Невидимая невеста - Жюль Верн

— Он вернулся… Он вернулся!

Нетрудно было догадаться, о ком шла речь. Из двух или трех прохожих, к которым я обратился, один сказал:

— Видели дым из трубы его дома!

Другой добавил:

— За занавесками бельведера видели его лицо.

Не зная, верить или нет этим россказням, я направился к бульвару Телеки.

Какова вероятность того, что Вильгельм Шториц так неосторожно обнаружил себя в Рагзе? Он не мог не знать, что его ждет, если он будет схвачен!.. Разве он пошел бы на такой риск, когда бы ничто его к этому не принуждало, разве показался бы он в одном из окон своего жилища?..

Новость, истинная или ложная, принесла свои плоды. Сотни людей уже окружили дом Шторица со стороны бульвара и дозорного пути. Вскоре прибыли отряды полиции под командованием господина Штепарка, их было недостаточно, чтобы сдержать толпу и очистить бульвар. Со всех сторон стекались люди, мужчины и женщины, крайне возбужденные, то и дело выкрикивавшие: «Смерть ему!»

Что могли власти противопоставить неосознанному и вместе с тем неискоренимому убеждению, что «он» там?! Может быть, со слугой Германом… может быть, с сообщниками… И толпа так плотно окружила проклятый дом, что убежать из него, пройти, не будучи схваченным, никто не сможет… Впрочем, когда Вильгельма Шторица заметили в окне бельведера, он был, так сказать, в своей материальной оболочке. Значит, он будет схвачен, прежде чем сделается невидимым! На этот раз ему не избежать народной мести!..

Короче говоря, несмотря на противодействие полицейских, несмотря на усилия начальника полиции, решетка была сломана. Толпа ворвалась в дом, выломала двери, выбила окна, выбросила мебель в сад и во двор, разломала аппаратуру лаборатории. Затем языки пламени охватили верхний этаж, поднялись над крышей, и вскоре бельведер рухнул в огне пожарища.

Что касается Вильгельма Шторица, то его тщетно искали в доме, во дворе, в саду… Его там не было или, по крайней мере, его не смогли там обнаружить, ни его, ни кого-либо другого…

Теперь дом пылал в огне, зажженном в десятках мест, и спустя час от жилища Шторица остались только четыре стены.

Кто знает, может быть, и хорошо, что оно было разрушено… что за этим последует успокоение умов… и население Рагза поверит, что невидимка Вильгельм Шториц погиб при пожаре…

Однако господину Штепарку удалось спасти значительную часть бумаг, находившихся в рабочем кабинете немца. Они были доставлены в ратушу. Возможно, изучив их, удастся раскрыть тайну… или тайны Отто Шторица… которые так злонамеренно использовал его сын!..

XV

После разрушения дома Шторица напряжение в Рагзе, как мне показалось, несколько спало, город начал успокаиваться. Хотя и не удалось схватить этого мерзавца, его жилище было сожжено, но, к сожалению, он не сгорел вместе со своим домом. Однако некоторые горожане, наделенные пылким воображением, упорно продолжали верить, что он находился в доме, когда туда ворвалась толпа, и, даже невидимый, погиб в пламени пожара…

Правда же состоит в том, что, обшаривая развалины, роясь в пепле, не нашли ничего, что подкрепляло бы это мнение. Если Вильгельм Шториц присутствовал при пожаре, то он находился в таком месте, где огонь не мог его достать.

Между тем новые письма, другие депеши, полученные из Шпремберга начальником полиции, утверждали: Вильгельм Шториц не появлялся вновь в родном городе, там не видели и его слугу Германа. Никто не знал, где они укрылись. Вполне возможно, что они не уезжали из Рагза.

К несчастью, повторяю, если относительное спокойствие царило в городе, иначе обстояло дело в особняке Родерихов. Психическое состояние нашей бедной Миры нисколько не улучшалось. Она не отдавала себе отчета в своих поступках, оставалась безразличной к заботам, которыми ее окружали, никого не узнавала. Поэтому врачи не питали ни малейшей надежды на ее выздоровление. Впрочем, не было ни припадков, ни приступов, с которыми они могли бы бороться, вызвав благотворную для нее реакцию!..

Как бы там ни было, жизнь Миры казалась вне опасности, хотя она была крайне слаба и по-прежнему лежала на кровати почти без движения, смертельно бледная. Если пробовали ее поднять, из груди бедняжки вырывались рыдания, в ее глазах появлялось выражение ужаса, она ломала себе руки, с губ срывались бессвязные слова. Может быть, тогда к ней возвращалась память? И она вновь видела сквозь пелену помутившегося рассудка сцены, происшедшие в вечер обручения, сцены в соборе… Слышала угрозы в свой адрес и в адрес Марка… И возможно, это было даже обнадеживающе, что она сохранила хоть воспоминания о прошлом! Мы могли надеяться только на время, а излечит ли время то, перед чем оказались бессильны все заботы родных о выздоровлении девушки?..

Вот каково было теперь существование этой несчастной семьи! Мой брат проводил все время в особняке Родерихов. Он оставался около Миры с доктором и госпожой Родерих. Он кормил ее из ложечки. Он ждал, не появится ли во взгляде любимой хоть проблеск рассудка…

Мне хотелось, чтобы Марк, пусть на час, выходил из особняка, но он отказался. Таким образом, я видел его, так же как и капитана Харалана, только тогда, когда приходил в особняк Родерихов.

Двадцать второго мая, во второй половине дня я бродил один по улицам города, положившись на волю случая. Только от случая и можно было ожидать изменения ситуации…

Мне пришла в голову мысль перейти на правый берег Дуная. Такая экскурсия была давно задумана, но до сих пор обстоятельства мешали ее осуществлению. Впрочем, в том моем состоянии она не могла произвести на меня большого впечатления. Итак, я направился к мосту, пересек остров Швендор и вышел на сербский берег.

Перед глазами простиралась великолепная картина: сельскохозяйственные угодья и пастбища в это время года утопали в зелени. Почему-то я подумал о чертах сходства между сельскими жителями Сербии и Венгрии. Те же красивые люди, та же манера держаться, у мужчин — несколько жесткий взгляд и военная выправка, у женщин — величественная осанка. Но в Сербии политические настроения как среди крестьян, так и среди горожан, возможно, более обострены, чем в мадьярском королевстве. Сербия считается своего рода преддверием Востока, а административный центр Белград — его дверьми. Хотя Сербия формально зависит от Турции[88], которой платит ежегодную дань в размере трехсот тысяч франков, она тем не менее остается наиболее значительной христианской частью Оттоманской империи. О сербской нации, отличающейся воинской доблестью, один французский писатель справедливо сказал: «Если есть страна, где достаточно топнуть ногой о землю, чтобы появились батальоны воинов, так это, несомненно, патриотически настроенная, воинственная Сербия. Серб рождается, живет и умирает солдатом и как солдат. Впрочем, разве не к Белграду, его столице, направлены все устремления славянства? И если однажды оно поднимется против германской расы, если вспыхнет революция, то знамя независимости будет держать рука серба».