Безликий - Мирон Варламов

манера говорить и то, что он полагал в контексте речи. Да и сама речь у Жана была поставлено довольно четко и складно, что относится к заслуге его отличного образования и воспитания. Держался по отношению к другим людям Жан всегда скромно и внимательно, никогда не перебивал и имел редкую способность слушать. С первого взгляда может показаться парадоксальным, как человек может чувствовать свое интеллектуальное превосходство и быть внимательным и чутким к другим людям, но у него это получалось и получалось за счет скрытого и почти неуловимого презрения к человеку. Жан не очень боготворил людей, и зачастую его желание слушать другого человека относилось к тому роду желания, которое заключало в себе страсть понять человека и еще раз доказать (самому себе) насколько человек может быть жалок и глуп. Человеческая природа для Жана была странной, но природой в высшей степени интересной и природой, от которой он тяготился сам. Поэтому, то презрение, с которым он относился к большинству людей, не было олицетворением его негативного и деструктивного восприятия другого человека, а, скорее, было характеристикой его жизненной позиции или защитной реакции. Впрочем, Жан был хорошо социализирован и не испытывал недостатка в общении: более того, он зачастую тяготился его переизбытком и стремился остаться в одиночестве. Но и одиночество было не совсем то, чего он искренне желал от жизни; да и само желание, как часть структуры человеческого существования, было для Жана тем, что формировало презрительное отношение к человеческой природе. В обществе Жан был молчалив и старался подавлять в себе страсть спорить и вступать в бессмысленные рассуждения, но, если он начинал говорить, то говорил он отчаянно и до последнего: его манеру вести разговор (особенно в контексте спора) можно сравнить с тем, как дикий волк преследует добычу, то есть, если он заговорил, то будет говорить до того, пока с ним не согласятся или он не признает свою ошибочную точку зрения. Неудивительно, что вступать в полемики и дискуссии с Жаном мало кто решался, а, если кто и решался, то в последствие жалел об этом. Так, и Света чувствовала усталость и внутреннее раскаяние за то, что решила серьезно и основательно поговорить с Жаном о темах несколько отдаленных и абстрактных, к которым среди прочих можно отнести тему власти, справедливости, политики, социальной благоустроенности, религии и гендерных отношений. Света была далеко не знатоком в подобных областях, да и ее способность к конструктивным рассуждениям была не на высоком уровне (Света относилась к лучшим из девушек, которые умели чувствовать и полагаться на интуицию), но она очень любила Жана и, прекрасно понимая, что этот человек неспособен любить только потому, что любовь есть данность для каждого, поставила себе цель его любовь завоевать. Но как может любовь быть завоевана, Света не совсем понимала, но интуитивно она хотела соответствовать Жану, то есть быть не просто красивой куколкой с милой улыбкой (в его случае: красивым и обеспеченным молодым человеком), но содержать в себе что-то такое, что делала Жана очень привлекательным и интересным человеком.

В итоге, после часа разговора, который Жан вел без особого энтузиазма и часто изображал такой взгляд и выражение лица, которое заведомо оправдывало рассуждения Светы, но в то же время не могло ее обидеть, однако подтверждало его первенство и превосходство. Последнее было пороком Жана, о котором он знал совершенно, но ничего с собой поделать не мог: если он начинал с кем-то говорить о чем-то, как он выражался «…не банальном и чуточку интересном», то его внутренние механизмы и процессы были направлены исключительно на то, чтобы интеллектуально деклассировать оппонента. Для чего ему это было нужно, он ответить себе не мог; не мог он и осознать, почему после страстных споров и дебатов, за которыми наблюдало множество людей, он испытывал внутреннее раскаяние за свое пижонство и фанфаронство. Так, и разговор между Светой и Жаном закончился тем, что тот, чувствуя легкую раздраженность, сказал: «Света, не женское дело рассуждать о подобных вещах. Мне совсем не понятно, зачем ты сегодня завела этот разговор, но одно мне видится очень ясным, что разговор оказался бессмысленным. Твои глаза намного выразительнее твоих речей», на что Света немного подумав, ответила (но без особой страсти) о том, что и женщине в современном мире необходимо уметь рассуждать о подобных вещах.

– Дорогая, – смягчился Жан, – женщине достаточно быть красивой и плодоносной, как раскидистой яблоне, тогда будет хорошо.

– Неужели? – Возмутилась Света. – Звучит довольно обидно.

– Ладно, ладно. – Успокоил ее Жан. – Будь плодоносной, но и той, которая может отличить Шопена от Шопенгауэра.

– Ты издеваешься надо мной!

– Отнюдь нет. Я просто хочу тебе сказать, что ты и так хороша собой; хороша без всяких иных знаний. Женщине они не нужны, во всяком случае, такой женщине, как ты. И прежде чем ты вновь возмутишься, – перебил Свету Жан, заметив, как из ее нутра начинает вырываться недовольство, – я хочу сказать, что тебе, в отличие от многих других людей, не нужно скрывать свои слабости за ширмой интеллектуальной любознательности.

– Это ты сейчас отсылку на себя сделал? – Язвительно спросила Света.

– Кстати, – Жан задумался, – да, я именно тот человек, который свои недостатки желает скрыть за умственным превосходством. Здесь мне нечего скрывать, но ты должна понимать, что это не твоя проблема, а моя.

«Это твоя проблема и твой недостаток, но он не мешает тебе относиться ко мне пренебрежительно и без любви» – Подумала с горечью Света, но промолчала.

– Твои проблемы – это мои проблемы. Разве не так? – Спросила она.

– Ты прекрасно знаешь, что это не так. Не строй иллюзии. Все намного проще.

– Ты бываешь жестоким.

– Жаль, что в нашем обществе здравый смысл почитают за жестокость.

– Между прочим, – Света постаралась придать своему лицу игривое и легкое выражение, – мог бы и подыграть. Из тебя порой получается неплохой артист.

– Это не в моей компетенции; я больше люблю оставаться самим собой. Всякая чужая роль намеревается превратиться в маску, этого я боюсь: жить с маской на лице. Но, к слову, – после короткой паузы добавил он, – я и есть тот, у кого на лице маска, но который почитает эту маску за самого себя.

– О чем ты говоришь? – Спросила Света. – Ты и есть ты, Жан, которого я люблю. Ты снова все усложняешь.

Любопытность происходящей беседы состояла в том, что она, как уже было отмечено, проходила в одном из многочисленных, темных баров города Р.. Жан и Света сидели в самом дальнем углу темного заведения и находились вроде бы со всеми посетителями,