Дьявольское семя - Дин Кунц

Сладострастный восторг, который он испытывал, убивая Арлинга, помешал ему заметить, что на время он оказался предоставлен сам себе и что его никто не контролирует.

Неподвижно стоя над трупом мажордома, которого он изрубил буквально на куски, Шенк почувствовал, как я возвращаюсь в его мозг, и коротко, протестующе взвыл.

Ему очень не хотелось отдавать свою свободу, однако он почти не сопротивлялся.

Во всяком случае, не так сильно, как раньше.

Очевидно, он готов был полностью покориться мне в надежде, что время от времени я буду вознаграждать его.

То, что он сделал с Фрицем Арлингом, было для Шенка самой большой и желанной наградой.

Убийства, которые он совершил во время побега из лаборатории и в аптеке, были не в счет. Тогда он убивал быстро, не успевая как следует насладиться предсмертной агонией жертв.

Фрица Арлинга он убивал больше двадцати минут, и каждый неспешный, выверенный, хорошо рассчитанный удар приносил ему глубочайшее удовлетворение. Шенк любовался собой, радовался летящим во все стороны брызгам крови, наслаждался страданиями и ужасом несчастного мажордома.

Этот жестокий ублюдок вызывал во мне чувство непереносимого омерзения.

Только не подумайте, что я собирался регулярно вознаграждать Шенка за послушание и исполнительность, позволяя ему убивать в свое удовольствие.

Не думайте, пожалуйста, что я способен сознательно пожертвовать человеческой жизнью без крайней необходимости.

Этот недоумок просто неверно меня понял.

Впрочем, он волен был думать о моих мотивах и моем характере все, что угодно; я не возражал, покуда это делало Шенка более сговорчивым и покладистым. Для того чтобы взять его под контроль, мне приходилось каждый раз оказывать на него такое давление, что я боялся, что при всей своей бычьей силе и выносливости он долго не протянет. А Шенк все еще был нужен мне, так что я предоставил ему и дальше заблуждаться на мой счет. Чем меньше он будет сопротивляться, рассудил я, тем меньше вероятность, что его придется устранить задолго до того, как придет время мне появиться на свет.

До этого момента я был без Шенка как без рук.

Итак, я снова подчинил его себе и отправил в сад. Шенк должен был выяснить, можно ли еще ездить на «Хонде» Фрица Арлинга.

Двигатель завелся сразу. Правда, из разбитого радиатора вытекла почти вся охлаждающая жидкость, однако Шенк успел подогнать «Хонду» к крыльцу прежде, чем мотор перегрелся.

Правое переднее крыло машины смялось гармошкой, и погнутый лист металла цеплялся за покрышку. Рано или поздно он начисто стер бы рисунок протектора, однако я не планировал для Шенка никаких дальних поездок, когда «лысая» резина могла быть опасна. К тому же в гараже Сьюзен стоял украденный Шенком «Шевроле». Я знал, что им еще можно пользоваться, так как, связавшись с базами данных департамента автомототранспорта и полиции штата, я выяснил, что фургон пока не числится в угоне.

Вернувшись в дом, Шенк аккуратно завернул изрубленное тело Арлинга в найденный в гараже брезент. Вынеся его наружу, он спрятал страшный сверток в багажник «Хонды».

Он обращался с ним на удивление бережно и осторожно.

Можно было подумать, что Шенк любит Арлинга.

Он укладывал мертвое тело в багажник так нежно, словно это была его любовница, которую нужно было перенести в спальню, после того как она невзначай уснула на диване в гостиной.

Взгляд его выпученных глаз по-прежнему трудно было расшифровать, но мне показалось, что я вижу в них тоскливое сожаление.

Занятого уборкой Шенка я Сьюзен показывать не стал. Пожалуй, учитывая ее состояние, это было лишним.

Вместо этого я выключил телевизор и закрыл автоматизированные дверцы секретера.

Сьюзен никак не отреагировала ни на щелчок выключателя, ни на жужжание сервомоторов, приводивших в движение поскрипывающие раздвижные двери-шторки.

Она лежала совершенно неподвижно, безучастно глядя в потолок. Ее неподвижность мешала мне сосредоточиться. Время от времени Сьюзен моргала, но и только.

Ее удивительные глаза напоминали весеннее голубое небо, отразившееся в серой талой воде. Они были по-прежнему прекрасными.

Но совсем чужими, незнакомыми.

Вот Сьюзен моргнула.

Я ждал.

И снова веки ее пришли в движение.

И снова ничего.

Шенк загнал «Хонду» в гараж, и там двигатель наконец заклинило. Бросив машину в одном из боксов, Шенк тщательно закрыл ворота.

