Краткая история древлеправославной (старообрядческой) церкви - Федор Мельников

Белокриницких депутатов нисколько не смущало то обстоятельство, что, может быть, присоединится к старообрядческой Церкви такой греческий святитель, который не знает ни русского, ни славянского языка, ибо они отлично знали, что древней Русской Церковью, начиная от Владимирского времени, в течение пяти столетий управляли исключительно греческие митрополиты, из которых многие совершенно не знали ни русского, ни славянского языка. [204] Поэтому Павел и Алимпий прибыли в самый Константинополь с твердой надеждой здесь именно найти нужного старообрядчеству епископа. [205] Но первая их попытка оказалась неудачной. Обратились они к одному греческому епископу (к сожалению, имя его неизвестно) и убедили его в полном благочестии старообрядческой Церкви, и он согласился принять на себя звание старообрядческого епископа, оставаясь, однако, в общении с греческой церковью и признавая ее обряды. Инок Павел тогда ему разъяснил, что необходимо совершенно оставить погрешительные обряды и верования греков, оставить самую церковь греческую, как находящуюся в заблуждении, и присоединиться к старообрядческой Церкви, согласно требованию церковных канонов, "не мешать сладкое с горьким", по выражению Павла. "Тотчас сей отряхнул руки". Это первое обращение наших депутатов сразу же вскрывает характер их намерений и тактики. [206] Без какого бы то ни было лукавства или хитрости, без всякой утайки чего бы то ни было они честно, открыто и прямо заявляют, что убеждаемый епископ должен перейти в старообрядческую Церковь, как в истинную Церковь, по искреннему убеждению, и оставить церковь неправую, в которой теперь находится. Они вели подлинно апостольское дело.

Как в этом их деле, так и в их отношениях с турецкими властями и другими лицами, а также в их переездах и разного рода ходатайствах им оказывал существенную помощь знаменитый зарубежный старообрядческий деятель Осип Семенович Гончаров, казачий атаман, имевший в Турции многих друзей и благодетелей, знавший хорошо по-турецки, "человек (по характеристике Субботина) тонкий и умный, неутомимо деятельный и предприимчивый". [207] По его рекомендации белокриницкие депутаты приобрели себе для сношения с греческими владыками и с турецкими властями замечательного переводчика - Константина Ефимовича Огняновича, "родом сербина, служившего при цареградской патриархии, многоученого человека и довольно знающего многие языки". При содействии и помощи этих лиц, им легко было ориентироваться в таком огромном и притом весьма запутанном и многоязычном городе, каков Константинополь.

По указанию своих константинопольских друзей, иноки Павел и Алимпий обратились к другому греческому иерарху. Это был Боснийский митрополит Амвросий.

Можно смело сказать, что ни об одном святителе не имеется столько точных и обстоятельных сведений, сколько об этом митрополите, ибо о нем наводили впоследствии справки и собирали сведения три могущественнейших в то время государства: Россия, Австрия и Турция. От проницательных взоров исследователей жизни Амвросия не ускользнул ни один штрих его биографии, ни один факт из его иерархической деятельности.

Амвросий родился в 1791 г. и при крещении назван был Андреем. [208] Отец его состоял священником в г. Эносе и был в своем роде уже 22-м священником и сына своего решил посвятить также священноиерархическому служению. Андрей, окончив соответствующую богословскую школу, женился в двадцатилетнем возрасте и тогда же был рукоположен в священники эносским митрополитом Матфеем. [209] Но через три года овдовел и, прослужив после сего еще три года в звании приходского священника, постригся в иноки, получив при этом имя Амвросий. Ему было в то время 27 лет. Митрополит Матфей принял его к себе в митрополичий дом. В 1823 г. он был избран настоятелем Святотроицкого монастыря, что на острове Халки. Здесь на него обратил внимание Константинопольский патриарх Констанций и перевел его поближе к столице, сделав его настоятелем церкви [...], что в Босфоре, а потом взял его и в самую патриархию на весьма ответственную должность - "протосингела великой церкви". Здесь Амвросий стал уже на прямую дорогу к получению архиерейского сана. В 1835 г. умер Боснийский митрополит Вениамин и Амвросий был поставлен в число кандидатов в святители на освободившуюся кафедру. Собравшийся по сему случаю патриарший священный Синод под председательством патриарха Григория, состоявший из архиереев: Ефесского Хрисанфа, Анкирского Герасима, Софийского Паисия и Ираклийского Дионисия, имевшего полномочие и от Никомидийского Панарета, - "избрал и предпочел всем другим его, священнословеснейшаго, великаго протосингела святыя Христовы Церкви, господина Амвросия, яко достойнаго восприяти архиерейское предстоятельство и пастырский жезл святейшия митрополии Боснийския", как свидетельствует выданная ему ставленная грамота от 9 сентября того же, 1835 г. Рукополагал его в это достоинство сам патриарх Григорий при участии всех перечисленных архиереев. Тогда же митрополит Амвросий отправился на свою Боснийскую кафедру.

