Условно пригоден к службе - Юрецко Норберт

Мой коллега и я снова поехали на Курфюрстендамм и заняли наши позиции в "Европа-Центре". Скажу кратко – и в этот раз ничего не произошло. Мои сомнения снова укрепились. Что же мы сделали неправильно? Может быть, я вел себя слишком дерзко или слишком самодовольно?

Изрядно нервничая, я приехал в Буков и около полуночи зашел в наш любимый местный кабачок, "Мауэрблюмхен" ("Цветочек у стены") на нашей улице Рингслебенштрассе. Там уже сидели несколько моих коллег, которые, видимо, уже пару часов подряд выпивали там, радуясь жизни. Это сразу перевело мои мысли в другое русло. Со всех сторон сыпались шутки. Изрядно набравшись, команда около двух часов ночи покинула заведение.

Самый короткий путь оттуда к нашему дому, около трехсот метров, мы преодолевали довольно долго. Некоторые фонарные столбы или тот или иной угол подверглись "орошению", что тоже требовало времени. Потом мы вдруг увидели служебную машину всеми нами так "уважаемого" коллеги Тегтмайера, того самого, который в Ганновере довел до нервного срыва Роланда Урбана из "Стэй-бихайнд". К моему стыду я должен сознаться, что и я время от времени принимал участие в ритуале, который опишу ниже.

Внезапно мы все протрезвели. Один из группы воскликнул: – Классная машина! Другой ответил: – Это же "Опель", разве они надежные? Подключился следующий: – Нет, нет, я слышал, у них все время проблемы, особенно когда заводишь. А особенно шины у них не держат воздух. Кто-то заметил: – Мне кажется, Тегтмайер завтра не успеет вовремя приехать на работу. Следующий "друг" Тегтмайера: – Не буду спорить. В мгновение ока из всех шин выпустили воздух. Смеясь и хихикая, мы, очень довольные, скрылись в доме номер два. Этот "ритуал" я видел не один раз. Текст его был известен каждому из команды 12 YA, кто жил на Рингслебенштрассе.

В этой связи я вспоминаю еще один вечер осенью 1992 года. Мы тогда тоже шли домой из "Мауэрблюмхен". Предвкушая веселье, мы заметили машину Тегтмайера. Он за это время уже привык оставлять ее на какой-то из боковых улочек. Но это ничего не меняло, потому что наша команда ее все равно находила. Но в этот раз, рассмотрев автомобиль повнимательнее, мы с сожалением заметили, что воздух из шин до нас успела уже выпустить какая-то другая команда. Один из коллег был очень расстроен: – Вот, испортили вечер. В следующий раз пойдем домой пораньше.

В ожидании "Мюнхгаузена"

На следующее утро я за совместным распитием кофе в нашей квартире сообщил Герту о состоянии дел в операции "Мюнхгаузен". Но он не разделял мой пессимизм. – Подожди, Норберт, он еще придет. В Вюнсдорфе творится черт знает что. Потому ему точно что-то помешало.

Когда мы прибыли на Фёренвег, нас там уже ждала секретарша: – Марк Хэндридж и Ганс Дитхард хотят с вами поговорить. Они как раз в твоей комнате. Норберт.

Мы вместе поднялись на верхний этаж. Там нас ожидали двое американских коллег в совершенно пустом бюро.

Мебель там была древней и точно попала сюда из какой-то казармы. Многие стулья разваливались, потому посетители опирались на стулья и ли на подоконники. С провоцирующим взглядом и всезнающей ухмылкой Марк осматривал пустую комнату. Герт улыбнулся: – Все прекрасно убрано, Норберт, очень аккуратно! Мои поздравления! Картина, представшая перед американцами, была и впрямь странной. Если у всех остальных оперативников столы ломились от документов, то у меня не было видно ни клочка бумаги. Даже карандаш не лежал на столе. Все дверцы и ящики были открыты и совершенно пусты. Ни календаря на стене, ни блокнота, ничего. На обоих сотрудников РУМО это должно было подействовать как демонстрация открытого недоверия.

Марк сразу взял инициативу на себя: – Мы собственно хотели просто узнать, как у тебя дела? Что с "Мюнхгаузеном"? Есть у тебя время сегодня в полдень? Мы приглашаем вас на обед. Там мы, может быть, сможем поговорить спокойней. Затем оба исчезли как призраки. – Сволочи, – сказал я Герту, – они нам вздохнуть не дают.

Мы решили принять приглашение на обед, чтобы лучше оценить намерения американцев. Но эту проблему все равно следовало обязательно подробно обсудить с Центром. Партнеры слишком уж назойливо себя с нами вели.

На обеде разговор шел ни о чем. Марк и Ганс явно старались не задавать конкретные вопросы. Зато они неоднократно предлагали деньги и прочую поддержку. За это время до них уже дошло, что мои действия по вербовке агентов открывают куда более широкую перспективу, чем просто сбор мусора подразделением 12 YA.

