По следам солнечного камня - Ромуальдас Неймантас
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Глаза слипались. Усталость брала верх. Увидев это, центурион захлопнул сундук и указал на диван в углу.
— Спать! Я еще похожу… Давно страдаю бессонницей. Этот климат не но мне. Здесь годами не бывает дождей. Три лунных месяца в году со стороны песков дует жаркий ветер, он приносит мельчайшие песчинки, от которых нет спасения! А в камышах у воды множество комаров, укус которых уже не одному охраннику стоил жизни… Спи! Завтра я покажу тебе свои владения.
Айстис уснул сразу, но спал беспокойно. Ему снились пески, фараоны, золотые жуки… Успокоился он только под утро, когда центурион притронулся к его плечу:
— Вставай! Пора… Позже солнце будет гак припекать, что придется отсиживаться в этих глиняных ящиках.
Они вышли во дворик. Айстис оглянулся вокруг и удивился. При свете восходящего солнца все выглядело совсем иначе, чем вчера. Река казалась серой, даже черной, как и горы по ту сторону.
— Вот дела! — пробормотал Айстис, наконец поняв, что эти краски — от восходящего солнца.
Оно поднималось над горизонтом, и постепенно песок приобретал первоначальный светло-коричневый, даже золотистый оттенок.
Заметив, что Айстис оживленно оглядывается вокруг, центурион сказал:
— Что там река, пески! Я тебе покажу нечто поинтереснее. Давай сходим в Долину царей! Это недалеко, вон за теми холмиками…
По песку, который местами больше походил на обожженную глину — так он был тверд и покрыт трещинами, Айстис и центурион добрались до глубокого ущелья, которое заканчивалось отвесной песчаной скалой, взметнувшейся вверх более чем на тысячу пядей.
Здесь было жарко, как на костре. На самой вершине скалы виднелось причудливое строение, напоминающее стог сена, но не круглый, а четырехугольный…
— Это и есть Долина царей, — напомнил центурион. — В этом ущелье почти две тысячи лет хоронили фараонов и их знать… Богато хоронили! Каждому выдалбливали по десять, а то и по пять десятков огромных комнат! Эти посмертные храмы наполняли дорогими вещами, ты уже видел их у меня, а стены — рисунками… Давай заглянем внутрь.
Центурион повел Айстиса в одну из могил.
По длинному коридору, высеченному в светло-серой скале, то поднимающемуся, то спускающемуся, казалось, в недра земли, они добрались до обширного зала.
Потолок здесь был высокий. Стены при свете факела, который нес центурион, казались застланными сплошным ковром — так много разных рисунков оставили древние мастера! И чего тут только не было нарисовано! Видимо, египтяне очень любили жизнь, они и после смерти желали жить, как живые. Наверное, поэтому они, веря в магическую силу рисунка, старались на стенах могил запечатлеть себя, свои земные дела в цветных рисунках, изображающих будничные сцены. Вот ремесленник согнулся над гончарным кругом, а там — резчик над камнем. Воин становится в строй, как принято при жизни, а командир ищет свое место впереди…
Айстис удивился многообразию рисунков, их содержанию, форме. На одних рисунках выкрашены только контуры, на других — вся поверхность цветная. Люди изображены неодинаковыми: одни выглядят карликами, а другие — великанами[82]. Юноша заметил, что художники явно придерживались каких-то правил: плечи и глаза человека повернуты к зрителю, а нижняя часть тела и ноги нарисованы в профиль. Талант древних художников был так силен, что нарисованные ими люди казались живыми. Белые, красные, черные, зеленые, голубые краски были так ярки, будто рисунки созданы только что. Айстиса особенно поразили углубленные, рельефные рисунки. Вот крупный человек стоит у берега, натянув тетиву, целится в утку. Рядышком — гиппопотам, такой настоящий, как в реальной жизни!
Айстису особенно запомнился рисунок, на котором мерцающий огонь факела высвечивал спелые хлеба. Так и кольнуло в сердце… Как там мать? Отец? Угне?
На другой стене его внимание привлек великан на корме лодки, которая переправлялась через реку. На отважного моряка нападали всякие чудовища, но он спокойно плыл дальше…
Центурион торопил Айстиса:
— Идем, я хочу показать тебе то, что ты еще никогда не видел! — Он направился в низкий проход, предупредив юношу: — Осторожно! Здесь можно внезапно угодить в колодец. Его вырыли специально для тех, кто хотел бы поживиться подарками мертвых, выложенных на дорогу… Впрочем, воры не раз разгадывали замыслы архитекторов… Умудрялись все вынести и остаться в живых… Идем.
