Герои «СМЕРШ» - Александр Юльевич Бондаренко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Хотя было один раз, что именно на этом удостоверении Анна «погорела». Известно, что некоторые очень серьёзные документы имеют свои особенности или секреты. Вот и отправилась она однажды для «установки» кого-то, показала свою «корочку» и напоролась на не в меру бдительную гражданку, решившую, что Харитонова задаёт вопросы, не очень подходящие для «милиционерки». У неё возникла мысль: а вдруг это шпионка? Бдительная гражданка под каким-то предлогом предложила перенести встречу на следующий день и поспешила позвонить в МУР, поделиться своими вполне справедливыми сомнениями.
Назавтра по указанному адресу Анну уже ждали подлинные сотрудники угрозыска. Проверив её документы, обнаружили, как потом выяснилось, отсутствие какой-то условной точки. Стали допрашивать, кому-то звонить, что-то уточнять… Анна, следуя установленным правилам, чётко стояла на своём — мол, я сотрудник МУРа, и всё! Оно и понятно: стопроцентной гарантии того, что с ней общались именно сотрудники милиции, не было. Вдруг это какая-то хитрая операция того же Абвера? На войне всякое бывало…
Отчаявшись, Анна попросила разрешения позвонить по телефону, набрала номер своего отдела, но только в трубке раздался щелчок, означающий, что на том конце провода трубка снята, как милиционер перехватил телефон и с удивлением услышал: «Збраилов слушает!» — «Максимыч, ты?! — удивлённо воскликнул он. — Так это твоя девушка?» Оказалось, что Анну уже искали по всей Москве, и потому за ней тут же прислали машину.
Кстати, милицейский начальник потом расхвалил сотрудницу «соседей», как это называется в спецслужбах, и заявил, что ему бы таких, надёжных…
В общем, всяко случалось — и порой было очень даже непросто.
Достаточно быстро Харитонова — точнее, в отделе её знали под оперативным псевдонимом «Хаценко» (надо же было придумать такое, да ещё для молодой красивой женщины!) — завоевала прочный авторитет среди сотрудников. Про неё говорили, что она была очень дотошная, вытрясала из источников всё, что им было известно, до самых-самых мелочей. Узнавая о связях объекта, устанавливала адреса и этих «связей», ездила туда, уточняла. А потому её «установки» были наиболее полные, она чётко отвечала на все вопросы оперативного работника, поставившего ей задачу провести «установку». Сотрудники Управления особых отделов это ценили и указывали на своих заданиях: «Просим исполнить „Хаценко“». Что ж, как говорится, — на том и едут, кто везёт. Не будем, однако, забывать, что это было за время…
Но ведь и нормальная человеческая жизнь, вопреки войне, продолжалась. Осенью 1943 года Анна родила сына, которого назвали Валерием, в честь легендарного лётчика Чкалова[286]. Вообще, Анатолий был против детей — но только во время войны, понимая, насколько опасна «небесная» профессия лётчика… А вот после войны, говорил он, у них с Анной должно быть много-много детей, и причём все они должны быть похожи на маму.
30 мая 1944 года он вновь отправился в «партизанский край», на ещё не освобождённую от гитлеровцев территорию Белоруссии. Обыкновенный, рядовой полёт — вот только стихия в ту ночь разыгралась не на шутку. Над Москвой гремела гроза, и не только Анна никак не могла заснуть, сидела за столом и читала, но и мама её, Матрёна Осиповна, проснулась ночью от раскатов грома и долго молилась…
Ливень буквально захлестнул и тот подмосковный аэродром, где базировались транспортные «Дугласы». Лётчики, кроме одного экипажа, лететь в такую погоду отказались. Единственный экипаж, который вылетел в ту ночь, был экипаж лейтенанта Харитонова — Анатолий понимал, что партизаны ждут боеприпасы и продовольствие. К тому же в отряд следовало доставить женщину-врача для помощи раненым.
Но и там, на линии и за линией фронта, бушевала гроза. Низвергавшиеся с неба потоки заливали посадочные костры, сигнал для лётчиков, которые тщетно пытались разжечь партизаны. Озарённый призрачным светом молний самолёт метался между небом и землёй, его экипаж высматривал место посадки, но всё было тщетно. А потом «Дуглас» оказался в эпицентре стихии и, поражённый ударом молнии, свалился на землю огненным крестом. Теперь уже никакой дождь не мог потушить костёр из полыхающего топлива и взрывающихся боеприпасов… Только утром партизаны смогли подойти к месту трагедии. Останки девяти человек погребли в трёх гробах — в лесу, около деревни Хоросты, Ленинского района Белоруссии…
Возможно, что гибель экипажа Харитонова спасла от наказания, вплоть до трибунала, тех лётчиков, которые отказались в ту ночь лететь на выполнение задания. Тут уже у них был «железный козырь»: мол, что, нужно было, чтобы и мы погибли, потеряли боевые машины?
Анна ещё две недели ничего не знала о судьбе своего мужа. Обычно он звонил ей по возвращении, а теперь, когда звонила в часть она, ей отвечали, что лейтенант Харитонов отправлен на открытие Второго фронта… Через две недели её пригласили на аэродром — и только тогда ей открылась страшная правда.
Анна была потрясена потерей горячо любимого человека. «Я сильно болела, — вспоминала она. — Начались галлюцинации. Увижу на улице лётчика, бегу за ним, хватаю за руку, он оглядывается, я вижу, что это чужой человек, отворачиваюсь и убегаю. Пропал голос…»
Ей даже предлагали лечь в психиатрическую больницу, но Анна отказывалась, чтобы не расставаться с сыном. К тому же в это время угасал от рака лёгких её отец, Кузьма Михайлович. Ему так и не сказали о гибели зятя, а он, быть может, и догадывался, только молчал, ещё более прежнего лаская внука, и Анна понимала, что ей следует быть с матерью.
На службе, как она вспоминала, к ней отнеслись с любовью и вниманием. Не только помогли получить ещё одну комнату и буквально мгновенно прописать свекровь, приехавшую с оккупированной территории, но и хотели временно перевести Анну из «установки» в «наружку» — наружное наблюдение. Если «установщики» работали в одиночку, то есть она нередко и неминуемо оставалась бы один на один со своими мыслями, то «наружники» ходили парами, парень и девушка (кстати, впоследствии они все переженились — но к Анне это отношения, можно понять, не имело), так что она была бы и не одна, и под наблюдением профессионально внимательного товарища, который в случае необходимости проинформировал бы руководство о том, что что-то не так, что ей требуется неотлагательная помощь.
