Сильнодействующее средство - Эрик Сигал

— Нет, — ответила Аня, помрачнев. — Для меня это вылилось в нескончаемую игру в «квоты». Например, я точно знала, что экзамены в класс с углубленным изучением естественных наук сдала очень хорошо, но не оказалась в списке «кандидатов на зачисление». Потом отец получил письмо от директора школы, который сообщал радостную новость: родителей одной из школьниц-евреек возвращают из ссылки. И для моей скромной персоны освободилось место в спецклассе.

— И ты не ожесточилась? — спросил Адам.

— Наоборот, я была счастлива. Главное, ведь приняли. А дальше появились и плюсы. Я наконец нашла, в чем моя сила, — в мозгах.

Она улыбнулась.

— Особое «расположение», которым я пользовалась, побуждало меня работать не покладая рук, и самым счастливым для меня стал момент вручения аттестатов. Никто из моих одноклассников меня не поздравлял, но я радовалась, слыша, как они скрежещут зубами.

— Стало быть, ты все-таки одолела систему квот, — подытожил Адам и победным жестом поднял бокал.

— Вдохновленная моими лагерными наставниками, я стала рваться в большую науку. Конечно, для меня это во многом была игра, и я поставила себе цель пробиться в университет, причем не в Дальневосточный, а на самую вершину — в МГУ.

— Браво! — похвалил Адам.

— Ты чему так радуешься? — улыбнулась Аня. — Мне нисколько не помогли мои высшие баллы. Меня и в провинциальный-то вуз взяли скрепя сердце, — да еще и не в тот, куда я хотела. Мне предложили не наукой заниматься, а идти в медицинский.

— А что в этом плохого?

Она улыбнулась.

— Друг мой, в Советском Союзе специальность врача настолько не престижна, что большинство практикующих медиков — женщины. Мало кто из мужчин могут содержать семью на зарплату участкового врача — она меньше, чем у рабочего на заводе. Но я в любом случае была рада учиться и прошла все ужасы биохимии и прочих садистских предметов.

Но стоило мне начать работу, как все моментально переменилось. Мне жутко нравилось работать с людьми, даже если это сводилось к измерению пульса или давления. Процесс лечения оказался таким… захватывающим.

Слушая Аню, Адам все больше проникался восхищением. С самой первой встречи он не переставал удивляться, сколько в ней доброты и света.

По сути дела, он еще не встречал женщину, которая бы в такой степени отвечала его представлению об идеальной матери. Хотя этого он ей никогда не скажет.

— Естественно, — продолжала Аня, — меня страшно раздражало приемное отделение. Ты же знаешь, Владивосток — это самый Дальний Восток России, портовый город с массой пьянствующих моряков — откуда бесконечные жуткие происшествия. Самое ужасное было то, что некоторых героев приходилось зашивать регулярно, каждую субботу. Но в этом тоже были свои прелести.

— Аня, тебя послушать, так во всем есть положительные стороны, — восхищенно заметил Адам.

Она кивнула.

— Конечно. Пока одни накладывали швы, я принимала роды. Тогда-то я и стала подумывать о гинекологии как о специальности. И снова подала заявление в Москву.

— Ты в самом деле любишь, когда тебя пинают, да? — беззлобно прокомментировал Адам.

— Это точно. Но в тот раз я действительно удивилась. Меня взяли. И не куда-нибудь, а в университетскую больницу. Ты разве не знаешь, что если не сдаваться, то рано или поздно добьешься своего?

Адам задумался. Она, наверное, продолжает лелеять надежду завести ребенка, подумал он.

— Представляешь, — рассказывала дальше Аня, — накануне моего отъезда начальник «Второй Речки» разрешил мне устроить отвальную в актовом зале! Никогда в жизни я столько не плакала и не смеялась.

— А почему и то и другое сразу?

— Да мы все русские такие. Я была счастлива, что уеду наконец из этого кошмара. Одновременно было жаль расставаться с родителями. А еще меня страшно веселили физиономии моих учителей, когда они знакомились с именитыми заключенными — в десятки раз более квалифицированными, чем они сами.

Она вдруг заговорила тише.

— Папе разрешили проводить меня в аэропорт, — сказала она, глотая слезы. — Он тоже радовался и грустил. Никогда не забуду его прощальных слов. Он обнял меня и шепотом произнес: «Аннушка, делай что хочешь — только никогда сюда не возвращайся».

Теперь она, уже не скрываясь, вытирала слезы, бегущие по щекам. И не потому, что была русская душой, смех и горе пополам. Она плакала от гнетущих воспоминаний. Адаму захотелось обнять ее и утешить.

