Каменное море - Юрий Трусов

За чашкой турецкого кофе в диванной боярина Розетти-Рознавана он снова услышал то, что и до этого не раз слышал на кишиневских улицах. Розетти-Рознаван – седобородый тучный старик был интересен Пестелю тем, что он в своих речах как бы выражал мнение верхушки молдавских феодалов. Недаром он еще недавно служил министром финансов Молдавии – вистиарием и знал все тайны правителей придунайских княжеств. Поглаживая окладистую надушенную бороду, экс-вистиарий медленно цедил слова, полные недоброжелательства к восставшим грекам-гетеристам, из которых явствовало, что молдаванам нечего ждать хорошего от этого «возмущения».

– Только холопов вводят в соблазн греховный поднять оружие и на нас… господ своих. Не будет добра Ипсиланти!

Из беседы с ним Пестелю стало ясно, что бояре боятся своих собственных крестьян пуще янычар султана.

После встречи с Розетти-Рознаваном Пестель увиделся с командирами 16-й дивизии и почувствовал, что его собеседники уже ничего нового не смогут сообщить ему о гетеристах.

Это новое он, пожалуй сможет, узнать, побывав сам в гнезде восставших… И не теряя времени, Павел Иванович выехал в маленькое пограничное сельцо Скуляны.

Здесь он вручил письмо, данное Инзовым начальнику карантина Навроцкому, убеленному сединами старому служаке, который в эти дни, пропустив через границу не одну сотню вооруженных гетеристов, был хорошо осведомлен во всех подробностях о «возмущении греков».

С его помощью, сменив военный мундир на штатскую одежду, Пестель ночью перешел границу и добрался до Ясс, превратившихся в настоящий военный лагерь повстанцев.

На базарной площади, кривых улицах городка маршировали, поблескивая оружием, конные и пешие группы повстанцев. Над крышами саманных домишек вились галки, вспуганные выстрелами обучающихся стрельбе добровольцев. Возбужденные воинственным пылом повстанцы по несколько раз читали друг другу печатные прокламации Александра Ипсиланти, призывающие отдать жизнь в борьбе за свободу Греции.

Здесь Пестель своими глазами увидел и три боевых повстанческих знамени Ипсиланти, развевающихся на весеннем ветру. Одно – трехцветное, другое – с вышитым золотым крестом, увитым лавром и надписью: «Сим победиши», и третье – с изображением возродившегося феникса.

Он с волнением вспомнил строчку из прокламации: «Да воскреснет феникс Греции из пепла!» Вот она, воплощенная, наконец, из мечты в действительность свобода! Все три гордых знамени реяли над головами отрядов вооруженных всадников, которыми предводительствовал гарцевавший на белом жеребце, одетый в алую, украшенную золотым шитьем венгерку князь Александр Ипсиланти.

От всей его статной гибкой фигуры, крепко державшейся в седле, угловато приподнятого правого плеча (вследствие утраты руки в бою) и гордо вскинутой головы веяло какой-то юношеской лихостью. Тонкое с огромными глазами и черными усами лицо Ипсиланти дополняло его облик. Но он и весь его блестящий отряд производили впечатление чего-то очень уж хрупкого – театрального. Пестелю – ветерану Отечественной войны, побывавшему в огне такой битвы, как Бородинская, привыкшему трезвым умом оценивать всякий блеск, невозможно было не заметить слабой стороны этой парадности. Некоторые кавалеристы шатко держались в седлах, явно не умели управлять лошадьми. Вооружение тоже желало лучшего…

С болью отмечая эти недостатки, Пестель не мог все же не поддаться восторгу. Перед ним наяву двигалась конница свободы! Настоящие вооруженные повстанцы! И Павел Иванович – один из руководителей тайного революционного общества России, сейчас невольно задавал себе вопрос: а увидит ли он у себя на родине когда-либо подобное зрелище? Доживет ли он до того часа, когда в России доблестные рыцари свободы с оружием в руках двинутся на деспотизм?…

На какое-то мгновение ему захотелось, безумно захотелось быть в рядах этих повстанцев, разделить с ними их судьбу и с оружием в руках сражаться за свободу иноземных братьев.

И что было бы проще, как предложить свою шпагу и жизнь гетеристам, остаться с ними. Ведь у него нет семьи – жены, детей. Некому, если даже он и погибнет в чужом краю, оплакивать его смерть… Это даже не будет изменой, нарушением присяги царю, потому что он давно уже посвятил свою жизнь свободе. Он давно состоит членом тайного общества, которое ставит целью свергнуть самодержавного деспота. Он даже считает совершенно необходимым для блага России – истребление всей царской фамилии…

Но он тут же устыдился своего порыва. Переход в стан гетеристов будет изменой святому делу. Он не только вызовет подозрение правительства к своим друзьям по обществу, но и безответственно бросит великое дело освобождения России, у руля которого он сейчас стоит.