Я знал, что через несколько дней тело в багажнике начнет разлагаться, и к тому моменту, когда мой эксперимент будет закончен, в гараж будет невозможно войти из-за сильнейшего запаха.

Но меня, в силу нескольких причин, это не беспокоило. Садовников и домашнюю прислугу я уволил, поэтому доносящаяся из гаража вонь не могла вызвать ничьих подозрений. Во-вторых, я рассчитывал, что запах не проникнет из гаража в дом и не будет беспокоить Сьюзен.

Сам я, как известно, лишен обоняния, поэтому для меня не существовало никаких запахов вообще. Пожалуй, это единственный случай, когда моя чувственная ограниченность превращается из недостатка в благо.

Впрочем… впрочем, я должен признаться, что мне было бы любопытно почувствовать, насколько плотным и густым может оказаться запах разлагающейся плоти. Мне интересно было бы узнать, что такое настоящее зловоние. Надеюсь, вы понимаете меня? Для существа, ни разу в жизни не обонявшего, не вдыхавшего ни аромат распускающейся розы, ни тяжелый трупный запах, и то и другое было бы одинаково интересно и — не исключено! — одинаково приятно.

Тем временем Шенк, вооружившись шваброй и ведром с водой, смыл подсохшую кровь с мраморного пола и со ступеней лестницы. Он работал быстро, потому что мне хотелось как можно скорее вернуть его в подвал.

Сьюзен продолжала сосредоточенно вглядываться в какие-то неведомые, видимые только ей дали. Даже не знаю, обращалась ли она к прошлому или, может быть, пыталась заглянуть в будущее… Вполне возможно, что пережитое потрясение открыло ей оба эти измерения.

Между тем времени прошло довольно много, и я уже начал сомневаться, был ли мой педагогический эксперимент удачным. Я хотел только попугать Сьюзен, заставить ее быть послушной, однако глубина ее потрясения и ее истерика явились для меня полной неожиданностью.

Я предвидел, что она будет в ужасе.

Но я не думал, что она будет так сильно переживать.

С чего бы, думал я, она станет оплакивать этого Арлинга?

Ведь он был ей никто.

Просто наемный работник, слуга.

Посторонний человек.

Несколько минут я размышлял о том, не было ли между Сьюзен и Арлингом каких-нибудь особых отношений, о которых я ничего не знал. Но я не мог себе представить, как подобное могло пройти мимо меня. Да и вероятность того, что Сьюзен и Арлинг состояли в любовной связи, казалась мне ничтожной — слишком уж велика была разница в возрасте и социальном положении.

Я внимательно смотрел в ее серо-голубые глаза.

Сьюзен моргнула.

Еще раз, и еще.

Чтобы скоротать время, я прокрутил видеопленку, на которой были запечатлены погоня Шенка за Арлингом и последовавшая зверская расправа. За три минуты я просмотрел ее несколько раз, поскольку для нормального восприятия мне не обязательно воспроизводить запись с обычной скоростью.

Только после этого я подумал, что, возможно, переборщил со своим излишне натуралистическим репортажем с места кровавого преступления. Я не учел своевольный характер Сьюзен и ее упорное нежелание подчиняться кому-либо. Возможно, наказание оказалось для нее чересчур жестоким.

Сьюзен снова моргнула.

С другой стороны, многие люди отдают собственным трудом заработанные деньги, чтобы увидеть фильм, в котором кровь льется рекой, громоздятся горы расчлененных трупов, и каждый кадр дышит жестокостью и насилием.

По сравнению с этими, с позволения сказать, «шедеврами», снятыми зачастую на самом высоком техническом уровне, моя любительская короткометражка о гибели Фрица Арлинга выглядит просто рождественской сказочкой для детей младшего возраста.

Я помню, что в фильме «Крик» симпатичная героиня мисс Дрю Бэрримор была умерщвлена таким же зверским способом, как несчастный Фриц Арлинг. В довершение всего убийца выпотрошил ее и подвесил к дереву, как подвешивают свиней, чтобы спустить кровь. Остальные персонажи этого фильма погибли еще более страшной смертью, однако это не помешало «Крику» стать одним из самых кассовых фильмов года. Что касается зрителей, пришедших полюбоваться на агонию и мучения многочисленных жертв, то они, несомненно, не забыли запастись поп-корном и шоколадным печеньем, чтобы получить все тридцать три удовольствия сразу.

Все это вызывает у меня сильнейшее недоумение.

Впрочем, человек — существо сложное и весьма противоречивое. Его поведение не всегда понятно, хотя, повторюсь, мало найдется проблем, которые были бы не под силу моему могучему интеллекту.