Ночи дождей и звезд - Мейв Бинчи

— Мама?

— Дэвид! — От радости в ее голосе у него защемило сердце.

— Мама, получил твое письмо о премии.

— О, Дэвид, я не сомневалась, что ты позвонишь. Я знала. Какой ты умница, что позвонил так скоро.

— Понимаешь, я не уверен, что происходит… Не хотел уточнять даты возвращения, рейсов… Слушать планы и обсуждения, что ему надеть на церемонию.

— Папа будет так рад, когда узнает, что ты звонил, очень обрадуется.

Он уже начал чувствовать знакомое давление, которое они на него оказывали. Ощущение тяжести концентрировалось в груди.

Мама продолжала радостно болтать:

— Отец вернется приблизительно через час, до чего же он обрадуется.

— Он, конечно же, в субботу не на работе?

— Нет, нет, просто… э… его нет…

Дэвид удивился.

Папа ходил в синагогу не каждую неделю, но только по большим праздникам. Субботы он всегда проводил дома.

— Что он делает? — спросил Дэвид.

— О, понимаешь… это… — Мама была в замешательстве.

У Дэвида вдруг внутри все похолодело.

— Папа болен? — внезапно спросил он.

— Почему ты так думаешь? — В ее голосе послышался страх.

— Не знаю, мама, вдруг мелькнула мысль, что он, может быть, заболел, а мне не сказал, и вы оба молчали.

— Это чувство появилось у тебя внезапно, далеко в Греции? — задумчиво произнесла она.

— Что-то вроде этого, — огрызнулся он. — Но это правда, мама?

Ожидая ответа, он почувствовал, как остановилось время. Прошло всего несколько секунд, но они показались вечностью. Он смотрел из телефонной будки на жизнь в гавани, как загружались и разгружались суда, толпы людей спешили по своим делам.

— У папы рак прямой кишки, Дэвид, неоперабельный. Ему осталось всего полгода.

У Дэвида перехватило дыхание.

— Мама, он знает? Ему сказали?

— Да, теперь всем говорят, без исключений. Он очень спокоен.

— У него есть боли?

— Нет. Удивительно, никаких, но он принимает много лекарств.

У Дэвида вырвался надрывный вздох, словно он пытался подавить плач.

— О, Дэвид, не расстраивайся. Он настроен очень решительно, совсем не боится.

— Почему ты мне не сказала?

— Ты знаешь своего отца, он такой гордый, не хотел, чтобы ты вернулся из жалости, он не разрешил говорить.

— Понятно, — грустно сказал Дэвид.

— Но он не может запретить тебе знать, Дэвид. Телепатически. Представляешь, ты почувствовал беду на таком огромном расстоянии. Это невероятно, но ты всегда был очень чутким мальчиком.

Никогда Дэвиду не было так стыдно.

— Позвоню еще в понедельник, — пообещал он.

— Сообщишь о своих планах? — с нетерпением спросила мама.

— Да, — виновато произнес он.

Томас позвонил матери.

— Не надо звонить мне издалека, сынок, не трать понапрасну деньги на меня.

— Все нормально, мама, у меня хорошая зарплата, я говорил тебе, хватает, чтобы жить здесь как миллионеру и еще выплачивать Биллу алименты.

— И посылать мне подарки. Ты хороший мальчик, мне нравятся эти журналы, которые ты присылаешь каждый месяц. Я их никогда не покупаю сама.

— Знаю, мам, все для нас, а ничего для себя. Твое вечное правило.

— Так поступает большинство, у кого есть дети, но это не всегда помогает. Господь послал мне тебя и твоего брата, но такое бывает не часто.

— Трудно быть родителем, да, мама?

— Мне это не казалось таким уж сложным делом, но мой муж умер, а не ушел от меня к другой, как это сделала твоя жена.

— В разводе участвуют двое, мама. Здесь виновата не только Ширли.

— Да, но когда ты найдешь себе пару?

— Когда-нибудь, честное слово, и ты об этом узнаешь первой. Ма, звоню, чтобы узнать, как Билл. Ты с ним разговариваешь?

— Ты же знаешь, что да, сынок. Звоню ему каждое воскресенье. Он прекрасно успевает в школе, занимается спортом, он полюбил физкультуру.

— Еще бы, теперь, когда его нудный старый папа не надоедает ему с книжками, стихами и всяким таким.

— Он ужасно по тебе скучает, Томас, ты же знаешь.

— А разве у него нет распрекрасного Энди, а еще братика или сестренки в проекте? Зачем ему я?

— Он говорил, ты не рад, что у них будет ребенок, — сказала мать.

— Не обязан плясать от радости по этому поводу, — съязвил Томас.

— Он сказал, что надеялся, что ты полюбишь нового малыша так же, как Энди любит его, хотя тот ему никто.

