Сталкер-югенд - Федорцов Владимирович

  Недалеко нашелся пруд-лягушатник. Сколько сигануло в него лягушек? С тысячу, не меньше. Паха долго всматривался, черпая воду в ладони. Выдирал прибрежную осоку и разглядывал корни. Ковырял прибрежный ил. Качество воды одобрил и нацедил в котелок. Наломал и натаскал хвороста. Не смотря на усталость, с удовольствием возился у костра. Поставил варить похлебку. От помощи Чили, хотя она и не предлагала, отказался.

  − Сиди, отдыхай.

  Сказать бы спасибо, да сил нет. Выдохлась. А ведь по физ-ре пять и грамота за победу в спортивной школьной олимпиаде. Потому сидела, наблюдала, как он помешивал суп, черпал пробу, дул, сербал, вытирал губы рукой, а руку о штаны.

  − К окончанию готовки, что-нибудь останется? - есть Чили хотелось, а вот двигаться нет. Может с ложечки покормит, гад этот.

  − Останется, − пообещал повар.

  Обжившись на новом месте, Паха разулся и толокся вокруг костра босиком. Чили покривилась, запах не очень столовый.

  Закончив шаманство с варевом, достал ложку для Чили, покрутил, поковырял пальцами, ополоснул в кипящем супу и признал чистой. Чили согласилась и с этим. Чистая, значит чистая.

  Не понятно, чего он набросал в котелок, со стороны вроде пустую воду кипятил, но получилась отменно. Впрочем, с голоду и черствая корка торт!

  Чили простила ему ,,босоногий" шанель и с удовольствием ела, цепляя гущу. Черпали по очереди. Паха одну, но с толком, она две, но торопясь.

  − Отличненько! - отвалился повар, поглаживая живот. - Надо же столько сожрать! − и поглядел на округлившийся у Чили. - Надеюсь, это жирок завязался?

  − Нет, от тюхалы, − злопамятно отыграла Чили.

  Паха лишь улыбался и жмурился. Блаженствуя, глядел в синие небеса. Удивительное ощущение глубины. Будто нет ей дна. Одно счастливое солнце купается в неизмеримой глыби.

  − Помыть бы, − предложила Чили. Над котелком уже вились мухи, ползали по краю подбирая остатки.

  − Завтра водичкой зальем, вскипятим, − рассуждал Паха. − Жир со стенок оттает и по новой все готово.

  − С мухотой? - к Чили вкралось подозрение, говорит всерьез.

  − А чем плохо? Дичина.

  Слушать его - затошнит.

  На десерт обязательная веточка полыни. Для пищеварения и противоглистное.

  Чили перебралась в тенёк. Примостилась поудобней. Тело приятно ноет. Когда сыто брюхо, усталость убаюкивает. Глаза слипаются − не устоять. Но пускать сладкие слюни не позволили.

  − Разувайся, − со вздохом сел Паха. - Ноги посмотрю.

  Просьбу от него Чили восприняла негативно. Заботливый какой! Помним-помним!

  Паха обреченно вздохнул. В того ли я попал из Последнего Поцелуя.

  Она разулась. На Паху грешила, а у самой?! Ноги источали удивительное амбре*.

  Паха, с житейским спокойствием, буркнув сама сказала от жопы растут, осмотрел ей ступни. Отошел, надрал ярко голубых цветочков. Всунул Чили.

  − Намни и разотри. Не так потеть будут.

  Чили не стала спорить, помяв цветы, втерла их в кожу.

  После этого никаких беспокойств. Сытая дрема на свежем воздухе и при чадящем костре. Мухи, занятые ползаньем по котелку, не слишком донимали.

  Бездеятельность Пахи закончилась, как только солнце склонилось к закату. Он еще раз обследовал в свою одноглазую оптику окрестности, подбросил дровин, расшевелил оживил костерок. То, что дым увидят с дальнего расстояния, тревоги большой не выказывал. Увязав повыше понягу, надел на нее свою бандану.

  − В общем, он это я, − Паха поправил головной убор на своей придумке. − Садись рядом и создавай компанию.

  − Просто поразительное сходство!

  − Отсюда, − Паха очертил пространство, − ни полшага! − и забрав автомат, пропал.

  В кусты скользнул, что ящерица. Ни ветка не колыхнулась, ни сучок не хрустнул. Был и нету! Растаял дымом в сумерках вечера. Настроение шутить и подначивать у Чили сразу пропало. Паха конечно гад, но с ним как-то спокойней. Девушка даже привстала на мыски и вытянула шею поглядеть, где он там? Далеко или рядышком. Подозрение что он оставил её ( её и рюкзак!) в качестве приманки Чили и рассматривать не стала. И так душа не на месте.

  Паха, с остановкой, вскарабкался на откос. Неподалеку от бетонного карниза ощетинившегося арматурой, присмотрел ровность и залег. Внимательно, без спешки, оглядел округу. Затем прикрыл веки и повел головой из стороны в сторону, словно пытался увидеть местность не зрением, в неким охотничьим чутьем. Или звериным. Последние будет правильнее.

