Семья Зитаров. Том 1 - Вилис Лацис

Теперь каждый день приносил что-нибудь новое. Один за другим уходили мужчины на войну. В корчме вечера проходили непривычно тихо, а газеты сообщали о первых боях и победах: «Противник понес тяжелые потери, на нашей стороне урон незначителен…» От Карпат до Балтийского моря лихо гремели барабаны, в буржуазных кругах царило приподнятое настроение, и доморощенные стратеги уже высчитывали недели и дни, когда разбитый противник запросит мира. Капитан Зитар по вечерам раскладывал на столе карту Европы и оптимистически следил за победным маршем русской армии по Восточной Пруссии. Хвастливое обещание Ренненкампфа [32] — быть через несколько недель в Берлине — нашло много внимательных ушей и легковерных сердец. Зитару этот оптимизм обошелся в несколько тысяч рублей. Когда началась война, он не торопился вынимать вклад из частного банка. Дела на фронтах шли хорошо, и капиталу ничто не угрожало. Катастрофа у Танненберга явилась полной неожиданностью. В лесах Восточной Пруссии погибла армия Самсонова. «Завоеватель Берлина» Ренненкампф сломя голову поспешил обратно в Ковно, бросив армию на произвол судьбы. С лица Зитара сошла самодовольная улыбка, и он поехал в Ригу. Там ему пришлось пережить второй Танненберг: банк отказался выплатить вклад.

Пропали все сбережения! Пропало новое судно! Возвращайся домой и живи как хочешь… Перестал существовать состоятельный судовладелец и бравый мужчина — остался простой крестьянин, хозяин хутора у устья реки.

Единственным утешением Зитара в эти горестные дни было сознание, что и у других не лучше. Некоторым война нанесла такие чувствительные удары, что им никогда не удастся встать на ноги. Скупой Берзинь вместе со своим парусником остался в Германии: судно конфисковали, а сам он превратился в пленного. Многие судоходные компании потеряли половину судов. Суда, находившиеся в начале войны в родных портах, теперь были обречены на безработицу. Они стояли у причалов, а капитаны сидели дома. Тем, кто в эти бурные дни оказался в дальнем плавании, повезло: они могли заниматься перевозкой грузов и зарабатывать бешеные деньги. Пока на родине бушевала война, они на чужбине жили припеваючи. Кое-кто даже разбогател.

— Нам придется жить экономнее, — сказал Зитар жене.

Но это легко сказать и нелегко сделать. Хозяйке, привыкшей к достатку, трудно учитывать каждую копейку. Дети подрастают, растут их потребности, а вместе с тем и расходы.

В начале сентября жители побережья были взбудоражены чрезвычайным известием: в имении остановились на постой донские казаки! Всех охватило радостное волнение: теперь каждый своими глазами увидит лихих конников, о делах которых газеты рассказывали невероятные чудеса.

Вот они прискакали, как на картинке, сотня за сотней, на доморощенных конях, поблескивая пиками и звеня шпорами. На брюках у них были нашиты красные лампасы, из-под козырьков фуражек лихо выбивались пышные чубы. Молодые казаки носили маленькие усики, пожилые были с бородами, командиры стройные, статные. И старые, и молодые держали голову по-ястребиному вверх, фуражки некоторых украшали пучки цветов.

Нельзя сказать, чтобы местные жители не видали военных. На побережье постоянно находились пограничники, или, как их называли, «страндитеры». Они тоже разъезжали верхом, при саблях, в красивых мундирах. Но это были военнослужащие мирного времени, скорее жандармы или полиция. Вот почему весть о прибытии казаков приятно взволновала всех.

Вилме Галдынь поведал эту новость брат Рудис. Весь день, разбирая сети, она не переставала думать об этом. До имения версты четыре. Что это за расстояние для молодой женщины? Ходьба туда и обратно займет часа два, зато она увидит бравых казаков. Разве дома есть что-нибудь интересное? Возись с сетями, вечером ставь, утром вытаскивай, выполняй мужскую работу и не знай никакой радости. Микелис воюет где-то в Галиции и изредка пишет; бог его знает, когда он вернется и вернется ли вообще. А Вилме всего двадцать три года — молодая женщина в полном соку.

— Неужели всем хватило места в имении? — спросила она у брата.

— Где там! Часть разместилась по хуторам. И в корчме казаки.

В корчме?.. Но ведь это совсем рядом. Вилма сразу вспомнила, что на старых туфлях сносились набойки. Сапожник живет рядом с корчмой. Вечером, закинув сети раньше обычного, Вилма переоделась и, завернув туфли в газету, пошла к сапожнику. Тут она своими глазами увидела двух казаков. Да, это были бравые молодцы, совсем не то, что пограничники. Как у них звенели шпоры! А сабли так и мелькали на боку! Черные как смоль волосы, орлиные глаза — взгляд пламенный, сверкающий. Из корчмы доносились звуки гармони, и каблуки кавалеристов отбивали бешеную дробь. Они плясали, лихо вскрикивая и пускаясь вприсядку, а товарищи, окружив их плотным кольцом, в такт хлопали в ладоши и смеялись.

