Дьявол в ее постели - Керриган Берн

почти всех могущественных империй, и им же в каждой европейской стране обозначаются кварталы, где правит порок. Красные розы мы дарим любимым, и красные пятна видим перед глазами, когда готовы убить. Как думаете, графиня, почему?

Франческа лишь покачала головой; она не знала, что ответить.

– Вы и сами, как мне рассказывали, неравнодушны к оттенкам красного. Вы и ваши Рыжие проказницы.

Сердце гулко громыхнуло о ребра. Откуда он узнал?

Свои отношения с Рыжими проказницами Франческа не скрывала, но и не афишировала. Если он об этом знает… значит, следил за ней. Собирал слухи.

Что еще он может знать?

– Если вам нечего стыдиться, к чему прятать лица под этими смехотворными масками? – резко спросила она, как будто сама не знала ответа.

Он крепче сжал бокал: единственный пока замеченный ею признак эмоций.

– Эти смехотворные маски, – и он обвел царственным жестом беспокойную толпу, – напоминают нам, что под покровом цивилизованности каждый человек – всего лишь животное. А у животных свои простые жизненные принципы.

– Например? – поинтересовалась она скучающим тоном, стараясь скрыть волнение. Кажется, она вот-вот узнает что-то важное!

– Разумеется, важнейший наш инстинкт – выживание. Именно это предлагают массам представители власти. Прикидываются, что готовы помочь нам выжить, обещают принести благо немногих в жертву всем, и так далее… но на самом деле просто завладевают нашей жизнью. Присасываются к нам и начинают нами питаться. Отнимают то, что составляет нашу основу, нашу суть. То, что мы есть – в самой честной и грубой форме.

– Что же это? – прошептала она.

– Дорогая моя Франческа, мы есть наши желания.

Франческа шумно выдохнула, жестоко разочарованная таким ответом.

– Желания?

– Верно, – кивнул он. – Мы состоим из желаний и потребностей. Вот так просто.

Франческа сжала зубы. И кулаки.

– Вы о похоти? – фыркнула она. – Хотите сказать, весь этот цирк с тайным обществом затеян ради того, чтобы горстка извращенцев устраивала оргии в духе Калигулы?

Прозвучало так, словно на оргиях Франческа бывала по три раза в неделю и видеть их больше не могла.

Но она и вправду была поражена и глубоко разочарована. Неужели вся семья и все слуги Кавендишей погибли из-за того, что граф и графиня решили попробовать что-то новенькое в сексе?

Трудно представить более жестокую насмешку судьбы.

– Нет, Франческа, речь о гораздо большем, – настаивал Кенуэй. – У каждого из нас есть свои стремления. Инстинкты. Общество заставляет нас держать их в узде. Но кто мы под многослойной социальной мишурой, в отрыве от созданных нами машин? Плотоядные. Беззастенчивые хищники. Мы жаждем господства. Власти. Славы. Крови. – Сквозь прорези в маске, затянутые прозрачной тканью, блеснули глаза. – Да, и секса. Мы стремимся получить удовольствие и оставить потомство. И обрести в нем бессмертие.

Разочарование отступило, сменившись отчетливым холодком по позвоночнику.

– И… вы убедили всех этих людей, что сможете дать им эту… свободу?

Но свободу для чего?

– Отнюдь. Эта философия, как и сам Совет, существовала задолго до того, как я вступил в общество, задолго до того, как поднялся к вершине власти. Нет, Франческа: моя задача – не дать людям свободу, а научить их брать.

– Что? – непонимающе перепросила она.

Он шагнул к ней.

– Если я желаю вас, что остановит меня и не позволит овладеть вами прямо сейчас? Думаете, эти люди шевельнут хоть пальцем? Хоть один из них?

Франческа обвела быстрым взглядом толпу. Многие откровенно прислушивались к их разговору; другие старательно делали вид, что заняты своими делами.

Она незаметно согнула руку в широком рукаве, нащупала нож, кожаными ремнями пристегнутый к плечу.

– Я, – твердо ответила она. – Сама вас остановлю.

Взгляд его полыхнул опасным огнем.

– Знаю. Поэтому вы и здесь.

