В лучах эксцентрики - Иван Дмитриевич Фролов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
А как же соревнование с М. Швейцером, в которое вступил Гайдай, обратившись к Ильфу и Петрову, вне зависимости от того, хотел он этого или нет? Для подтверждения своей точки зрения сошлюсь на ту же работу критика В. Кичина: «Лишенный откровенного комизма фильм М. Швейцера «Золотой теленок», Остап Бендер, сыгранный Сергеем Юрским, одним из самых современных по сложности мироощущений актеров, оказались гораздо ближе стихиям романа (и гораздо глубже и значительнее Бендера Гомиашвили.— И.Ф.), нежели безудержно комикующий фильм Гайдая».
Последний раз я смотрел «Двенадцать стульев» совсем недавно, в «Иллюзионе», вместе со зрителями, которые часто смеялись. А смех заразителен сам по себе. Тем более что первое впечатление за многие годы поблекло, частью позабылось. Теперь мне показалось, что фильм по меньшей мере хороший, не ниже чем на четверку с плюсом. Сделан замечательно, щедрой рукой большого мастера, до предела насыщен комическими положениями и трюками. Взятые вначале темп и ритм выдержаны до конца. Если сравнивать с романом, фильм, конечно, по некоторым параметрам ниже. Тем не менее это большое, самостоятельное произведение киноискусства.
Вспоминая свое давнее впечатление, я даже не мог вообразить, как это я умудрился так несправедливо оценить достойную, брызжущую весельем кинокомедию, на которую затрачен титанический труд большой съемочной группы?! Какие обстоятельств способствовали этому? Может быть, в то время я был во власти сквернейшего настроения? Или после какой-нибудь нелепой размолвки с Гайдаем? Что же теперь делать? Переубеждать читателя? Заставить его изменить мною же внушенное впечатление? Однако такое негативное отношение к кинокартине имело место и его нельзя игнорировать. А если я был больше прав тогда, а не теперь? Неумно проявлять в таком сложнейшем деле железобетонную несгибаемость и упрямо отстаивать какой-то один взгляд! И главное, нельзя лишать поклонников девятой музы права на плюрализм мнений. Поэтому решил: не буду никого переубеждать. Изложу оба разноречивых впечатления. Если на страницах книги ломают копья сторонники и противники творчества Гайдая, почему я не могу поспорить сам с собой, что в жизни случается довольно часто! А вы, дорогой читатель, выберите ту точку зрения, которую считаете правильной. Или нечто среднее между ними...
Не исключено, что на моем последнем впечатлении отразилась дополнительная информация, полученная перед этим просмотром. Дело в том, что Арчил Гомиашвили был взят на роль далеко не случайно. Этому предшествовала, как я узнал, его продолжительная и плодотворная работа над образом.
Гомиашвили, подобно Гайдаю, был влюблен как в роман, так и в центральный персонаж, Причем влюблен не пассивной, а действенной любовью. Артист сам инсценировал роман и, выступая на сцене, один играл за всех действующих лиц. Можно сказать, что он заинтересованно, творчески пропустил через себя все произведение. И это не могло не дать положительных результатов. Артист создает хороший образ великого комбинатора и афериста Остапа Бендера, очень мало уступающий первоисточнику. Его медальный профиль, о котором так заботился режиссер, притягательная улыбка, остроумие, быстрота и нестандартность действий, известное обаяние и нахальство — все это очень сильно приближает его к литературному портрету, хотя глубина натуры Бендера (как и глубина содержания романа о целом) в фильме выявлена недостаточно. Но это неизбежные и закономерные потери при экранизации, и другого исполнителя на эту роль я теперь не мыслю.
Между тем критики гайдаевских комедий чаще всего прибегают к так называемому сравнительному анализу, требуя полной идентичности с романом, и на этом основании без всяких поправок на специфику жанра разносят фильм Гайдая, вплоть до того, что даже не признают за режиссером права на экранизацию данного произведения. Такой категоричностью, например, отличается упоминавшаяся выше работа В. Кичина «Две ветви одного ствола». В этой статье критик писал, что многослойный, далекий от жанровой определенности образ Остапа Бендера остается для нас одним из самых противоречивых образов литературы. И что при сравнении с такими сложными литературными образами «гайдаевская «комическая» сразу же обнаружила свою плоскостность, однокрасочность, наконец, свою утилитарность. Ибо рождена не способом авторского мышления, а прежде всего чисто аттракционными задачами. Цели вполне достойны, но они другие».
Но если задачи и цели комической другие, тем более — достойные, то и о результатах надо судить с точки зрение этих целей! Признавая за режиссером право на собственную трактовку, право переинтонирования, перевода в иной жанр, нельзя поносить за то, что он воспользовался этим правом. Более того, теперь надо будет признать, что этот новый, строго очерченный рамками жанр требует уже своей, тесно связанной с ним образной структуры и своей содержательной емкости. Если прибегать к избранной автором образной системе, можно сказать: да, фильм Гайдая — это одна из ветвей, произрастающих от сложного дерева жизни; она существенно отличается от романной ветви, имеет твердую жанровую определенность, но это ветвь не сухая, а зеленая, цветущая полная жизненных соков. Поэтому к анализу комической ветви надо подходить с другими мерками.
Огромной удачей фильма теперь мне показался образ Воробьянинова в сочном и богатом красками исполнении Сергея Филиппова. Критики утверждали, что Воробьянинов — лучшая роль С. Филиппова в кино. И эту оценку я считаю справедливой. При рождении Воробьянинов был наречен Ипполитом, но все зовут его Кисой, и лучшего имени этому потрепанному клочку канувшего в Лету российского дворянства, со всеми его плюсами и минусами, пожалуй, не придумаешь. В этом типе просматривается трагедия целого класса! Образ Воробьянинова богат и многопланов. В нем столько всего намешано, что его, конечно, лучше видеть. Вначале, заключая с Бендером договор на совместные поиски стула со спрятанными в нем драгоценностями, бывший предводитель дворянства полон амбиций. Он пытается сохранить свое показное достоинство и дать отпор ярко выраженному стремлению самоуверенного искателя приключений быть лидером в любой компании. Но Бендер явно сильнее и напористее, и скоро Воробьянинов, уступив пальму первенства, превратился в послушного исполнителя воли великого комбинатора. Правда, иногда в этом «гиганте мысли и отце русской демократии», как его величает Бендер, взыгрывают претензии на былое величие, но Бендер быстро ставит его на место. В ресторане в этом страстном поклоннике молоденьких девочек вдруг проснулся былой богач. Ему захотелось кутнуть по-купечески. А после того как компаньоны не смогли заплатить за купленные Бендером на аукционе заветные стулья (из-за того, что Воробьянинов все прокутил), он чувствует свою вину и унизительно, но по-своему трогательно снимает пылинки с костюма своего целеустремленного сподвижника. А когда нераспотрошенным остался один, последний стул и установлено его местонахождение, в Воробьянинове