  По соседству в лесочке, посвистывала птица. Певуну горело петь, и он пел, не опасаясь расплаты за нарушенный покой. Громче зацвиркали цикады. В болотце надрывалась лягва. По голосу, громок и густ, земноводное с котелок размером! Мелко затявкал шакал и тут же умолк. Паха насторожился. Кого испугался ночной пакостник?

  Посыпались мелкие камни, тявкнула (на этот раз) лисица. Отвлекая, чиркнул темноту метеорит. Яркий месяц золотил волну, светлил берег и тени. Шумно билась на мелководье рыбина. Рядом рвала водную гладь костистая спина хищника.

  В безветрии дрогнули кусты, изменив очертания. Матовый сполох коротко скользнул по стволу винтореза.

  Захлопали крылья, запнулся в пении ночной певун, спорхнули его соседи. Звуки притухли, будто кто-то накрыл их вуалью.

  Паха взял наизготовку. Опять дрогнули тени. Едва заметно обрисовалась голова и исчезла. Ближе, под берегом, согнувшись, перебежал от валуна к валуну человек. Крался подглянуть в лагерь.

  Чили уставилась на огонь, совершенно забыв просьбу Пахи. Сейчас, оставшись в одиночестве, сообразила, что её раздражает в Пахе, кроме того что он гад? Она привыкла быть в команде, на равных. Пахе команда не нужна. Он сам себе команда. А она?

  ˮБагаж,ˮ − призналась честно Чили и непроизвольно подвинулась ближе к костру. Огонь вызывал приятную успокоенность и защищенность. Чувства, которые испытываешь только дома. Дома... Кольнула совесть. Как там? Наверное, обыскались? А ребята? Где они? Что с ними? Может так же как она, коротают ночь у костра и ждут, когда придет экспедиция к заводу? Может, вернулись к Владу и пошли обратно? И накатило горькое. Феликс, Лонко, Юшенг....

  − Домой хочу, − вздохнула Чили.

  Поругает мама и поведет на кухню кормить. Они, наверное, все одинаковые − мамы. Чтобы не натворил, чего бы не набедокурил, а накормить не забудут. Сестренка (не мелкая как всегда, а сестренка!) будет ужом виться, лезть под руку. Утешать и рассказывать о своем. О куклах, фантиках, бантиках. Отец... Он редко бранит и никогда не наказывает (как у некоторых). Но посмотрит... мороз по коже. И стыднооооо! Она соскучилась по ним. По маме, по сестренке, по отцу, по новой квартире, которую никогда не видела...

  Резко тукнул выстрел. Чили вздрогнула и завертела головой. Второй. И вдогонку тух-тух-тух! короткая очередь. Что делать? Прятаться? Бежать? Искать спасения? Искать Паху? Вскочила, затопталась на месте, не решаясь вступить в ночь. Граница света и темноты то подступала к головням костра, то расширялась, путаясь в корнях и ветвях кустов.

  Выстрелы подняли, расшевелили округу. Громко зашуршало в траве. Мелькнули два опалесцирующих глаза. Чили не сдержалась, вскрикнула. Вспомнила о пистолете. Схватила неприятное тяжелое оружие и направила в темень. Треснул сучок, притихли цикады, но тут же зацвиркали с удвоенной силой. Донесся звук похожий на тяжелый вздох. Кто-то устал ждать. Над головой громко хлопая крыльями, мелькнул черный силуэт.

  Девушка пригнулась, втянула голову в плечи. Ночь перестала быть спокойной. Ночь охотилась миллионами лап, крыльев, когтей и клыков.

  − Паха! - окликнула она в темноту.

  На сердце беспокойство. И оружие не придает ни грамма смелости. Смелость она в сердце, а не в убойном железе.

  Скрипучий лягвин голос из болота заставил позвать громче.

  − Пахааааа!

  Не ответило даже эхо.

   А вдруг Паха погиб? Вдруг его выследили, а не он? Бежать! Бежать! Но ночь непроглядна, а страх прочнее любых оков и стен. Ей стыдно и страшно.

  Темная фигура шагнула из ночного мрака в круг света. Чили резко дернулась и нажала на курок. Пистолет послушно клацнул.

  − Хорошо патронов нет, − проговорил Паха.

  На песок шлепнулся рюкзак, поверх пахин автомат.

  − Паха! - облегченно вздохнула Чили. Не будь он гадом, кинулась бы обнимать.

  − Он самый.

  − Ты стрелял? − торопилась она выговорить свои страхи.

  − Не я, с кем бы разговаривала? С тюхалами разве. Одного наверху достал, второго в воду загнал. Вот барахлишком разжился. Еле выловил.

  Паха пристроился поудобней и задрал ногу на камень.

  − Ранен?

  − Почти нет.

  Не торопливо и главное аккуратно, Паха закатывал штанину, осматривая каждый заворот. На икроножной мышце кровоточащая рана. У Чили неприятно заныло под сердцем. Вспомнился Влад.