Собственно, мы все хорошо относились друг к другу. Об американца были мне симпатичны. Но их чуть ли не прямое выколачивание информации и довольно наглые методы работы заставляли меня держать дистанцию. Возможно, партнеры даже догадывались, что здесь должно произойти. Но то, что "Мюнхгаузен" окажется одним из самых лучших источников БНД, в то время никто предугадать не мог.

Понедельник 18 мая 1992 года был последним днем, когда еще можно было заполучить "Мюнхгаузена". Если он не приедет и в третий раз, то операция отменяется. Я в это и так обрабатывал еще много других перспективных "наводок". Если не он, то кто-то другой, прагматично размышлял я.

В 18.00 я прибыл в Бад Фрайенвальде. "Мюнхгаузен" приехал за десять минут до назначенного времени. В этот майский день было удивительно жарко, потому мы стояли друг с другом на вокзале в рубашках с короткими рукавами. На площади перед вокзалом не было больше ни оного человека. Я решил справиться без команды прикрывающей "наружки". Если я, чтобы не застрять где-то в "пробке" приехал сюда прямо из Ганновера, не заезжая в Берлин, то мой коллега, которого я уже брал с собой в "Европа-Центр", прибыл из Берлина и фотографировал происходящее.

"Мюнхгаузен" дружески улыбнулся, подойдя ко мне. Сначала он попросил прощения за обе сорвавшиеся встречи: – Главком назначил на эти дни важные заседания. Я был нужен ему буквально днем и ночью.

Вокзал не очень подходил для конфиденциальных бесед, потому я предложил сменить место. У него не было возражений.

Мы сели в мою машину и проехали по прекрасному ландшафту. Большой частью это была просто грунтовая дорога. Потому ехать приходилось медленно и осторожно. Благодаря этому у нас было время для разговора. Мой попутчик сначала схватился за свою сумку, лежавшую у него на коленях. Но потом он становился все спокойней и расслабленней. В этой обстановке, вдали от Вюнсдорфа, он чувствовал себя в безопасности. Когда перед Бралицем на нашу машину чуть не запрыгнул олень, мы, как только отошли от испуга, впервые рассмеялись.

Ужин прошел в гармонии. Мы быстро договорились о принципиальных вопросах. Теперь нужно было обсудить множество разных деталей. Самым главным для меня было данное мной обещание позаботиться о безопасности "Мюнхгаузена" и всегда оставлять для него открытой возможность, в любой момент прервать контакт с нами, не называя причин. В отчете о вербовке, который я позже написал для БНД, было сказано так: "Основным мотивом являются финансовые соображения и забота о собственной семье. Цитата: "Ваши успехи сами говорят все о вашей системе"."

Этот достаточно лаконично написанный рапорт появился лишь через несколько месяцев после первой встречи. За это время "Мюнхгаузен" предоставил нам множество первоклассных сведений и получил около десяти тысяч марок вознаграждения. Но до этого момента не было никакой, даже чисто формальной проверки нового источника. Важные детали его личности я и так не упоминал, чтобы на Фёренвег никто – особенно американцы – не мог докопаться до его настоящей фамилии. Это было хотя и некорректно, но – как показали дальнейшие события – вполне разумно. Даже преемник Гигля Таве посоветовал мне в одном из последующих разговоров стараться во всех разговорах скрывать любые данные, способные привести к раскрытию личности агентов и помощников.

Я тогда не знал о существовании циркуляра 1/11/А с номером 80-38/45-27-01 от 22 апреля 1991 года. Его составил тогдашний начальник Первого отдела (агентурная разведка) Фолькер Фёртч, и он касался разведывательного использования граждан восточноевропейских государств и немцев в новых федеральных землях в качестве внутренних источников ("кротов"). Фёртч в нем приказывал, что прямая вербовка этих людей требует "моего предварительного согласия". В 1992-1993 годах, когда вместе с моим партнером Фредди мы завербовали полдюжины агентов из стран бывшего СССР, я об этом порядке не знал. Но и другие агентуристы нашего подразделения не были о нем проинформированы.

Если бы мы действительно для каждой вербовки просили бы разрешения начальника отдела, то это оказалось бы ужасным нарушением правил безопасности. БНД при этом совершенно упустила из внимания, что данные о настоящей личности каждого потенциального агента еще перед самой вербовкой должны были проделать долгий бюрократический путь по Первому отделу. Ужас!

В начале июня Фредди вернулся из отпуска. Мы начали планировать дальнейшую стратегию. Нам скоро стало ясно, что хорошие результаты "Мюнхгаузена" прикроют нам спину для дальнейших вербовок. У нас в поле зрения было уже довольно много интересующих нас людей. Потому было много работы.