По их следам - Тесс Герритсен

Берил отвела взгляд.

– Сначала это напоминает игру, – объяснил Вулф. – Такая воображаемая, притворная война. А потом ты понимаешь, что пули в этой войне настоящие. Так же, как и люди.

Ричард по-прежнему держал руку Берил в своей, желая согреть ледяную ладонь, согреть ее саму.

– Именно это и случилось со мной, – продолжил он. – Внезапно все стало слишком реальным. И была одна женщина…

Берил сидела все так же тихо – слушая, напряженно ожидая признания…

– Это была та, кого ты любил? – мягко спросила она.

– Нет, не любил. Но она мне очень, очень нравилась. Это произошло в Берлине, еще до падения Стены. Мы пытались переправить перебежчика в Западную Германию. И моя коллега, эта женщина, угодила в засаду наших противников. Караульный заметил ее и выстрелил. – Ричард поднес руку Берил к губам и, поцеловав пальцы, снова подержал ее ладонь в своей.

– Ей… не удалось спастись?

Ричард печально покачал головой:

– И с тех пор это была уже не вымышленная увлекательная игра. Я видел, как ее тело лежало на демилитаризованной зоне. И ничем не мог ей помочь. Так что мне пришлось оставить ее там, на стороне противника…

Вулф отпустил руку Берил. Он подошел к окну и взглянул на огни, освещавшие своим мерцанием Париж.

– Именно тогда я и оставил эту работу. Просто не мог допустить, чтобы на моей совести оказалась еще одна смерть. Я не хотел чувствовать свою… ответственность. – Он обернулся к Берил. В слабом отсвете городских огней ее лицо казалось бледным, будто люминесцирующим. – Именно поэтому мне так тяжело, Берил. От осознания того, что может произойти, если я допущу ошибку. От осознания, что твоя жизнь зависит от каждого моего шага.

Берил еще долго сидела неподвижно, в полном молчании наблюдая за Ричардом, чувствуя сквозь темноту его пристальный взгляд. Пресловутая искра взаимного притяжения опасно потрескивала между ними – как, впрочем, и всегда. Но сегодня вечером было в этом ощущении нечто большее, то, что могло вырваться из-под контроля, заглушив доводы разума…

Берил поднялась с кресла. Несмотря на то что Ричард будто застыл на своем месте, она ясно чувствовала страстный жар его взгляда. Скользнув к нему, Берил уловила резкий звук его дыхания. Она протянула руку и коснулась его заросшего щетиной лица.

– Ричард, – прошептала Берил, – я хочу тебя.

И она тут же оказалась в плену его крепких рук. До этого момента никакие другие объятия, никакой иной поцелуй не заставляли ее так задыхаться от желания. «Мы напоминаем ту пару из бронзы, – мелькнуло в ее голове. – Мы словно изголодались друг по другу. Готовы друг друга проглотить…»

Но это определенно было торжеством любви, а не разрушения.

Застонав, Берил наклонила голову, и губы Ричарда скользнули по ее шее. Через шелковую ткань платья она чувствовала каждую неистовую атаку его рук. О боже, если его прикосновения даже через одежду доставляют ей такое наслаждение, какой же восхитительной пытке он подвергнет ее обнаженное тело? Груди Берил уже трепетали под его ладонями, ее соски наливались, становились все тверже.

Ричард расстегнул молнию на платье и медленно спустил его с плеч возлюбленной. Черный шелк прошуршал по бедрам, еле слышной волной опустившись на пол. Словно повторяя движения платья, Ричард опускался все ниже, скользя губами по шее Берил, ее груди, животу. Трепеща от блаженства, она запустила пальцы в его волосы и простонала:

– Так нечестно…

– Все честно, – отозвался Ричард, спуская ее чулки. – В любви и на войне все средства хороши…

К тому моменту, когда Берил оказалась полностью обнаженной, к тому мгновению, как Ричард избавился от собственной одежды, она давно потеряла способность говорить, протестовать… Берил полностью утратила ощущение времени и места, теперь с ней были только темнота, тепло его прикосновений и неистовая жажда страсти, рвущаяся из груди. Она даже не осознала, как они оказались в постели.

Берил в нетерпении откинулась на матрас, слушая скрип пружин, дуэт их учащающегося дыхания. Она потянула Ричарда вниз, привлекая все ближе к себе, внутрь себя… «Мы словно изголодались друг по другу, – снова подумала Берил, когда любимый жадно припал к ее губам, неистово, бесцеремонно, словно вторгаясь внутрь. – Мы просто пожираем друг друга».

И теперь они, будто оголодавшие до смерти, от души пировали.

Ричард сжал ее руки в своих ладонях, их пальцы переплетались все крепче и крепче, а их тела, соединенные, движущиеся в одном ритме, ликовали. Даже когда последний трепет чувственного желания погас, любимый все еще не отпускал рук Берил.