Босния - славянская область, входившая в состав тогдашней Турецкой империи, населенная сербами; но сербами обозначаются здесь все православные сербского племени: босняки, герцеговинцы, далматинцы, черногорцы, словенцы, граничары и т.п. Все они говорят на славянском наречии и службы церковные совершают по славянским книгам, нередко русской, московской печати. Среди этих славянских племен и начал свое архиерейское служение новый митрополит. Положение архипастыря в этой области, как и вообще в славянских областях Турции, было очень затруднительным: ему приходилось встать или на сторону турецких правителей, изнурявших народ тяжкими поборами и всякими насилиями, и в таком случае сделаться ненавистным для своей паствы, или же встать на сторону угнетаемого народа и чрез это самому стать жертвой вражды и насилий турецкого правительства. Присылаемые из Константинополя архиереи-фанариоты легко выходили из такого затруднения: они становились на сторону турецких угнетателей и заодно с ними грабили народ и поэтому были ненавидимы своей паствой. "Но митрополит Амвросий, - говорим словами профессора Субботина, - явился исключением из боснийских владык - фанариотов. Человек от природы добрый, он не мог равнодушно смотреть на бедственное положение народа - встал на его сторону и по возможности старался облегчить его нужды. Это было таким необыкновенным явлением, так противоречило издавна сложившемуся народному понятию о греческих архиереях, что народ даже не признавал Амвросия за грека: утвердился слух, что он природный славянин и именно болгарин. Вот замечательные слова, занесенные в одну Боснийскую летопись: "Этот владыка был святой человек, он много заботился о бедных. Он был родом болгарин, вовсе не был сребролюбив и радел только о том, чтобы народу было покойно, чтобы народ не терпел неправды". [210] Основываясь на действительных, ярких фактах, Субботин подтверждает, что "Амвросий действительно смело заявлял себя человеком, готовым стать за интересы народа, даже пренебрегая своею личною безопасностью". Воистину "пастырь добрый, полагающий душу свою за люди своя". За это его возненавидели местные турецкие власти, донесли на него центральному правительству, что такой владыка неугоден им, и турецкое правительство потребовало от патриарха удалить такого митрополита с кафедры.

Ровно пять лет прослужил митрополит Амвросий на Боснийской кафедре, служение его было действительно пастырским, апостольским, жертвенным. Такого исключительного святителя патриархия должна бы всеми силами отстоять от турецких нападок. Но на патриаршем престоле был в это время Анфим II, человек слабый, сам подделывавшийся к желаниям турецкого правительства. Посему последовало 12 сентября 1840 г. патриаршее определение, которым митрополит Амвросий отзывался с Боснийской кафедры в Константинополь. Здесь он поступил в число безместных архиереев, которые, получая от патриархии пенсию и нередко участвуя в патриарших служениях, дожидались нового назначения на освобождавшиеся кафедры. Амвросий оставался свободным, когда к нему явились Белокриницкие депутаты, иноки Павел и Алимпий. Очевидно, Промысл Божий, в который так пламенно верил Павел, а с ним вся старообрядческая Церковь, предназначал его на более славное служение, чем было на Боснийской кафедре, но зато и наиболее ответственное и более тернистое: там он имел столкновения лишь с местными турецкими пашами, а тут он будет иметь дело с могущественными императорами самых великих держав.

