Жить не дано дважды - Раиса Хвостова

— Как это было? — чуть слышно спросила я.

— Смалодушничал кто-то из наших…

— Почему не скажете — кто? — вскинулась Таня.

— …и под давлением вызвал ее на связь, — закончил Прищуренный. — А кто — придет время, узнаете.

Я гладила пальцем звездочку на пилотке. Красную звездочку на моей пилотке. Девушки носили береты. И у меня был берет, но я выпросила себе пилотку — на пилотке отчетливее выделяется красная пятиконечная звездочка. Я не расставалась с пилоткой даже сейчас, за столом, пилотка со звездочкой лежала на моих коленях. Надо побывать во вражеском тылу, в логове врага, где за красную звездочку пытают и расстреливают, чтобы научиться дорожить ею.

Я гладила пальцем звездочку на пилотке, чтобы скорбь превратилась в холодную ненависть. Надо ненавидеть врага — холодно и расчетливо, — только так можно победить его.

Таня опередила мой вопрос:

— Товарищ подполковник, скоро на задание? Мы прямо, как на курорте здесь.

— Скоро, — ответил без улыбки Прищуренный. — Скоро, мои дорогие девочки.

Мы вскинули на него глаза — разведчику полагается два месяца отдыха, и командование стойко выдерживает этот срок.

Прищуренный пояснил:

— В некоем квадрате, по нашим предположениям, находится немецкая разведывательная часть, Олечка, которую ты выследила в Тирасполе и которую мы было потеряли. Вероятно, отправитесь втроем — с Таней и Максимом.

Мы трое переглянулись.

Маринка обиженно произнесла:

— А я опять останусь?

— А я? — почти беззвучно прошептала Клава.

Прищуренный невесело улыбался.

— Всем на этот раз найдется дело… И чего вы носы повесили? Ну-ка, песню!

Я глянула в синий прищур повеселевших глаз подполковника и неохотно начала — первую, что подвернулась на память, песню:

Дан приказ — ему на запад,Ей — в другую сторону.

Все подхватили:

Уходили комсомольцыЗащищать свою страну.

Слово за словом, строка за строкой — и мы втянулись в песню, в ее грустный и бодрый ритм. Я напевала: «…если смерти — то мгновенной, если раны — небольшой…» А в глазах стоял Сережка, каким я его видела в последний раз — бегущим через рельсы. Мальчишески тонкого, сверкающего белой рубахой, надутой парусом, белыми тапочками. Какой он теперь — мне не удалось увидеть.

Я с завистью смотрю на Прищуренного. Он видел Сережку, разговаривал с ним. Может быть, на прощанье жал Сережке руку?

— Товарищ подполковник, — шепчу я, — вы жали Сережке руку?

— Да, — прошептал в ответ Прищуренный. — Я проводил его до машины.

Песня без нас сбилась, скомкалась.

— А какой он теперь?

— Как на карточке твоей. Только чуть постарше… Хороший парень он, Олечка.

— Очень хороший, товарищ подполковник! Вы еще не совсем знаете, какой он хороший!

— И ты про него не все знаешь! — дразнит Прищуренный. — Знаешь, что он — старший лейтенант?

— Сережка?

— Сережка!

Все слышали наш разговор. Но я и не таюсь — пусть знают о Сережке.

Танины глаза сияют от моего счастья. А Максим темнеет лицом, отворачивается.

5.

— Товарищ сержант, вас вызывают в штаб на одиннадцать ноль-ноль!

Посыльный вытянулся передо мной, словно я генерал.

— Чего вы тянетесь, — недовольно пробормотала я. — И больше ничего не передали?

Значит, что-то случилось. Тогда почему не пришел Прищуренный? Разведчика зовут в штаб в чрезвычайном случае.

До штаба — на окраине села — почти бежала. Но у входа остановилась — на крыльце стоял часовой. Не для необходимости, а по привычке все запоминать, припомнила — здесь прежде не было часового.

Я сказала — меня вызывают, не знает ли он, куда пройти. Часовой молча выслушал, молча пожал плечами — ничего, мол, не знаю.

Я разозлилась:

— Чего тогда здесь стоишь?

Солдат равнодушно сказал:

— Шпиона, что ли, привели.

Я побежала по коридору и постучалась в первую дверь. Никто не ответил. Снова постучала — сильнее. Дверь приоткрылась.

— Тебе чего? — спросил солдат с автоматом на груди.

— Меня вызыв…

Я осеклась. В двух шагах от двери, на стуле, сидел Василий. Наши взгляды встретились на один миг, и Василий отвернулся. Опустил голову.

Страх — это все, что я увидела в его взгляде. Животный страх, страх загнанной собаки. Да и вид у него был нашкодившей собаки — ободранный, грязный, ссутуленный.

Гнев ударил в голову. Все вспомнилось за один миг. Хотелось задушить его своими руками. Задушить за подлость, чтобы не оскверняла такая мразь землю.

— Пройдите, товарищ сержант! — негромко, но настойчиво сказал солдат. — Не полагается.

Если бы он знал, этот солдат, кого сторожит, забыл бы про магическое солдатское слово — полагается, не полагается.

Я прошла через комнату в соседнюю дверь. Увидела за столом Прищуренного и только почувствовала, как глубоко врезались ногти в ладони. Едва расправились пальцы.

— Ну вот, Маленькая, — сказал незнакомый голос, — узнали, небось, напарника?

За столом у окна сидел пожилой полковник. Перед ним лежали какие-то бумаги.

— Еще бы не узнать, товарищ полковник! Задушить хотела…

— Ишь вы какая! Сердитая… А вот он тут плакался, чуть чернильницы через верх не пролились. Ошибся, говорит.

— Ошибся?! Это он-то ошибся?!

Я оглянулась — руки Василия, вылезающие из короткого немецкого кителя, мелко дрожали.

— Он что, товарищ полковник, перебежал от немцев?

— Где там, — махнул рукой полковник. — В плен попал.

Полковник задал несколько вопросов, видимо, он готовил документы для трибунала. Ответы мои записал. Потом спросил:

— Вы хотите ему что-нибудь сказать?

— Да.

Мы трое прошли в первую комнату. Руки Василия запрыгали. Он втянул голову в плечи, кажется, ждал удара. Больших усилий стоило мне, чтобы не дать ему по щеке.

— Так кто оказался прав? — спросила я тихо. Василий молчал.

— Если мое слово что-нибудь значит, — сказала я громко, — я буду просить, чтобы тебя расстреляли. Не место тебе среди людей.

Василия едва поставили на ноги, чтобы вывести. Шел он шаркающей, немощной походкой. Трус есть трус. Он и умереть не сумеет по-человечески.

Забегая вперед, скажу — Василия приговорили к расстрелу, но заменили штрафным батальоном. Там он и погиб, не знаю, со славой или бесславно. Скорее последнее. Такие не способны совершить подвиг, они убивают себя трусостью. Но и та уже польза была, что его смерть оставила другому жизнь.