Удар небесного копья (Операция «Копьё») - Антон Первушин

«Конечно же, да! – воскликнул Луи горячо и взволнованно. – Я обещаю вам, что никогда этого не забуду».

Кроме всего прочего, молодости свойственно раздавать необдуманные авансы. К счастью, юному отпрыску рода де Буагильберов не придётся вспомнить о своём обещании…

Париж встретил юного дворянина украшенными к предстоящему торжеству улицами. Здесь царила праздничная суета, гостиницы были переполнены провинциалами, и все были заняты исключительно собой. Первый консул не принял нового адъютанта – был слишком занят, но прислал рукописное распоряжение, благодаря которому перед Луи открылись все двери. Де Буагильбер снял дом, приобрёл новую карету и посетил знаменитых парижских портных, сделав им несколько дорогих заказов.

Так и получилось, что своего Императора юный адъютант впервые увидел уже в соборе Нотр-Дам. На коронацию явился весь парижский свет. Разумеется, он был уже не тот, что десять лет назад, при Людовике XVI: кто-то исчез в горниле Революции, кто-то уехал навсегда за границу, кто-то переселился в провинцию, подальше от потрясений и, подобно де Буагильберу-старшему, безвылазно жил в своих поместьях, кто-то попал в застенки стараниями министра полиции, везде видевшего роялистские заговоры. Время этих людей прошло, и теперь в Нотр-Даме собрался совершенно новый свет, в котором простолюдинов, возвышенных Директорией и Бонапартом, было много больше, чем родовитых дворян.

Эта нарядная и шумная толпа оттеснила неуверенного в себе де Буагильбера на задний план, и церемонию он видел издалека и урывками. Как ему и рассказывали, Первый консул оказался человеком весьма небольшого роста, плотный, с залысинами, высоким лбом и огромным корсиканским носом – он совсем не походил на те литографические изображения, которые Луи до сих пор приходилось видеть. Но при этом в каждом движении Бонапарта – в том, как он поворачивал голову, поднимал руку или ставил ногу, – чувствовалась врождённая властность и недюжинная воля. Во время самой коронации новый Император внёс в церемонию совершенно неожиданное (но весьма символическое) изменение. Когда Папа Римский Пий VII, прочитав положенную молитву, собрался водрузить императорскую корону на голову Бонапарта, тот дерзко выхватил её из рук его святейшества и надел корону сам. Луи был потрясён, с какой лёгкостью Наполеон презрел любые условности и традиции церемониала.

«Таков он во всём, – понял де Буагильбер, – и только он единственный среди нас способен построить новую Империю».

Однако далеко не все из присутствующих на коронации считали так же, как Луи. Когда юный дворянин отвлёкся от того, что происходило у амвона собора, он услышал, как переговариваются двое господ, стоявшие рядом.

«Как вы находите эту церемонию, друг мой?» – спросил один из них своего товарища.

«Замечательно, – отвечал другой с горькой усмешкой. – Жаль только, что мы не увидим здесь тех, кто сложил свои головы, чтобы сделать подобные церемонии невозможными…»

Несколько дней после коронации Париж гулял: гремели пушечные салюты, небо расцвечивали фейерверки и иллюминации, гудели колокола, танцы продолжались до упаду. Именно в эти дни пока ещё совершенно свободный и без излишних сомнений предававшийся столичным забавам Луи де Буагильбер познакомился с девушкой, которая через полгода стала его женой.

Её звали Мария. Ей было семнадцать лет. Родовитость её вызывала сомнения, но Луи мало волновали подобные проблемы. Зато она была настоящей парижанкой, способной вскружить голову даже более искушённому в делах любви кавалеру, чем юный де Буагильбер.

А потом праздник кончился и начались будни. Луи был представлен Императору и занял своё место у трона. Министр полиции не обманул: Наполеон действительно проявил высшую степень расположенности к юному дворянину. На аудиенции, продолжавшейся более двух часов (что было очень необычно для столь деятельного и занятого человека, как Бонапарт), Наполеон подробно расспросил Луи об истории рода де Буагильберов, поинтересовался сегодняшним положением дел, был рад узнать, что с младых лет Буагильбер-старший готовил своего сына к военной службе, а потому новоиспечённый адъютант легко справится с возложенными на него обязанностями. В ответ на искренность юного дворянина Бонапарт рассказал Луи о своих дальнейших планах расширения Империи.

«Монархи Европы, – говорил он, – вряд ли будут взирать спокойно на нашу Империю. Они никогда не согласятся с тем, что я основал новую династию. Они объединятся против меня. Нас ждут великие войны. И великие завоевания!»