Амвросий сразу понравился нашим депутатам своею серьезностью, положительностью и внимательностью, с которой он выслушивал их предложение. Большое обаяние производило и его открытое и красивое лицо с большими и умными глазами. Убедить митрополита Амвросия в правоте старообрядчества было очень легко, особенно в истинной древности двоеперстного сложения, о котором свидетельствуют древние греческие же книги и древние иконы, в изобилии еще сохранившиеся на Востоке. "И начались беседы, - повествует профессор Н.И. Субботин. - Павел говорил Амвросию, разумеется, при посредстве Огняновича, о догматах веры, о церковных тайнах, о неизменно содержимых старообрядцами древлеотеческих преданиях и обрядах. Амвросий выслушал его со всем вниманием и нашел, что ничего противного православию в учении старообрядцев, как изложил его Павел, действительно не находится". [211] Быть старообрядцем - это значит быть истинно православным, ни о какой измене православию здесь не может быть и речи. В этом был прав Амвросий. Но ему была непонятна разница между старообрядческой церковью и греко-российскою. Это заставило инока Павла написать Амвросию довольно обширное сочинение, в котором он не только доказал неправильность новых обрядов греко-российской церкви, но и относительно вступления м. Амвросия на Белокриницкую кафедру так же был откровенен, как и в устном разговоре с ним, как и в предложениях первому греческому епископу, чтобы "не мешать сладкое с горьким". "Церковное присоединение должно быть, - писал Павел прямо, - согласно правил святых отец и то должно исполнить без всякого прекословия". Сочинение Павлове, написанное действительно основательно и весьма убедительно, произвело на Амвросия должное впечатление, и он уже согласился было присоединиться к старообрядческой церкви. Но встревожило его одно случайное обстоятельство. Когда шли его переговоры со старообрядческими депутатами, он в то же время продолжал ходить в патриархию к службам и участвовал вместе с другими архиереями в торжественных патриарших служениях, даже в хиротонии новых епископов. Во время одного такого посещения патриархии он спросил одного "ученого мужа", заведя с ним разговор издалека: "А что это за люди - старообрядцы?" Тот ответил: "Это не еретики, но только в образовании Святой Троицы перстами мизинцев уменьшают равность Св. Духа". Как ни абсурден был ответ этого "ученого", он сильно смутил Амвросия, и он стал "недоверчив ко всем прежним послов представлениям и разным доказательствам, и стал неподвижен, единственно боясь, что не пристрастно ли прельщают его в неправую веру". Но это дало повод иноку Павлу написать для Амвросия новое сочинение, в котором он, по выражению Субботина, "явился во всеоружии раскольнической учености". Ученость эта выразилась совсем не в "раскольничестве" каком-либо, а в изложении многочисленных доказательств в пользу древности двоеперстного сложения и в догматическом разъяснении его символического изображения. Особенно убедительным доказательством для м. Амвросия было свидетельство книги "Пидалион" - греческой же Кормчей, обязательной для всякого греческого священнослужителя, незадолго перед тем изданной Константинопольским Синодом с особыми толкованиями. В ней, именно в толковании на 91-е правило св. Василия Великого, в котором речь идет о крестном знамении, сообщается, что древние христиане, т.е. времен Василия, имели другое перстосложение, чем нынешние, они знаменовались двоеперстным сложением, причем сделана ссылка на греческого духовного писателя XII века св. Петра Дамаскина. Павел представил м. Амвросию и следованную Псалтырь Исифского издания, достав ее у майносских старообрядцев-некрасовцев, живущих в Анатолии, на берегу Черного моря. Относительно троеперстия Павел доказал, что в нем догматически неправильно тремя неравными перстами изображается равенство Лиц Святой Троицы; основательно доказал и неприемлемость так называемого именословного перстосложения. Сочинение это окончательно убедило митрополита Амвросия в правоте старообрядческой Церкви и в заблуждениях церкви греко-российской. Однако м. Амвросий все еще колебался и не давал решительного согласия присоединиться к старообрядческой Церкви как к Церкви истинной и Христовой. Только чудесное видение митрополиту Амвросию побудило его дать согласие на присоединение.