ФАТА-МОРГАНА 5 (Фантастические рассказы и повести) - Айзек Азимов

Спустя неделю после своего ночного «подвига» пьяный Сэмюель веселился в «Трех колокольчиках». В действительности, он праздновал удачную продажу золотых часов и цепочки. У него была мысль продать и кольцо, но он передумал. Было в этом кольце что-то притягивающее и даже привораживающее. До сегодняшнего дня оно лежало у него дома, спрятанное вместе с часами. Продав часы, он примерил кольцо просто так, чтобы покрасоваться. Но оно крепко охватило его палец, так что он не смог его снять. Это само провидение, сказал он себе, кольцо предназначено ему.

— Эй, трактирщик! Мне еще, — выговорил он заплетающимся языком, поставив с грохотом высокую оловянную кружку с пивом прямо в пивную лужу.

Он тяжело навалился на крепкий деревянный прилавок, то приподнимая, то опуская брови, косясь на Сэлли, официантку, мутным взглядом, когда она принесла вновь наполненную пенящуюся кружку. Он как раз собрался выпить, когда заметил, что в таверну вошел Томас.

— Эй, там! Томас, мой приятель, что ты будешь пить?

Развернувшись своим громадным туловищем, Томас Картер направился к прилавку сквозь толпу, нетвердо стоящую на ногах.

— Пиво, — прогудел в ответ его низкий голос.

Вскоре оба они весело потягивали пиво, и даже Томас начал смеяться.

В течение всего вечера в то время, как взгляд Сэмюеля был прикован к плавным изгибам смуглых грудей Сэлли, склоняющейся над прилавком, счастливая улыбка постепенно сползала с уст Томаса. Его отяжелевшие веки непослушно опускались, но ясный взгляд был устремлен на нечто, что вспыхивало и ярко блестело зеленым светом на руке Сэмюеля. Он узнал кольцо. Сколько раз он смотрел на него, когда рука, носящая его, нежно перевязывала раны Томаса или подносила лекарство к губам его умирающей матери. Потом он оторвал взгляд от кольца и поднял его на Сэмюеля. Глаза его сузились, губы сжались в тонкую линию, но Томас подавил в себе гнев. Он решил подождать.

Когда подошло время закрытия, Сэмюель еле стоял на ногах. Пошатываясь и спотыкаясь, он вышел из таверны рука об руку с человеком в два раза выше себя ростом. Сэмюель смеялся и пел, но его спутник был молчалив.

— Ты что, Томас, мы пропустили поворот, ты пьян, как судья, — пьяно захихикал Сэмюель. Ему очень понравилось это сравнение.

— Нет, мы идем правильно, — голос Томаса был трезв. Он почти тащил на себе своего спутника по аллее.

— Нет! Нет! Нет! Послушай меня. Ты сомневаешься, Томас? — он опять развеселился. Но Томас уверенно продолжал свой путь, пока они не остановились у длинного низкого здания.

— Ты глупец, Томас, еще не время идти на работу. Это… но он замолк на полуслове, когда увидел недобрый взгляд, каким на него взирал Томас.

Громадный кулак опустился на него, и, прежде чем сумел увернуться, он почувствовал сильный удар в лицо. С глухим стуком он шмякнулся спиной о пол. Огромная рука сгребла его за волосы, и не успел он понять, что происходит, как ощутил еще один мощный удар, как будто в желудок ему всадили пушечное ядро. И вновь он рухнул оземь. Кто-то потянул его вверх за плечо, и он этому подчинился, как вдруг голова его резко дернулась от безжалостного сокрушительного удара, и он провалился в темноту прежде, чем опять упал.

Приходя в себя, как будто возвращаясь из темного туннеля, Сэмюель Пил прищурился от яркого света. Он чувствовал головокружение и тошноту, а лицо его горело от боли. Он ощутил резкий рывок на пальце, что заставило его вздрогнуть от боли. Глаза его от удивления раскрылись шире, когда он увидел, что Томас пытается стащить с его пальца сверкающее зеленое кольцо.

Сэмюель попробовал отдернуть руку, но ему не удалось даже пошевелить ей. Как будто запястья были парализованы. Потом он увидел, что они были зажаты двумя тисками на рабочем столе Томаса. Какого черта он тут делал? И почему его руки так крепко зажаты? Неужели Том сошел с ума? А, оно приглянулось Томасу, вот в чем дело. Ему понадобилось это кольцо. Но у Томаса не было на это права. Ведь это его кольцо, и он его не отдаст.

— Не трогай его, Томас, — невнятно произнес он кровоточащими губами. — Как бы то ни было, оно мое, оставь его в покое. Ты меня слышишь? Это мое кольцо!

Томас с шумом выдохнул воздух через широкие волосатые ноздри, продолжая свое дело.

— Я хочу домой, Томас. Отведи меня домой, — жалобно умолял Сэмюель.

Томас ничего не ответил, только взял деревянный молоток и снял с полки острую стамеску. Изумленный Сэмюель не мог поверить своим глазам, когда увидел, как острый край стамески оказался у его пальца с кольцом. Мелькнула темная тень поднимающегося молотка, он услышал хруст, и боль пронизала его насквозь. Вишневые капли крови тонкой струйкой стекали из обрубка на рабочий стол. От боли слезы брызнули у него из глаз, застучало в висках и ушах, и из горла вырвался визгливый крик. Тем временем Томас снял кольцо с отрубленного пальца, начисто вытер с него кровь и убрал в карман.

— Томас, Томас, — разносились по мастерской отчаянные вопли.

Но Томас казался невозмутимым. Он опять взял в руки инструменты. Еще один точный удар молотком и еще один палец отлетел от стола, оставляя за собой кровавый след. Молоток поднимался и опускался опять, и опять, и опять до тех пор, пока Сэмюель, не в состоянии вынести адскую боль, не потерял сознание.

Когда он постепенно пришел в себя, глаза ему уже не резал яркий свет.

Он очнулся от ужасного стука. Звук был такой, как будто землю сыпали на доски.

Еще и еще. Где он? Он начал ощупывать все руками и взвыл от боли, когда обрубки уперлись во что-то твердое. «А, черт, как здесь душно, — подумал он. — Где это я?» Глухие удары доносились все слабее и слабее, но знакомый запах свежевскопанной земли становился все сильнее. В следующий момент, когда он все понял, сердце его замерло.

Страшная мысль нахлынула мощной волной: его зарывают живьем. Томас совсем сошел с ума. Чтобы удостовериться в своих предположениях, он начал колотить руками, причиняя себе адскую боль. Он понял, что движения его ограничены. Двигаться он мог настолько, насколько позволяло пространство в гробу.

Сердце его бешено заколотилось, он слышал, как удары отдаются в узком пространстве. Он стучал по крышке гроба ненужными теперь обрубками, но напрасно. Он ничего не мог сделать. Звука сбрасываемой на могилу земли больше не было слышно. Единственные оставшиеся звуки — это ритмичные удары собственного сердца и утяжеленное дыхание. Воздух становился все более жарким и душным, а удары сердца и дыхание — все более частыми.

Он судорожно извивался до тех пор, пока не понял, что лучше не двигаться совсем. Он широко раскрыл рот, чтобы закричать, пытаясь защитить свои уши от этих монотонных ударов, но смог издать только жалкий булькающий звук. Конечно, Томас мог бы удовлетвориться тем, что отрубил ему все пальцы. Но он не пожелал даже оставить ему язык.