– Вот как? – с притворным равнодушием откликнулась Франческа. Люди в белых мантиях и масках оленей придвигались все ближе, и все труднее было не обращать на них внимания.

– Хотел бы я знать, – проговорил Кенуэй, бесшумно заходя ей за спину – от этого дыхание у нее в горле пресеклось, – достойны ли вы имени, которое носите?

– Прежде чем окончится ночь, вы убедитесь: я получу то, чего заслуживаю.

«А от тебя, – мысленно добавила она, – я получу все!»

– Вы уже избалованы судьбой, графиня. Ваша репутация внушает трепет…

Острое сожаление, словно удар ножа, прорезало страх: Франческа вспомнила о Чандлере. О том, как он стыдил ее множеством любовников. Какое же разочарование принесли друг другу они оба!

Кенуэй склонился к ее уху и прошептал:

– Вами руководит желание, Франческа, как и всеми нами, – и обвел широким жестом зал.

– Вы понятия не имеете, что мной руководит! – отрезала она.

– Ну, кое-какие идеи у меня есть. – Он махнул рукой людям в белом, призывая их подойти поближе. – Сегодня я приготовил для вас искушение. Хочу показать, какой может быть жизнь. Вам, моей будущей жене, я намерен дозволить все возможные свободы…

– Дозволить? – насмешливо откликнулась она.

– Поощрить, – поправил он себя. – Я буду поощрять вас брать все, что пожелаете, наслаждаться всем, чем только возможно – и все эти наслаждения разделять со мной. Вы станете частью нашего движения. Вместе мы приведем общество к переменам, после которых мир никогда уже не станет прежним.

Господи, да он не только злодей – он сумасшедший! Все они здесь чокнутые!

– Я не склонна… ммм… наслаждаться… на глазах у всех.

– Это вовсе не обязательно, – успокаивающе промурлыкал он. – Хватит и одного-единственного зрелища.

Она тяжело сглотнула.

– Какого еще зрелища?

– Вспомните, графиня, как живут звери и птицы. Мне говорили, вы искусная наездница. Разбираетесь в лошадях?

– Немного.

– Жеребец, вскакивая на кобылу, много думает о ее родословной? Или, может, сперва спрашивает ее согласия? А сильно ли их волнует, кто на них смотрит?

Франческа молчала; внутри ее поднимался темный ужас.

– Разве животные беспокоятся о приличиях? Думают о чувствах своей добычи? Испытывает ли ястреб чувство вины, позавтракав симпатичной белочкой? Разве лев не прогоняет собственных детей, чтобы сохранить свою территорию?

Вся сила воли потребовалась Франческе, чтобы сохранять хотя бы внешнее спокойствие.

– Некоторые говорят: люди отличаются от животных именно тем, что развили в себе разум и сумели преодолеть эти низменные инстинкты.

– Верно. Некоторые так говорят. – Люди в белых мантиях – стадо двуногих оленей – вышли из толпы и теперь приближались к хорам. – А другие говорят, что мы – просто вершина пищевой цепочки. Альфа-хищники. Все эти инстинкты в нас сохранились. Мы можем дать им волю, и они уподобят нас богам – разумеется, если мы отринем мифы прошлого и всех, кто пытается поставить нас на колени!

– Вы о монархии?

Он склонил голову.

– О монархии. Республике. Церкви. О ком угодно, будь то пророк, полководец или проститутка, кто требует, чтобы перед ним преклонялись.

Он сделал пару шагов и снова оказался перед ней. Рогачи в белых одеждах окружили их полукругом.

– Когда вы в последний раз стояли перед кем-нибудь на коленях?

«Никогда – и теперь не собираюсь начинать!»

Кончиком пальца он обвел какую-то линию на ее маске – ласковый лев, заигрывающий с лисой.

– Знаете ли вы, что в состав Триады, нашего руководства, никогда еще не входила женщина? Быть может, настало время это изменить.

– Как я могу стать у вас главной, если никогда не была с вами? – спросила она. – Я не член вашего Совета.

– Быть может, именно поэтому я думаю о вас. – Он протянул руку, поправил на ней капюшон, скользнув ладонью по волосам.

Чудовищным усилием воли