Краткая история древлеправославной (старообрядческой) церкви - Федор Мельников

Амвросий сразу понравился нашим депутатам своею серьезностью, положительностью и внимательностью, с которой он выслушивал их предложение. Большое обаяние производило и его открытое и красивое лицо с большими и умными глазами. Убедить митрополита Амвросия в правоте старообрядчества было очень легко, особенно в истинной древности двоеперстного сложения, о котором свидетельствуют древние греческие же книги и древние иконы, в изобилии еще сохранившиеся на Востоке. "И начались беседы, - повествует профессор Н.И. Субботин. - Павел говорил Амвросию, разумеется, при посредстве Огняновича, о догматах веры, о церковных тайнах, о неизменно содержимых старообрядцами древлеотеческих преданиях и обрядах. Амвросий выслушал его со всем вниманием и нашел, что ничего противного православию в учении старообрядцев, как изложил его Павел, действительно не находится". [211] Быть старообрядцем - это значит быть истинно православным, ни о какой измене православию здесь не может быть и речи. В этом был прав Амвросий. Но ему была непонятна разница между старообрядческой церковью и греко-российскою. Это заставило инока Павла написать Амвросию довольно обширное сочинение, в котором он не только доказал неправильность новых обрядов греко-российской церкви, но и относительно вступления м. Амвросия на Белокриницкую кафедру так же был откровенен, как и в устном разговоре с ним, как и в предложениях первому греческому епископу, чтобы "не мешать сладкое с горьким". "Церковное присоединение должно быть, - писал Павел прямо, - согласно правил святых отец и то должно исполнить без всякого прекословия". Сочинение Павлове, написанное действительно основательно и весьма убедительно, произвело на Амвросия должное впечатление, и он уже согласился было присоединиться к старообрядческой церкви. Но встревожило его одно случайное обстоятельство. Когда шли его переговоры со старообрядческими депутатами, он в то же время продолжал ходить в патриархию к службам и участвовал вместе с другими архиереями в торжественных патриарших служениях, даже в хиротонии новых епископов. Во время одного такого посещения патриархии он спросил одного "ученого мужа", заведя с ним разговор издалека: "А что это за люди - старообрядцы?" Тот ответил: "Это не еретики, но только в образовании Святой Троицы перстами мизинцев уменьшают равность Св. Духа". Как ни абсурден был ответ этого "ученого", он сильно смутил Амвросия, и он стал "недоверчив ко всем прежним послов представлениям и разным доказательствам, и стал неподвижен, единственно боясь, что не пристрастно ли прельщают его в неправую веру". Но это дало повод иноку Павлу написать для Амвросия новое сочинение, в котором он, по выражению Субботина, "явился во всеоружии раскольнической учености". Ученость эта выразилась совсем не в "раскольничестве" каком-либо, а в изложении многочисленных доказательств в пользу древности двоеперстного сложения и в догматическом разъяснении его символического изображения. Особенно убедительным доказательством для м. Амвросия было свидетельство книги "Пидалион" - греческой же Кормчей, обязательной для всякого греческого священнослужителя, незадолго перед тем изданной Константинопольским Синодом с особыми толкованиями. В ней, именно в толковании на 91-е правило св. Василия Великого, в котором речь идет о крестном знамении, сообщается, что древние христиане, т.е. времен Василия, имели другое перстосложение, чем нынешние, они знаменовались двоеперстным сложением, причем сделана ссылка на греческого духовного писателя XII века св. Петра Дамаскина. Павел представил м. Амвросию и следованную Псалтырь Исифского издания, достав ее у майносских старообрядцев-некрасовцев, живущих в Анатолии, на берегу Черного моря. Относительно троеперстия Павел доказал, что в нем догматически неправильно тремя неравными перстами изображается равенство Лиц Святой Троицы; основательно доказал и неприемлемость так называемого именословного перстосложения. Сочинение это окончательно убедило митрополита Амвросия в правоте старообрядческой Церкви и в заблуждениях церкви греко-российской. Однако м. Амвросий все еще колебался и не давал решительного согласия присоединиться к старообрядческой Церкви как к Церкви истинной и Христовой. Только чудесное видение митрополиту Амвросию побудило его дать согласие на присоединение.

