Неугасимый огонь - Биверли Бирн

Молодой человек откланялся, а дон Мигель Антонио так и остался стоять в задумчивости. Тысяча золотых дукатов… В другое время эта сумма показалась бы ему не больше, чем неприятный казус, хотя и довольно дорогой. Но сейчас было все гораздо сложнее. Дом Мендоза стоял на пороге кризиса, и эта претензия могла оказаться смертельной для их пошатнувшихся дел. И Богу было угодно, чтобы это случилось в день его, Мигеля Антонио рождения.

Охваченный отчаянием и злостью Мигель погрозил небу кулаком. Но тут же поспешно перекрестился. Его жена была в церкви и докучала Деве Марии своими назойливыми просьбами о помощи. Сейчас было не время обращаться к Богу в поисках защиты.

Годы, наступившие после правления Фердинанда и Изабеллы были временами не только экспансии и восторгов, но и периодом хаоса. Открытие Америки повлекло за собой мечтания о славе и богатстве. И, как нарочно, на протяжении этих двух поколений дом Мендоза находился под предводительством пустых мечтателей, фантазеров и людей, склонных к неоправданному риску. Дед Мигеля Антонио питал чудовищную слабость ко всякого рода колониальным авантюрам. Стоило лишь кому-нибудь заикнуться, что деньги следует вложить в то или иное завоевание, и он сию же минуту готов был открыть свой сундук. И все лишь потому, что дед был буквально помешан на всем, что было связано с именем Элб Колона. В доме даже имелся портрет первооткрывателя Нового Света, вывешенный на всеобщее обозрение в большом зале, где проводились приемы. С какой стати? Бог его знал, Мигель не имел об этом представления. Точно также он не мог понять и своего отца, способного по уши влезать в долги. При этом за его отцом не замечали каких-либо пороков или пагубных страстей, которые могли служить объяснением или хоть каким-то оправданием его поступков. Просто он всегда делал неправильный выбор. Когда в 1542 году всем стало ясно, что либералы вот-вот должны победить и продажа индейцев в рабство в Испанию будет запрещена законом, отец Мигеля продолжал снаряжать корабли, отправлявшиеся за туземцами в Панаму и Южную Америку.

Когда дошла очередь править домом до Мигеля, он пытался противопоставить опрометчивости своих предков расчет и осмотрительность, но ему постоянно не везло. В настоящее время в испанских колониях в Америке жили свыше ста тысяч переселенцев из Испании, которым требовалось буквально все. Но разве деньги, вложенные в приобретение товаров для Америки нельзя назвать надежным помещением средств? Нет, если Бог задумал посмеяться над человеком. В течение последних девяти месяцев три корабля с грузом, приобретенным Мендозой, затерялись в океане. Судовладельцы потерпели крах и с долгами рассчитаться не могут.

А теперь еще и это – требование рассчитаться с малопристойным прошлым суммой в тысячу дукатов. Сегодня это было слишком много. Кто знает, может тысяча золотых у него и зарыта в саду, но если это и так, то она ведь последняя… Да, Мендоза владели огромными земельными участками, стоимость которых в сотни раз превышала названную сумму, но в пересчете на твердое золото – это почти ничего.

Но не одно это занимало столь сильно дона Мигеля Антонио Мендозу в день своего рождения, когда взявшись за голову он сидел в своем кабинете. Он думал о своем сыне Рамоне. За полтора столетия пребывания рода Мендозы в христианстве из него не вышел еще ей один пастор. Кроме его сына Рамона. Наконец-то мольбы Анны, жены Мигеля, дошли до кого следует, и самый младший из мальчиков выразил желание пойти в доминиканцы. Оба родителя были в восторге. Анна – потому что имела теперь зримое подтверждение правоты ее посвящения, Мигель – из-за того, что связи с церковью смогут благотворно повлиять на его дело. А теперь оба были близки к потере рассудка.

Днем раньше Рамон совершенно неожиданно вернулся. Он решил в Святой орден не вступать. С чего бы это? Причина его отказа была настолько дикой, что Мигель даже с трудом понял о чем идет речь. Боже мой, да как такое могло случиться? И это могло быть правдой? Уму непостижимо, как мой сын мог пожелать стать евреем?

«Это все книги», – так объясняла происшедшее Анна.

Вчера вечером ни он, ни она не могли заснуть и говорили до петухов. «Ему надо было пойти к францисканцам, – сетовала Анна, – доминиканцы ненормальные. Учеба, учеба и больше ничего, кроме учебы. Учат их этому древнееврейскому языку, подсовывают читать всякую гадость, что же ты хочешь!»

«Я знаю», – пытался возражать ей супруг. «Знаю. Но сейчас поздно об этом говорить. Успокойся и дай мне подумать в спокойной обстановке».

Но в голову ему ничего не шло. Темнело. Анна должно быть уже вернулась из церкви. Рамон несомненно все еще наверху, в своей комнате, наверное, молится своему еретическому Богу. Боже мой, что ему делать?

Позже, в западном крыле дворца в большой столовой, состоялся ужин по случаю дня рождения дона Мигеля Антонио. Западная сторона дворца была обязана своим существованием одержимому дедушке Мигеля Антонио. Постройкой этого здания дед своеобразно отметил успех испанской экспансии в Америку. Чтобы украсить помещение на должном уровне, дед нанял мавров-христиан, лучших в те времена мастеров. Денег, разумеется, не пожалел. Стены были местами позолочены, а кое-где украшены мозаикой, замысловатые орнаменты украшали пол. Это помещение было настолько роскошным, что могло сойти за резиденцию какого-нибудь восточного султана. Впрочем и ужин в честь именинника не вызвал бы гнева у того же султана.

Стол ломился от яств. Трем огромным козлам пришлось не один час вертеться над угольями, прежде чем они попали сюда. Рядом возлегали фаршированные изюмом фазаны, сдобренный корицей и подкрашенный шафраном рис, холмики пирожных; не обошлось и без диковинных фруктов, называемых «томаты», которые привозили конкистадоры из Нового Света. Присутствовал на столе и еще один съедобный феномен, напрямую связанный с открытием Америки – мучнистые плоды, окрещенные «картофелем». Мигель внутренне содрогнулся, прикинув в уме приблизительную стоимость праздничного чревоугодия, но, разглядев восседающих за столом персон, смекнул, что его жена не стала бы лишь из гостеприимства, давать санкцию на такое расточительство.

Дом Мендозы пребывал за столом в полном составе – пятьдесят две физиономии созерцали своего родича дона Мигеля. Брат, две сестры и их семьи в полном составе, семеро его собственных отпрысков, отпрыски шести отпрысков, далее семнадцать внуков и даже Рамон, невесть почему решившийся выйти из своей комнаты и ухитрявшийся делать вид, что вышел к столу лишь для того, чтобы отпраздновать день рождения своего папеньки. Права была Анна, что не поскупилась на ужин, о котором прослышит вся Кордова.