Кто кого предал - Галина Сапожникова

Весь «пепел» достался соседней Белоруссии, в которой информация о том, как двух литовских коммунистов, у одного из которых даже не было с собой паспорта, перевезли на заднем сиденье автомобиля через государственную границу, — вызвала страшный скандал.

На ковер в Верховном Совете вызвали виноватых — министра внутренних дел Владимира Егорова и главу республиканского КГБ Эдуарда Ширковского. Их же назначили главными виновниками этого международного позора и отправили в отставку, хотя руководил операцией генпрокурор Василий Шолодонов. Тогдашний председатель Верховного Совета Станислав Шушкевич в кресле усидел, но ненадолго. Уже через три дня будущий белорусский президент Александр Лукашенко нашел другой повод для его устранения — ящик гвоздей, за который Шушкевич вроде бы забыл заплатить. В тогдашнем голодном обществе это преступление оказалось важнее потерянной чести.

Ни сторонникам тогдашней вакханалии демократии, ни ее противникам не удалось доказать, что отмашку на выдачу Ермалавичюса и Бурокявичюса дал именно Станислав Шушкевич. В протоколах скандальных заседаний Верховного Совета осталась следующая картинка: литовская прокуратура, — вдохновленная жаждой мести, требовала выдачи экс-лидеров компартии. Бригады следователей свободно колесили как по Белоруссии, так и по России, и бомбили письмами прокуратуры. Наконец белорусский генпрокурор сдался и попросил своего коллегу — министра внутренних дел — поспособствовать в данном мероприятии. Тот согласился, не представляя, что попадет в учебники истории именно благодаря этому проколу, который перевесит все его предыдущие и будущие профессиональные подвиги.

К чести генерал-полковника, Владимир Егоров не отказался от интервью, хотя и прекрасно понимал, о чем его будут спрашивать и за что именно стыдить.

— Это правда, что в начале 90-х вы категорически отказались разгонять в Минске оппозиционную демонстрацию?

— Ситуация была исключительно отчаянная, с последствиями, которые дали бы много крови. Мое имя было бы проклято моими соотечественниками. Действительно, на площади была стотысячная демонстрация. От меня требовали ее разогнать: за столом председателя Совета Министров собрались члены бюро ЦК и все правительство и тыкали мне в лицо — смотри, что творится: демонстранты на памятник Ленина залезли, оцепление прорвали, а ты, министр, бездействуешь. И бумагу мне швыряют — пиши рапорт. Я говорю — нет, писать не буду, я знаю, чем это закончилось в других республиках. Мы, наверное, не тот народ, который согласился бы с тем, что лучше применить силу и убить, условно, 10–15 человек, чем допустить массовые погромы, беспорядки и гораздо большее количество жертв. Затем была еще одна ситуация: на площади Якуба Коласа один протестующий поставил палатку и грозил взрывом. А назавтра там собиралась огромная демонстрация Народного фронта. Если бы мы начали эту палатку сносить и применять силу, ему стоило только чиркнуть спичкой, как он сгорел бы. Представляете, что бы в этом случае натворила толпа? Поздно ночью я послал машину за лидером оппозиции, Зеноном Поздняком, и сказал: палатку убирать не будем, но с одним условием. Если будет разбита хоть одна витрина или стекло по проспекту, где вы будете шествовать, я применю силу… И все прошло мирно.

— Но вас после этого заподозрили в особых симпатиях к оппозиции. Вы — убежденный демократ, или это ваш милицейский профессионализм говорил вам о том, что нельзя переступать черту?

— Я тогда убежденным демократом не был. Но, поработав до этого министром внутренних дел в Латвии, послужив в Афганистане и поездив по горячим точкам, понимал, чем все это может закончиться.

— В 1994 году Белоруссия уже три года как была независимой, так? А почему у вас тогда по стране свободно рыскали спецслужбы из Литвы, а вы послушно арестовывали тех, на кого они указывали пальчиком?

— Нельзя сказать, чтобы рыскали, — но бывали. Особенно когда искали Ермалавичюса и Бурокявичюса. У нашей прокуратуры с прокуратурой Литвы был теснейший контакт. Литовцы, оказывается, раз десять или даже больше приезжали сюда и контачили на самых разных уровнях, заканчивая генпрокурором. Прокуратура Белоруссии давала нам задание — установить, действительно ли эти люди, разыскиваемые литовскими властями, находятся в Минске. У МВД с Литвой не было соглашения, а у прокуратуры было.

— Но ведь их выдали с вашего личного согласия? Или вам отдал приказ сделать это Станислав Шушкевич?

— Никто никакого приказа не давал. После того, как в Минске с визитом побывал литовский генеральный прокурор Артурас Паулаус-кас, они договорились с белорусским прокурором Василием Шолодоновым о задержании Бурокявичюса и Ермалавичюса. И вот тут была моя ошибка. Надо было потребовать письменный приказ. А у нас с Шолодоновым были хорошие отношения, служебные. И я дал приказание задержать. А это все было как раз в дни визита Билла Клинтона.

— Как это связано?

— Наверное, операция была сознательно приурочена к этому моменту. У МВД не было времени заниматься какими-то мелочами, когда с визитом прибыл президент США, надо было до деталей все продумать. Естественно, я занимался только этим. Ермалавичюса и Бурокявичюса задержали и привезли в УВД города. Начальник управления позвонил генеральному прокурору — тот подтвердил свое согласие на вывоз. Поехали на границу, простояли часа четыре, потому что у Ермалавичюса не было паспорта. Тогдашний председатель погранвойск Бочаров дал согласие на то, чтобы их пропустили без паспорта. По милицейским канонам факт выдачи — дело невеликое. Но это оказалось хорошим поводом разделаться одним махом с министром внутренних дел и с председателем КГБ, поскольку мы как раз перед этим направили Верховному Совету и Совету Министров совместную петицию о некоторых вопросах государственного устройства Республики Беларусь и прошлись там как по власти, так и по Совмину.

— А как общественность узнала о выдаче? Кто разжег скандал?

— В тогдашнем Верховном Совете Белоруссии была сильная прокоммунистическая группа.

— А вы за выданных коммунистов не переживали? Ваша-то судьба хорошо разрешилась — вы уже через полгода сели в кресло председателя КГБ республики. А бедные литовцы отсидели по 12 и 8 лет…

— Но не мы же их судили, не наш суд! Мне комментировать, за что их судили, не пристало.

— Случай с выдачей Бурокявичюса и Ермалавичюса был единственным и главным проколом в вашей карьере? Или вы вообще не считаете это проколом?