Случилось это так, как рассказывает об этом инок Алимпий: "Мы решили, - повествует он, - еще раз сходить к м. Амвросию, и если он не изъявит и на этот раз своего согласия, то заявить ему, что мы оставляем его навсегда. И что же случилось? Когда мы пришли к митрополиту Амвросию, то заметили, что он как бы нас ожидает, и принял нас очень ласково, пригласил сесть и первым начал: "Я согласен пойти к вам, только брать ли мне с собою сына или не надо?" (Сын его служил тогда в Константинополе в какой-то комиссии своего тестя). Митрополит, по-видимому, согласен был оставить его одного в Константинополе. Мы переглянулись с о. Павлом с великим удивлением: как это, паче нашего чаяния, нашлось в Амвросии согласие на наше предложение. Как бы не доверяя искренности его убеждений, решились испытать его таким вопросом: "Почему же, ваше преосвященство, вы ныне сделались согласны на наше предложение, а вчера не соглашались, когда мы вам вполне изложили свои убеждения?" "Вчера, проводя вас, - отвечал Амвросий, - я был занят мыслию: добро ли мне предлагается. С этою мыслию, помолясь Богу, я лег. Но не успел я еще уснуть, как вдруг предстал предо мною во свете священнолепный муж и сказал: "Что ты много утомляешься размышлениями. Это великое дело тебе суждено от Бога исполнить и от русского царя пострадать". При последнем слове "пострадать" я содрогнулся и очувствовался, но никого не было, только в комнате виден был свет, который постепенно исчезал, наподобие того, как бы кто уходил с зажженной свечой. Сердце мое исполнилось и страхом и радостью, так что я от восторга всю ночь без сна проводил в своих к Богу молитвах, и решил дать вам полное мое согласие; ибо если на это есть Божие благоволение, то мы обязаны его с радостью исполнять". От этого рассказа его и мы с о. Павлом были в каком-то восторге", - заключил о. Алимпий свой рассказ.[212]

Не может быть ни малейшего сомнения в том, что явившийся м. Амвросию "святолепный муж" был святитель Никола Чудотворец, к помощи которого инок Павел всегда прибегал еще с малых лет и который столько уж раз выручал его в затруднительных положениях, давая ему в чудесных явлениях своих спасительное направление и наставления. Теперь, в такой решительный момент, его помощь была особенно нужна, и она пришла и возымела свое действие.

При беседах с м. Амвросием белокриницких послов были, конечно, разговоры и о положении и состоянии Белокриницкого монастыря, где должен постоянно пребывать митрополит, и о правах, и о содержании митрополии, как и самого митрополита. Депутаты ознакомили м. Амвросия со всеми документами, относящимися к существованию Белокриницкого монастыря и архиерейской кафедры в Австрийском государстве. По существующему положению, утвержденному австрийским правительством, верховный святитель старообрядцев должен содержаться на монастырском иждивении, не требуя от государства никакой помощи на сей предмет. И сами старообрядцы изложили и закрепили такое именно положение в своем Уставе, представленном на утверждение правительства. Последнее все же беспокоилось, как бы не пришлось старообрядческого святителя содержать на казенный счет, и поэтому, как мы уже видели, при объявлении императорского декрета о разрешении старообрядцам иметь своего архипастыря, предписало губернскому начальству непременно принять во внимание, что этот архипастырь должен содержаться на собственные средства монастыря, не требуя от правительства никакой помощи. Это обязывало как Белокриницких депутатов, так и самого митрополита Амвросия дать с своей стороны австрийскому правительству какие-то заверения при утверждении Амвросия, что действительно ни монастырь, ни верховный святитель не будут тревожить государственную казну. Было поэтому решено составить и подписать формальное условие со стороны м. Амвросия и со стороны иноков Павла и Алимпия. Таковое и было подписано 16 апреля 1846 г. В нем м. Амвросий заявляет, что он "по чистой совести заблагоизволил поступить в староверческую религию в сущем звании митрополита" и обязуется "по прибытии в Белокриницкий монастырь, учиня церковное присоединение согласно правил святых отец, неотлагательно поставить там в наместники себе другого архиерея, как дозволено всевысочайшим указом". Монастырские же депутаты, по данному им доверию Белокриницкого монастыря, "обязуются содержать его высокопреосвященство господина митрополита Амвросия на всем монастырском иждивении во всяком спокойствии и удовлетворении во всю его жизнь".[213]