Условно пригоден к службе - Юрецко Норберт

В начале июня Фредди вернулся из отпуска. Мы начали планировать дальнейшую стратегию. Нам скоро стало ясно, что хорошие результаты "Мюнхгаузена" прикроют нам спину для дальнейших вербовок. У нас в поле зрения было уже довольно много интересующих нас людей. Потому было много работы.

8 июня 1992 года я снова встретил "Мюнхгаузена". Мы остановились на том, что он мое предложение еще раз спокойно обдумает. В этот раз я надеялся на твердое согласие. У него были дела в гарнизоне близ Врицена, потому мы встретились неподалеку от этого городка. Мы просидели вместе целый вечер в ресторане местной гостиницы и очень оживленно побеседовали. За столиком в отдалении за нами наблюдал Фредди, чтобы получить серьезное представление о "Мюнхгаузене".

Это был для меня счастливый день. "Мюнхгаузен" не только дал согласие, но даже принес с собой некоторые документы. Примерно после часа разговора он вытащил папку из портфеля. – Вот, возьми это, – сказал он твердым голосом, – но мне нужно будет ее вернуть. Может быть, ты сможешь ее скопировать. Перелистывая, я сразу заметил, что все документы обозначены грифом "совершенно секретно".

"Мюнхгаузен" улыбнулся: – Я передаю тебе полный и самый актуальный список состава всех самолетов и вертолетов всей бывшей Советской армии, то есть не только тех, что дислоцируются в ГДР. Полное расписание – со всеми номерами, с номерами частей, в которые они включены и так алее.

У меня не было слов. – Могу я с ним на некоторое время выйти? – спросил я его. – Если ты только не оставишь меня наедине со счетом, – был его остроумный ответ. Я спрятал папку в большой пластиковый пакет и вышел из кафе.

На соседней улице Фредди уже сидел в своей машине и ждал. – Нам нужно перефотографировать это, – сказал я ему, держа пакет в воздухе. – Но мы не можем снимать в машине. Вспышки фотоаппарата могут заметить, – возразил Фредди. – Тогда в багажнике, – ухмыльнулся я. Неохотно он заполз в неудобный "кабинет". Несколько раз он передавал мне оттуда камеру, чтобы я зарядил в него новую пленку. Через пятнадцать минут все было сделано. Фредди простился со мной, пошутив на жутком франконском диалекте: – Когда я расскажу это дома в Аурихе, мне никто не поверит. – Зато твои внуки однажды будут тобой гордиться, – ответил я ему, уходя.

Этот список произвел в Пуллахе эффект разорвавшейся бомбы. Никогда раньше не удавалось получить секретные документы такого уровня. Соответственно хорошим было настроение и на Фёренвег. Американцы прыгали от радости. Наш умный и образованный российский старший офицер не только знал пять иностранных языков, но обладал и фотографическим взглядом, потому регулярно снабжал нас сенсационными данными. "Мюнхгаузен" превращался в настоящего агента высшего класса.

В июне последовало еще несколько встреч. Мы получили от него оригинальные документы, фотографии и звукозаписи. Особенно вожделенными были кассеты с записями. На них он надиктовывал содержание документов, которые он не мог получить другим путем. Таким образом, мы получили от "Мюнхгаузена" блестящий список совершенно секретных бумаг. Здесь был список всего российского военного руководства, "Кто есть кто" их генералитета.

Уже тогда "Мюнхгаузен" предупреждал нас об опасности, исходящей от его земляков. КГБ, подчеркивал нам, очень активен и располагает важными источниками в БНД. Это его беспокоило. Он просил о максимальной осторожности во всем, что могло привести к его идентификации. Мы тогда предположили, что слух о "кротах" в БНД был умышленной дезинформацией КГБ с целью профилактически противодействовать своим утечкам. Но хорошо, мы записывали все сведения и собирали их, не предпринимая дальнейших действий.

Все прошло так, как мы ожидали. Успешная вербовка источника "Мюнхгаузен" принесла нам большое признание. Теперь мы получили достаточно простора для игры, чтобы продолжить работу в этом направлении. Но все больше хлопот доставляли нам наши американские коллеги из "Совместного аналитического подразделения в Берлине" ("Combined Analysis Detachment Berlin", CAD-B), как они сами себя называли. То одна, то другая надиктованная "Мюнхгаузеном" кассета терялась в их подвале.

"Лакмусовый тест" в Ганновере

Я снова заметил, что американская сторона возвращает немецкой стороне на порядок меньше разведывательных донесений, чем получает от нас. В конце концов, у нас всегда оказывалось слишком мало материала для наших аналитиков в Мюнхене.