— Он действительно думал, что я обрадуюсь этой новости? — сильно удивился Томас.

— Он всего лишь ребенок, Томас. Ему всего девять лет, отец уехал от него, совсем уехал из Америки. Он хватается за соломинки. Он надеялся, что, может быть, ты приедешь и станешь приемным отцом для малыша, как Энди для него.

— Энди просто задница, мама.

— Возможно, это так, сынок, но он добрая задница, Томас, — заметила мать.

— Добрый я, мама.

— Уверена, что ты добрый, но не уверена, что об этом знает Билл.

— Да ладно, мама, я правильно поступил, дал ему свободу, не суетился вокруг него. Дал ему возможность привыкнуть к новой жизни.

— Да, конечно, но может ли ребенок в девять лет это понять?

— А что, по-твоему, должен был сделать я?

— Не знаю, быть рядом с ним, а не за тысячи километров. Мне так кажется.

— Считаешь, это помогло бы?

— Не знаю, но, по крайней мере, Билл, твоя кровь и плоть, не думал бы, что ты его бросил.

— Конечно, мама, я понимаю, что ты сказала.

Эльза прочла второй факс от Дитера.

Я знаю, что ты прочла мое письмо на прошлой неделе. В гостинице мне сказали, что передали тебе его. Пожалуйста, хватит играть, Эльза. Просто скажи, когда вернешься. Ты в этой ситуации не единственный игрок, у меня своя жизнь. Почему я должен всем говорить про нас, пока не буду уверен, что ты вернешься?

Пожалуйста, ответь мне сегодня.

Люблю тебя вечно,

Дитер.

Она читала и перечитывала послание, пытаясь расслышать его голос, словно он произносил эти слова, и отлично все слышала. Дитер говорил быстро, решительно и возбужденно. «Пожалуйста, ответь мне сегодня».

Именно он играл главную роль на этой сцене. Он забыл, что речь шла о ее жизни, ее будущем. Как смеет он требовать от нее быстрого ответа. Она отправилась в небольшой бизнес-центр в Анна-Бич, чтобы отослать имейл.

Вопрос серьезный. Я должна подумать. Не торопи меня. Напишу через несколько дней.

Тоже люблю тебя вечно, но дело не только в этом.

Эльза.

Фиона проснулась очень рано и смотрела на восход солнца над Агия-Анной. Ей с трудом верилось в разговор с Вонни накануне вечером.

Она все еще сильно злилась на Вонни и Йоргиса. Как посмели они сказать ей, что Шейн не пытался с ней связаться? Как смели они заставить ее думать, что Шейн мог ее бросить, оставить из-за ее глупости? Но он пытался связаться с ней, а эти зануды влезли не в свое дело.

Они сказали, что ему от нее нужен был только залог. Конечно, чтобы выбраться из тюрьмы, залог необходим. Чего они ждали?

Она радовалась, что скоро снова увидится с ним.

Но мысль о том, что придется терпеть Вонни на пароме, ей не нравилась. А еще она жалела, что обо всем рассказала вчера Эльзе. От Эльзы не было никакого прока.

Как хотелось Фионе повернуть время вспять. Зачем она просила Эльзу помочь ей достать деньги, одолжить ей тысячу евро, всего на несколько дней, пока Барбара не пришлет из Дублина?

— Одолжить тебе денег, чтобы вытащить его и чтобы он закончил свои художества на твоем личике? — возмутилась Эльза.

— Это совсем другое, — начала Фиона. — Он был в шоке, я все неправильно ему сказала, понимаешь?

Эльза отвела волосы с лица Фионы.

— Все еще видно синяк, — тихо сказала она. — Фиона, никто на земле не даст тебе денег для этого ублюдка, чтобы вытащить его оттуда. Там ему место навечно.

У Фионы был такой вид, что Эльза сразу смягчилась.

— Послушай, я не лучше Вонни, тоже учу тебя жить. По себе знаю, как это трудно. Но скажу, что стараюсь быть объективной. Пытаюсь смотреть на себя со стороны, на свою ситуацию как бы другим взглядом. Стараюсь быть зрителем, а не участником. Тебе это тоже может пригодиться.

Фиона покачала головой:

— Не думаю, что здесь что-то поможет. Если только я смогу взглянуть со стороны бедного Шейна, который любит меня и пытается связаться со мной, страдая в греческой тюрьме. Это все, что я могу увидеть, Эльза. Шейн думает, что я его бросила. Мне от этого ничуть не лучше.

Эльза посмотрела на нее так, словно перед ней голодная сирота, молящая о помощи. Это был взгляд сострадания, заботы и в то же время недоумения, что такое вообще может происходить в мире.

Когда Вонни и Фиона встретились на пристани, Вонни купила два билета в обе стороны. Фиона открыла было рот, чтобы сказать, что не собирается возвращаться в тот же день, но прикусила язык, смолчав.