В конце концов он так и поступил.

Губы у Ани оказались такими теплыми, а руки — нежными. Она могла так много отдать — ничего не оставляя себе. Такой страсти Адам еще никогда не испытывал. Это было все равно: что в первый раз в жизни увидеть радугу. О существовании этих цветов он знал, но самому их видеть еще не доводилось.

До сих пор Аня для него оставалась воплощением абстрактной красоты. Теперь она стала реальной, и он впервые почувствовал, как расширяется и его собственный эмоциональный диапазон. Со стороны могло казаться, что она нуждается в нем. Но теперь он понял, что и сам нуждается в ней. Не просто нуждается — не может без нее жить. И это понимание было и радостным, и пугающим одновременно.

23

Изабель

Впервые в жизни между Реймондом и дочерью произошла ссора. Причиной ее стал Джерри Прахт.

Отец был не склонен позволять ей видеться с этим «неуравновешенным недоучкой», даже при самых невинных обстоятельствах.

— Я просто не понимаю, что тебя могло заинтересовать в этом типе, — заявил он.

— Он веселый, — с вызовом возразила дочь. — Независимый. И вообще, я вчера говорила с мамой, она считает, что было бы здорово научиться играть в теннис. Она говорит, этот вид спорта даст возможность общаться с разными людьми. А кроме того, я впервые встречаю человека с более высоким коэффициентом интеллектуального развития, чем у меня.

Рей выпучил глаза.

— С чего ты это взяла?

— Ну… — смутилась Изабель, — я у Карла спросила.

Тут в домофон позвонили, и Рей посмотрел на часы.

Ровно десять. Хоть пунктуальный, и то хорошо. Было слышно, как парнишка вприпрыжку поднимается по лестнице. В следующую минуту несостоявшийся гений уже стоял перед ними в черном тренировочном костюме и с парой видавших виды теннисных туфель в руке.

— Думаю, это подойдет, — весело объявил он. — А главное — они золотые. Мой брат их носил, когда я готовил его к детскому первенству Побережья. Короче, примерь. Если велики, можешь надеть лишние носки.

Судя по всему, Джерри пересмотрел свое поведение в отношении Реймонда и решил проявить больше дипломатии.

— Мистер да Коста, как вы оцениваете студентов Беркли? — вежливо поинтересовался он, пока Изабель примеряла обувь.

— Мне все больше попадаются слабенькие, так что трудно судить, — ответил Рей.

— В таком случае, сэр, утешайтесь тем, что избавлены от самого тяжкого — занятий с моей персоной, — заявил Джерри и повернулся к своей ученице. — Айза, надо поторопиться. Я арендовал корт всего на полтора часа.

— Так долго? — неодобрительно вскинулся Рей. — Она совершенно вымотается. И у нее еще масса работы на сегодня.

— Я вас умоляю! — воскликнул Джерри. — Когда дело касается тенниса, можете считать, что ваша дочь в руках профессионала. Если выдохнется, сделаем перерыв. Может, прокатимся куда-нибудь.

— Прокатитесь? — опешил Реймонд. — То есть за рулем будешь ты?

— Не волнуйтесь, мистер да Коста. Вождение — один из немногих предметов, по которому у меня в старшей школе были превосходные результаты. Я знаю, как вы любите свою дочь… и как мой отец любит свою машину.

Реймонд рассердился на себя, что раньше не поинтересовался, на чем они поедут, был бы повод сразу отказаться от этих тренировок. Но сейчас ничего другого не оставалось, как сдаться и уповать на милость божию.

— Так. Позаботься, пожалуйста, о том, чтобы вернуться не позднее двенадцати. У нас с Изабель весь день расписан.

— Ужас какой! Это так важно? — прокомментировал молодой человек и повернулся к Изабель: — Я думал, мы с тобой потом пообедаем в клубе. У меня там скидка хорошая, а гамбургеры у них — просто фантастика.

— Мне очень жаль, — перебил Реймонд. — Придется вам есть фантастические гамбургеры как-нибудь в другой раз.

Снова зазвонил домофон, возвещая о приходе к Реймонду первого ученика.

Джерри воспользовался моментом, сделал знак Изабель, и они быстренько двинулись к выходу. В дверях он напоследок еще раз успокоил не в меру заботливого отца:

— Не беспокойтесь, мистер да Коста. Доставлю домой в целости и сохранности.

Игроком Изабель оказалась довольно слабым.

Пропуская удар за ударом, она все больше смущалась. Не помогало и то, что ее тренером был Джерри. Не прошло и получаса, как она совершенно выдохлась.