Бонапарт оказался прав. В начале фрюктидора, по республиканскому календарю, новая французская армия в составе двухсот тысяч человек, собранная в окрестностях Булони, двинулась на восток, навстречу войскам антифранцузской коалиции, задумавшей разгромить армию генерала Массены, стоящую лагерем на севере Италии. Военный гений Бонапарта был столь велик, что союзники так ничего и не узнали о приближении армии противника до тех пор, пока полтора месяца спустя кавалерия генерала Мюрата, прорвавшись через Шварцвальд, не вышла в тыл австрийцам. Австрийцы позорно сдались, и это стало первой победой Бонапарта над войсками коалиции.

Потом были ещё мелкие эпизодические сражения и победы, была взята Вена и рывком преодолён Дунай, пока наконец две великие армии не сошлись у захудалой австрийской деревни Аустерлиц, чтобы решить раз и навсегда судьбу Европы.

Всё это время Луи де Буагильбер, получивший звание лейтенанта, находился подле своего Императора. Ум, воля, энергичность, дар предвидения, свойственные Наполеону, приводили в восторг молодого дворянина. За Бонапартом можно было идти хоть в адское пламя, не задумываясь о последствиях и веря в счастливую звезду того, кто шагает впереди.

Впрочем, не всё было так гладко, как Луи описывал в своих посланиях домой, которые он сочинял и отправлял с фельдъегерской службой чуть ли не каждый божий день. Дело в том, что юный де Буагильбер перестал бы себя уважать, если бы осознанно «прятался» в обозе наступающей армии – его тянуло в авангард, в самую гущу боя, где, как ему казалось, он сможет проявить себя самым наилучшим образом и заслужить всеобщее уважение. О том, что в авангарде, случается, убивают, он не думал. Луи с нескрываемой завистью слушал рассказы гренадеров Мюрата и много раз представлял себя в их числе – преследующим на взмыленном коне трусливых австрийцев, срубающим одним махом десяток голов и нанизывающим врагов на клинок, словно рябчиков на шампур. Однако Наполеон не хотел ничего слышать и на просьбы де Буагильбера отпустить его под начало генерала Мюрата отвечал лаконично и твёрдо: «Нет, вы нужны мне здесь». Луи искренне расстраивался, но ослушаться не смел – дисциплина прежде всего!

Когда передовые дозоры донесли, что впереди по ходу движения армии обнаружены укреплённые позиции русских, Бонапарт велел остановиться и провести более тщательную разведку. Место под свою штаб-квартиру он выбрал в Брюнне – всего лишь в нескольких лье[74] от Ольмюца, где находился штаб коалиции и куда подтягивались свежие части из России. Откладывать генеральное сражение было нельзя, в войну на стороне коалиции должна была вступить Пруссия, и тут Наполеон повёл себя очень странно. Несмотря на то, что план наступления был составлен и с воодушевлением принят военным советом армии, Бонапарт вдруг проявил неуверенность. Он направил к русскому царю Александру своего генерал-адъютанта Савари с просьбой о встрече. Александр, увидевший в этом признаки слабости духа, высокомерно отклонил просьбу, прислав вместо себя князя Петра Долгорукова. Луи де Буагильбер присутствовал при этой беседе и был неприятно поражён тем, сколь явно Бонапарт демонстрировал свою неуверенность. Долгоруков же, напротив, не удивился и вёл себя словно победитель, диктующий свои условия побеждённому. Переговоры были остановлены только после того, как Долгоруков потребовал у Бонапарта отказаться от всех завоеваний в Австрии и Италии, вернуться с армией в пределы Франции и ждать решения о своей судьбе, – подобные требования были совершенно неприемлемы, и Наполеон ответил отрицательно и довольно резко. Долгоруков раскланялся, но на лице его читалось самодовольство. Луи хотелось надеяться, что Император только изображает слабость, рассчитывая на то, что русские потеряют осторожность и захотят атаковать немедленно.

Через два дня, вечером, Бонапарт объявил свите, что собирается покинуть штабную квартиру и осмотреть бивуаки армии. Затем он продиктовал де Буагильберу приказ, который должен быть зачитан в расположениях всех французских частей. Приказ понравился де Буагильберу своей простотой и доступностью. Кроме того, каждая строка этого приказа свидетельствовала о решимости Наполеона победить во что бы то ни стало.

«Значит, всё-таки встреча с русским князем была тактической хитростью», – подумал де Буагильбер, в очередной раз восхищённый военным гением своего кумира.