Наконец Ричард медленно освободил ее пальцы, бережно взяв лицо возлюбленной в свои ладони. Он нежно прикоснулся губами к ее губам, векам…

– В следующий раз, – прошептал он, – мы сделаем это медленнее. Я не буду так спешить, обещаю.

Берил улыбнулась ему:

– Мне не на что жаловаться.

– Ни одной жалобы?

– Вообще ни одной. Но в следующий раз…

– Да?

Берил переместилась под телом Ричарда на постели, и они прокувыркались по простыням, пока она не оказалась сверху.

– В следующий раз, – тихо произнесла она, проводя губами по его груди, – настанет моя очередь пытать тебя.

Ричард застонал, когда губы любимой стремительно скользнули к его животу.

– Так, значит, мы будем делать это по очереди?

– Ты сам все сказал. Все средства хороши…

– …в любви и на войне, – рассмеялся он, с наслаждением запустив руки в ее роскошные волосы.

Они встретились в своем обычном месте – хранилище позади галереи «Анника». У стен было сложено множество деревянных ящиков, в которых держали картины и скульптуры творцов, претендующих на известность. На поверку большинство из них оказывались бездарными любителями, питавшими надежду занять своими произведениями хотя бы крошечный кусочек стены галереи.

«Но кто способен доподлинно установить, что является искусством, а что – мусором? – думал Амьель Фош, с интересом оглядывая помещение, полное упакованных в деревянные коробки фантазий. – По мне, тут все одинаково: краски и холсты».

Дверь хранилища распахнулась, и Фош обернулся навстречу входившему.

– Взрыв раздался, как и было запланировано, – отрапортовал Амьель. – Работа сделана.

– Нет, работа отнюдь не сделана, – последовал ответ. В хранилище вошел, появившись из темноты, Энтони Сазерленд. Глухой стук захлопнувшейся за ним двери эхом отозвался в глухом бетонном полу. – Я хотел уничтожить эту женщину. А она все еще жива. Как и Ричард Вулф.

Фош с недоумением посмотрел на Энтони:

– Это был механизм с задержкой срабатывания, который должен был взорваться через две минуты после того, как они войдут в квартиру! Возможно, он не смог самостоятельно воспламениться.

– Как бы то ни было, они по-прежнему живы. И до этого момента результаты вашей работы выглядят плачевно. Вы не смогли покончить даже с этим жалким существом, Мари Сен-Пьер!

– Я обязательно займусь мадам Сен-Пьер…

– Забудьте о ней! Сейчас я хочу только одного: чтобы Тэвистоки умерли! Боже, они словно кошки! У них по девять чертовых жизней!

– Джордан Тэвисток все еще находится в заключении. Я могу устроить…

– С Джорданом можно некоторое время подождать. Там, в тюрьме, он совершенно безопасен. А вот с Берил нужно разобраться как можно быстрее. Предполагаю, что они с Вулфом покинули Париж. Найдите их.

– Как?

– Ну, вы же все-таки профессионал.

– Этот Ричард Вулф! – с досадой отозвался Фош. – Его будет трудно выследить. В конце концов, я не могу творить чудеса!

Повисло долгое молчание. Глядя на молодого человека, который сосредоточенно расхаживал между ящиков с произведениями искусства, Фош рассеянно думал: «Как же этот мальчик не похож на свою мать! Он достаточно жесток, чтобы довести задуманное до конца. И удивительно хладнокровен, чтобы не дрогнуть, представляя себе последствия».

– Я не могу искать вслепую, – объяснил Фош. – Мне нужно знать, в каком направлении они скрылись. Возможно, отправились в Англию?

– Нет, не в Англию. – Энтони неожиданно замер на месте. – В Грецию. На остров Парос.

– Вы имеете в виду… к семье Ридо?

– Вулф попытается связаться с ними. Я в этом абсолютно уверен. – Энтони с отвращением фыркнул. – Моей матери следовало позаботиться о Ридо еще много лет назад. Хорошо, что еще не поздно сделать это.

Амьель кивнул:

– Тогда я отправлюсь на остров Парос.

После того как Фош удалился, Энтони Сазерленд задержался в хранилище, пристально глядя на деревянные ящики. «Как много надежд заперто внутри! – размышлял он. – Но не мои. Что касается моих фантазий, то они демонстрируются для широкой публики, которая смотрит на них во все глаза и восхищается. Работы этих бедных ничтожеств – лишь плевки в вечность. Я – тот, кем восторгаются, в чью честь произносят тосты».

Для того чтобы добиться чего-то подобного, требуется больше, чем талант, больше, чем просто удача. Для этого понадобилась помощь Филиппа Сен-Пьера, его холодные звонкие монеты. Мощный поток наличных, который немедленно пересохнет, стоит его матери разоблачить себя.