Предновогодье. Внутренние связи (СИ) - Хол Блэки

Любопытным девочкам незачем знать, что создатели перенаправили убийственные возможности "трубы" в иное русло, рассчитывая со временем найти ошибку и исправить ее. Видите ли, где-то в верхах посчитали нецелесообразным уничтожать детище, в которое вложено много труда и средств.

И уж совсем незачем знать интересующимся девочкам, что агрессию механического монстра сдерживает небольшая горстка людей, которая под видом ненавязчивых мелодий регулярно сбрасывает накапливаемое давление с "трубы".

Жители столицы спят спокойно, без опаски быть сметенными с поверхности земли неуправляемой разрушительной силой, благодаря тому, что горнистов связывают с горном. Горнист не может отлучаться от инструмента — заклинание привязанности тянет его обратно.

И лишь избранные знают, что вряд ли найдутся желающие добровольно служить механическому чудовищу, и что для надежности заклинание продублировано на спинах горнистов. По три кровоточащих руны на каждого. Потому что дети должны отвечать за ошибки своих отцов, даже если ошибки имеют полувековую давность.

Прокравшись к столовой, я бодрым шагом направилась к раздаче и на полпути обмерла. В полупустом помещении за одним из столиков сидел Мелёшин собственной персоной, а рядом с ним — чернокудрая танцорша со своей белобрысой подружкой. Девицы сидели вполоборота, и не видели моей оторопелости. Зато Мелёшин уставился как удав на кролика и сделал знак в сторону раздачи. Мол, иди, затаривайся. Жду.

Это могла быть 14.2 глава

Я нерешительно потопталась с подносом у кассы, не зная, то ли сразу направиться к сиятельной компании, то ли сделать вид, что временно ослепла.

Трудный выбор сделала светленькая. Заметив меня, она что-то сказала, и обе девицы принялись изучать мой наряд. На лице подружки Мелёшина застыло кислое выражение, а сам он, заложив ногу на ногу, поигрывал по столешнице пальцами и любовался процессом постукивания.

Поставив поднос, я уселась, придвинув с грохотом стул. Брюнетка скривилась, будто хины объелась. Сегодня девицы опять уминали жалкие салатики. Мелешин изволил откушать свой обед, но сок недопил. Значит, предстояло давиться едой под взглядами трех пар глаз, три из которых не горели дружелюбием.

— Сообразительная обезьянка, — хмыкнула Эльза. — Не пришлось свистеть, сама прибежала.

Я взяла ложку. Главное, не обращать внимание. Главное, пропускать мимо ушей.

— И вдобавок молчит, — добавила светленькая. — Какая прелесть! Прикусила язык и слушает, о чем говорят умные люди.

— Она вчера наговорилась. Хорошего помаленьку.

Рука сжала ложку. Никто не испортит мой обед.

— Ой, — сказала вдруг светленькая, — чувствуете? Чем-то пахнет.

— Одна чушка не мылась полгода. Или год, — сострила Эльза, и девицы дружно рассмеялись.

Отложив ложку, я уставилась в тарелку с супом. В груди медленно, но верно нарастало нечто темное и нехорошее.

— И все-таки, пахнет, — не унималась светловолосая и мечтательно закрыла глаза. — Розами, как на даче у деда.

Я изо всех сил прикусила губу, чтобы не высказать свое мнение о деде и о розах.

Брюнетка принюхалась и сказала:

— Нет, пахнет сандалом и мускусом. Ароматом желания.

Облизнув ярко-красные губы, она послала многозначительный взгляд Мелёшину, однако тот не принял эстафету и бросил брелок на стол.

— Вот ключи. Подожди в машине. Я скоро буду.

Девица надула обиженно губы:

— Из-за этой кикиморы мне пришлось отложить окончательную примерку, а ты предлагаешь подождать?

Я с грохотом отъехала на стуле. "Сейчас встану, — мелькнула мысль, — и вылью ей суп на голову".

— Не хочешь в машине, жди у Списуила, — обронил Мелёшин.

Продышавшись, я снова с грохотом придвинулась к столу. Светленькая скривилась.

— Тебя, убогая, манерам не учили? Здесь не сарай.

Я открыла рот, чтобы достойно ответить, но, натолкнувшись на холодный взгляд Мелёшина, промолчала.