Двумя днями позже Вилма вскользь заметила Эльзе Зитар:

— Ты вечером не сходишь со мной к сапожнику? Одной не хочется идти, в корчме казаки.

— Да ведь это же интересно! Я вчера двоих видела на взморье. Симпатичные парни…

Вечером они направились к сапожнику. Набойки, правда, еще не были сделаны, но Вилма не рассердилась: у мастеровых это обычная история.

После целого дня работы так приятно прогуляться по лесу.

Возвращались они не одни. Да почему бы и не так, если у двух унтер-офицеров оказалось свободное время, и они проводили барышень! Вилма оставила дома обручальное кольцо: что за старомодная привычка ходить всегда с кольцом на пальце? На рыбную ловлю его совсем нельзя надевать — того и гляди соскользнет в воду. Один из спутников, высокий, гибкий, с тремя нашивками на погонах — старший унтер-офицер Костя Кандауров. Второй, с одной широкой нашивкой и двумя медалями, ниже ростом, с закрученными кверху кончиками усов и упругой походкой — Павел Гурейкин, или, как называл его товарищ, Павлуша. У Вилмы беседа не вязалась — она плохо знала русский язык, — и Эльзе пришлось одной поддерживать разговор. Вначале она стеснялась, не доверяя своим познаниям, но после того, как Костя Кандауров похвалил ее произношение, осмелела. Слово за слово, несколько замечаний о природе и погоде, об однообразии военной жизни, так надоевшей обоим казакам, потом пошли наводящие шутки, двусмысленности — и маленький Павлуша уже обнял одной рукой Вилму. Как его оттолкнуть? Ведь он такой веселый и интересный, и, кто знает, может, у них там, на Дону, так принято! Вилма взглянула на Эльзу и, вспыхнув, рассмеялась. Ну, если уж те двое так делают, почему же Эльза не может позволить то же самое Косте? В этом нет ничего особенного, Рутенберг тоже так делал.

Симпатичные парни!.. Почему не побалагурить, не пошутить тихим осенним вечером? В этом нет ничего плохого. Никто их не видит, а казачий полк когда-нибудь уйдет отсюда.

У дома Вилмы они распрощались. Павлуша поинтересовался, бывают ли здесь вечеринки. Теперь нет? Жаль. Тогда им придется устроить танцевальный вечер в корчме. У него есть балалайка, а Костя играет на гитаре и поет.

— Как интересно! — обрадовалась Вилма. — Говорят, у них очень красивые песни. Я бы хотела послушать. Эльзинь, скажи, чтобы они в следующий раз захватили с собой инструменты.

— Можно завтра вечером? — спросил Павлуша, когда Эльза перевела ему слова Вилмы.

— Можно и завтра вечером, — согласилась Вилма. Длинный Костя предпочитал молчать, мечтательно глядя на Эльзу. И в этом взгляде было такое чувство, такое неотразимое обаяние, что Эльзе становилось удивительно приятно.

— Ну, как тебе нравится Костя? — спросила Вилма после ухода казаков. — Красивый парень, не правда ли? А Павлуша такой смешной. Жаль, что я еще не могу как следует разговаривать.

— Научишься.

И теперь по вечерам в домике Вилмы не скучали. Защищенный дюнами, в стороне от поселка, он был надежным убежищем от посторонних взглядов. И до поздней ночи здесь слышались грустные песни, цыганские романсы, балалайка и гитара. У Эльзы в тетрадке, куда она записывала песни, появилось много новых. Страстные слова, чувствительные мелодии. Нет, что ни говори, война прекрасна.

Эльза почти каждый вечер уходила к Вилме Галдынь и возвращалась поздно, иногда под утро. Когда старый Зитар пробовал поворчать, Альвина заступалась за дочь.

— Пусть повеселится, чего ей дома томиться. Вспомни, каким ты сам был в молодости.

— Смотри у меня!..

— Ах, ну что ты болтаешь? Молодежь! Надо же им хоть иногда развлечься.

И все осталось по-прежнему. Никто не видел в этом ничего дурного. Только Эрнест Зитар, встречая на взморье Вилму Галдынь, стал пристально и выразительно поглядывать на нее, словно теперь только заметил, какая она хорошенькая и привлекательная. Разговоры о веселье в домике за дюнами навели Эрнеста на размышления: если Вилма могла связаться с казаками, чем же хуже он? Теперь Эрнеста охватила одна навязчивая дума, он словно грезил наяву. Мысль о том, какие возможности ожидают его в доме Микелиса Галдыня, будь он посмелее, заставляла сильнее биться его сердце. Чем он хуже казаков? Они умеют только щелкать шпорами, в то время как он… Нет, надо что-то предпринять.