Нет! Этого сделать нельзя без ущерба для его несчастной отчизны. И Пестель, тяжело вздохнув, бросил прощальный взгляд на гарцующих всадников свободы.

XV. Всадники свободы

Павел Иванович возвратился на родину задумчивым. Заметно усилились его неразговорчивость, его холодная вежливость в обращении с окружающими. Он еще более ушел в себя. Увиденное в Яссах не только обрадовало его, но кое-чем и встревожило, вызвало глубокие размышления. Встреча с повстанцами, их рассказы об организационной структуре «Филики Этерии» хорошо запомнились ему. Опыт гетеристов учил многому. Их умелая конспирация и строгая дисциплина явились, как полагал Пестель, одним из решающих условий успеха, которого на первых порах добились повстанцы. «Пожалуй, неплохо, – думал он, – позаимствовать эти правила греческого тайного общества».

Но, отмечая хорошие стороны греческого восстания, зоркий взгляд Пестеля не мог сразу не заметить крупных политических и тактических ошибок, сделанных гетеристами, в частности, их руководителем Александром Ипсиланти. Вместо стремительного наступления на ошеломленного противника, используя его замешательство, Ипсиланти не спешил, и этим давал возможность султану сосредоточить войска, собраться с силами. Дорогое время Ипсиланти беспечно тратил на ненужную суету и мишуру. Он непростительно медлил, когда надо было продвигаться дальше. Ему, видимо, так понравился великолепный дворец господарей в Яссах, что он обосновался тут и окружил себя штатом придворных. Он жил как настоящий царек. Стал устраивать пышные приемы и роскошные празднества…

Пестель должен был с горьким разочарованием прийти к малоутешительному выводу: Александр Ипсиланти не только слабый полководец, но и недальновидный политик. Крупнейшая его ошибка заключалась в том, что он совершенно не пытался сплотить балканские народы, и неразумными своими действиями усилил между ними противоречия. Он отвернулся от молдаванских и валахских поселян, которые, вооружившись вилами, топорами, косами, под водительством солдата Тудора Владимиреску восстали не только против султанской власти, но и «против установленных привилегий, превышающих власть и угнетающих население», то есть не только против султанских чиновников, но и румынских бояр и греческой знати… Под влиянием Ризоса Нерулоса – советника бывшего господаря молдаванского Михаила Суццо – Ипсиланти отказался и от обещания уничтожить привилегии знати и духовенства. Не понимал князь, что сам рубит корни только что взращенного деревца свободы.

Ох, скорее бы оно – это древо свободы – зашумело здесь, на земле родной!..

Павел Иванович с наслаждением глубоко вдохнул влажный весенний воздух.

Весна уже щедро согрела растения. Ветви деревьев и кустов казались повитыми сочно-зеленым пухом, а по береговым склонам, журча, сбегали мутные ручейки и вливались в пограничную реку Прут.

Так пусть же не будет никаких границ у этой весны и у свободы!

Полный раздумий, грустных и радостных, Павел Иванович приехал в Тульчин, в главную квартиру Второй армии. Здесь его нетерпеливо ожидал не только начальник штаба генерал-майор Павел Дмитриевич Киселев, но и единомышленники по тайному обществу. Их-то более, чем кого-либо, волновали дела повстанцев – не терпелось познакомиться с опытом их революционной борьбы…

В мартовскую ночь 1821 года в своей тесной, заваленной горками книг холостяцкой тульчинской квартире Пестель созвал единомышленников. Сюда сошлись члены Тульчинской управы: офицеры Юшневский, Баратынский, Иванов, Аврамов, Басаргин, братья Крюковы, Комаров, чтобы выслушать решение Московского съезда тайного «Союза благоденствия».

Оповестить о решении съезда должен был приехавший в Тульчин участник съезда Бурцев.

Он объявил решение съезда о роспуске «Союза благоденствия». И хотя члены Тульчинской управы уже знали об этом решении и накануне постановили считать его незаконным, сообщение Бурцева опечалило большинство собравшихся. И не только опечалило, но и посеяло сомнения: «А в самом-то деле, стоит ли продолжать существование тайного общества, если такой авторитетный съезд его отменяет?»