Они шли все дальше. Воздух становился сухим. Дышать было нечем. Но вскоре как бы подул ветерок.
— Это наши искатели, — сказал центурион, — открывшие эту могилу, продолбили стенку и пустили воздух снаружи…
Стало чуть-чуть светлее. Видимо, не только ветер, но и солнечный свет находил дорогу в подземелье.
Задумавшись, Айстис не заметил неровностей на полу и споткнулся. Стараясь удержать равновесие, он ухватился за выступ в стене и вскрикнул.
— Что с тобой? — забеспокоился центурион.
— Рука!
— Какая еще рука?
— Смотрите! — сам не свой проговорил Айстис, показывая на высохшую человеческую руку, торчащую из проема в стене. Она была черная и при свете факела походила на сухую ветку. Но это была рука человека…
— А! — как о само собой разумеющемся отозвался центурион. — Я позабыл тебя предупредить, что в этих могилах много таких высохших рук, ног, человеческих тел… Древние египтяне умели так мумифицировать своих мертвых, что они сохранялись на века… Я слышал от местных, что это сделано неспроста. Они и сейчас верят, что человек состоит из двух основ — тела и души. Душа сложена из трех частей — Ах, Ба, Ка. Со смертью погибает лишь тело, но если его не сохранить, погибнет и душа. Потому и делали мумии. Пока существует мумия, душе нечего беспокоиться. Все эти Ах, Ба, Ка могут существовать в потустороннем мире! Ка даже могла проделать дорогу и на землю, проведать мумию — так говорят местные старики…
Айстис слушал центуриона, а внутренним взором видел высохшую руку. Он хотел забыть ее, но не мог!
Однако через некоторое время его ожидало еще одно не менее страшное испытание. Центурион привел его в комнату, которая напоминала библиотеку в доме Номеды, только в ней на полках, вместо кодексов и свертков, лежали сотни мумий!
— Сначала я не мог спокойно глядеть на этих мертвецов, — сказал центурион, — все думал, почему они заперты в одной комнате. А потом пришел к выводу, что это — мумии мелкой знати, у которой не было возможности приготовить персональную могилу. На этих мумиях недорогое, чаще всего глиняное, каменное убранство, мало или совсем нет золотых украшений…
Айстис смотрел на мумии. Ему показалось, что одна из них повернула к нему голову и посмотрела… Сердце чуть не разорвалось от страха. Он не выдержал:
— Уйдем отсюда, пожалуйста!
— Страшно? — засмеялся центурион. — Уже уходим…
Они пошли дальше. Айстис еще раз оглянулся на черные стены, которые при слабом свете факела превратились в ночь, темень, в которой свой страшный танец начали мумии. Айстису показалось, что все они встали со своих мест и вытянулись в длинную шеренгу…
— Куда мы идем? — Айстису хотелось как можно скорее оказаться на поверхности земли.
— В гости к Незнакомке…
Айстис, удивленный, промолчал, а центурион добавил:
— Я часто прихожу сюда, в дальнюю комнату, посмотреть на Незнакомку, заворожившую меня…
Центурион ускорил шаг. Они проходили один зал за другим. Со стен на них глядели вельможи и рабы, из-под ног во все углы расползались скорпионы и змеи… Наконец они пришли в тронный зал, где красовалась фреска, изображавшая богатого человека. Он восседал на высоком кресле и принимал дары. За тронным залом начинался узкий коридор. Его потолок поднимался все выше, и от этого проход напоминал продолговатый глиняный кувшин. Стены «кувшина» были разрисованы сценами из жизни придворных дам, собирающихся на бал. Рабыни расчесывали им длинные черные волосы, примеряли бело-голубые длинные платья, одевали на них сверкающие ожерелья…
На самом дне «кувшина» был овальный зал, посередине которого стоял открытый гроб из белого песчаника. Гроб был пуст, как и весь зал. Однако эта пустота была условной: все стены зала были разрисованы сценами веселья!
Бал в самом разгаре. Играют музыканты. Певцы ласкают слух пением. Рабы подносят угощение и вино в высоких прозрачных бокалах…[83]
Айстис чувствовал, что здесь, в этом зале, на этом балу, чего-то не хватает, и вдруг понял, что веселятся одни женщины! Ни одного мужчины, если не считать рабов — музыкантов и слуг. Вот это да! Очевидно, таков нрав хозяйки, которая восседала в центре на левой стене.
Она была такой красивой, что ее строгий профиль, тонкие губы, грациозная талия — весь ее образ как бы врезался в память! Рука, украшенная браслетами со священными змеями, свидетельствовала о высоком родстве этой женщины и приковывала взгляд.