Я предложил Фредди устроить так называемый пробный бросок, своего рода лакмусовый тест. Идея состояла в следующем. Сначала мы копируем какой-то один текст "Мюнхгаузена" и отдаем его кому-то на перевод. Потом этот перевод отправляем в Пуллах нашим аналитикам, а оригинал, как обычно, отдаем американцам. Только так мы сможем проверить, что делает РУМО с нашей информацией. Несколько смутил нас вопрос, кто сможет перевести текст с русского на немецкий, без угрозы для безопасности нашего агента. О Центре не могло быть и речи, потому что там готовый перевод можно было ждать целый год.

Тут я вспомнил о Петере Пиларе, моем бывшем коллеге по службе почтового контроля в Ганновере, садоводе-любителе. Он тогда был там нашим переводчиком с русского и даже сегодня – после тридцати лет службы – продолжал работать в БНД. Ему я вполне мог доверить такую специфическую работу. Фредди предоставил мне право принимать решения. – Если ты уверен, что он не проболтается, то позвони ему и договорись о встрече.

На следующий день мы поехали в Ганновер. Точно в 12.30 Петер Пилар стоял перед нами. Он меня сердечно обнял. После того, как я представил ему Фредди, мы пошли в городской парк. Петер хотел показать нам старое здание федеральной садоводческой выставки. Там мы сели на скамейку в парке, и я начал рассказывать о нашей хаотической ситуации в Берлине, об убожеском положении с информацией и о неравноправном партнерстве с американцами. В конце беседы он пообещал нам свою помощь, хотя еще не знал точно, что именно мы от него хотим.

Мы показали ему совершенно секретную бумагу, переданную нам "Мюнхгаузеном". Пятнадцать страниц, о которых наш поставщик сказал, что в них речь идет о дальнейшем использовании тактического и стратегического ядерного оружия. Я передал документ Пилару и с любопытством спросил: – Тут, вроде бы. что-то говорится об ядерных ракетах. Это правда? Он перевернул первую страницу, и руки у него начали дрожать. – Откуда, черт побери, это у вас? Вы вообще знаете, что вы с собой таскаете? Петер вернул мне маленькую стопку бумаги с таким выражением, будто хотел немедленно избавиться от груза.

Потом он встал и прошел пару шагов, оглянулся направо и налево. Затем продырявил нас взглядом. А потом сделал глубокий вдох. – Вы ведь не издеваетесь надо мной, или как? Этот документ прямо из Генерального штаба российского министерства обороны. В этих бумагах полно деталей, например, точные координаты дислокации, точные данные о частях и соединениях. Документ перечисляет дальнейшие планы оперативного использования этих видов оружия. Послушайте, эта штука бесценна. Вам часто такое попадается? Я сделаю для вас перевод. Но это должно остаться только между нами.

Петер снова подошел поближе. Он взял фотокопии и подержал их в воздухе. В его голосе появились нотки заговорщика. – У вас есть такие вещи? Вы приторговываете домашним вареньем российской армии, а эти там внизу до сих пор не могут предоставить вам переводчика? Я переводчик. Знаете, какую работу мне дают? Я сейчас должен переводить нынешние цены на продукты во Владивостоке. Ну почему только я продался этой разваленной лавке? Ну почему?

Петер снова засунул бумаги мне в руку. – Подождите здесь, я скоро закончу работу. Я не хочу брать на работу эти документы. Я вернусь через двадцать минут. Потом я поеду на свою дачу, а завтра утром вы получите полный перевод.

Похоже, Петер был очень разочарован. Во всем, что он говорил, сквозило убеждение, что в нашей Службе мало что функционирует, собственно, работает только то, что ты можешь сделать сам под свою ответственность.

После окончания рабочего дня Петер вернулся. За это время он уже успокоился и теперь извинялся за свой взрыв эмоций. На следующее утро, еще до начала работы, мы снова встретились. Петер все старательно перевел и напечатал. Мы пообещали друг другу хранить молчание и поддерживать контакт, на тот случай, если нам снова понадобится его помощь.

Фредди с немецким текстом поехал прямо в Мюнхен. Там ему пришлось уладить еще одну проблему. Как известно, нам было запрещено поддерживать прямые контакты с Центром, особенно с аналитиками. До этого додумались "большеголовые" из Первого отдела. По нашему мнению, это никак не могло быть в интересах Третьего отдела (анализ и оценка), в данном случае реферата 33 Н. Потому я связался с одним бывшим коллегой из службы почтового контроля, который за это время перешел в мюнхенский аналитический отдел. Хорст Элькенбах был коренастым, темноволосым типом, с которым я познакомился на курсах для штабных офицеров Бундесвера в Зонтхофене, а потом снова встретил его в БНД. Для нашего плана он подходил великолепно. Ему я мог слепо довериться.