— Одно радует, — вздохнула притворно Эльза, поднимаясь из-за стола, — тебе, Мэл, попалась быстрообучаемая особь. Приказали закрыть рот, она и не вякает.

Внезапно девица опустилась на краешек стула.

— А я-то думаю, что с ней не так? Глаза б*ядские, мочой набрызгалась и губки навазюкала. Значит, успела урвать женского счастья, да? Кто постельку-то греет? Задохлик белобрысый? Второй день зенки пялит, изошел слюной, — понесло ее как базарную бабу.

У меня потемнело в глазах. Мозг отключился, оставив условные рефлексы, а именно: желание броситься на брюнетку, подравнять ей челку и заткнуть выдранными волосьями незатыкающийся рот. Однако меня придавили к стулу невидимые гири, не позволяя сдвинуться ни на миллиметр.

— Эльза, тебе пора, — напомнил Мелёшин ледяным тоном.

Пелена гнева постепенно растворилась, проясняя зрение, зато началась нервная трясучка. Брюнетка схватила ключи и, вскинув сумочку на плечо, пропела, не обращая внимания на холодность приказа:

— Не задерживайся, милый. Жду.

Она поплыла к выходу из столовой в сопровождении подружки, а Мелёшин, не удосужившись проводить возлюбленную горячим взглядом, сжимал и разжимал кулак, уставившись в одну точку.

— Ну? — В его голосе сквозила еле сдерживаемая ярость.

Что значит "ну"? Это мне нужно вопрошать, гневно и оскорбленно.

— Может, соизволишь снять grandi graviti[13]? — поинтересовалась я нагло. — Выходит, начались тренировочки?

Мёлешин хлопнул ладонью по столу, сбрасывая невидимые кандалы, и по конечностям разлилась непривычная легкость.

— И на том спасибо. — В отместку я тоже закинула ногу на ногу и сложила руки на груди. Наши позы стали зеркальным отражением друг друга, с той лишь разницей, что теперь Мэл постукивал пальцами по столешнице, пробегая хмурым взглядом по мне сверху вниз и обратно.

На безымянном пальце холеной руки красовалось тонкое изящное колечко. Мужчины нечасто украшают руки женственными безделушками, если безделушки не являются подарком человека, занимающего особое место в жизни.

Проследив за направлением взгляда, Мелёшин сжал пальцы в кулак, а потом и вовсе убрал руку со стола.

— Первое. С понедельника сидишь на лекциях впереди, — скомандовал он.

— Куда уж ближе?

— Впереди — значит, передо мной.

— Зачем? — изумилась я.

— Не обсуждается, — отрезал Мелёшин.

Подумаешь, нашелся приказчик. Зато не запретит задрать надменно нос.

— Второе. В столовой садишься рядом. Не хватит места — будешь стоять.

Я аж как огнедышащий дракон задышала, услышав приказание.

— Чтобы прибирать за маменькиным сыночком?

— За маменькиным и за папенькиным. И за тем, на кого покажу.

— Ну, давай уже, скажи всем! Зачем ходить вокруг да около? — выплеснула я свой страх, не выдержав. Наверное, громко воскликнула, потому что редкие студенты начали оглядываться.

— Будешь орать, надену lagus[14], - осадил Мелёшин.

Я поперхнулась. Вот оно, упоение властью, что со всей очевидностью горело в его взгляде. То, ради чего Мэл не поленился прийти в столовую, хотя должен был везти свою гюрзу на примерку платья.

Встав, я наклонилась к Мелёшину:

— Хочешь утопить — топи. Знаешь же, что не смогу сопротивляться. Но делай быстро, сил нет смотреть на твою довольную рожу.

— Сядь! — приказал он.

Черта с два!

Тогда Мелешин встал сам. Выше меня почти на голову, — заметила я машинально. Зеленые ободки в глазах обжигали, неестественно фосфоресцируя, а лицо скривила ухмылка.

Я отступила, спасовав, и уперлась в стол.

— Заруби на носу — я не стукач и никогда им не был. Но долг взял и в довесок к нему согласие, сама знаешь, на что.

Ага, одним ударом обе шашки в дамках: и мой должок при нем, и цирковую зверушку заполучил.

— Я не соглашалась! — пискнула над нависшим Мелёшиным.