для народа, аннулировать к едрене матери! Стереть и забыть мигом – как нос вытереть! А пустошь, где была трудность, засеять русским душистым хлебом. Посадить цветы, на крайний случай»!

Затейливо выражается, афористично. Но что-то есть в этом! Или еще так:

– Нерадивых уволить без привилегий и тут же выпить на посошок «Пшеничной». Да за очищение поруганной совести – повторить! И… боле не закрывать глаза на вред, нанесенный народу всяким там Починкóм али пылким хранителем русской культуры Швыдким, а то еще пуще – главным попечителем родной медицины и социальной системы Зурабовым! Кес кё сэ на самом-то деле?! Починóк, член правительства Российского, а жену отправил рожать в Америку. Чтоб родила сына али дочь в американской упаковке, в евонной подданности! Это надо ж умудриться, «ихня мать»! Вот сволота!.. А знаешь, сколь у нас эрудированных надутых «популяризаторов», вроде как «насекомых, ползающих по телу матушки-России»? И все эти организации на невиданных зарплатах и привилегиях пухнут! Сколь бы денег освободилось, мать моя, честная!.. Боже ж ты мой! Какая была бы польза для народа! Какая радость, какое облегчение: все едино что распаренным, красным, как рак, из деревенской баньки «на карачках» в снег выполз… Блаженство! Особливо после третьего веника… Помоги, Господи! Спаси и сохрани народ российский. На краю уж… Вот так, Бекарыч! Русская пословица что гласит? – «Дурную траву – с поля вон!..»